На даче

      Жемчужная кожа быстро покрывалась потом. Капельки не спеша стекали вниз, огибая натренированные мышцы.       Жаркий, душный воздух одеялом окутал двор. Ни единого дуновения ветерка. Полный штиль.       Леви лениво отгонял от себя приставучих насекомых.       Где-то вдалеке поблескивала зеленая вода реки. Ужасно хотелось забраться в тину с головой, охладиться поскорее, но Леви терпеливо ждал, пока Микаса, наконец, соберет «все нужное».       Он думал о том, что наконец-то по-настоящему счастлив. После всех страданий, после опустошающей, выворачивающей душу наизнанку борьбы, он может просто лежать на солнце, дышать чистым, не стухшим воздухом, видеть так далеко, насколько позволяет взгляд и никогда больше не видеть этих огромных, серых стен.       Леви никогда не мечтал о семье. Не думал остепениться, не думал искать себе женщину. Хотел прожечь остатки своей жизни в кабаках да домах терпимости. Но Микаса перевернула все его планы. Как мог он оставить ее там, на поле боя? Как мог отпустить одну, добираться черт знает как обратно на чертов остров. Тогда он возмущался собственной глупости, странной упертости. Вот нужна была ему эта Аккерман? Сколько других солдат, таких же разбитых и обреченных осталось там? До них Леви и правда не было дело. Да они и справлялись. А она…       Вспоминать о том, как он вытаскивал Микасу, было странно. Даже не верилось, что та Аккерман, которая бойко спорила с ним, летела на помощь к Эрену по любому поводу, превратилась в тощую, едва цепляющуюся за жизнь тень себя.       Тем красивее казалась она ему теперь. Пополневшая, с розовыми щеками, улыбающаяся и кажется даже счастливая.       Леви услышал звонкое «ой», и обернулся.       На пороге деревянного дома стояла Микаса, едва придерживающая норовившую улететь шляпу.       Леви не сразу обратил внимание на внезапно поднявшийся ветер, застыл, разглядывая, как развеваются ее длинные волосы, как ветер треплет оборки на ее купальнике, и как на губах сияет широкая улыбка.       Его губы и сами невольно растянулись. В ее серых, как грозовое небо, глазах, плескалась радость, словно маленькие рыбки в реке.       Она поспешила пробежать вниз по ступенькам, добралась до накинутого на траву полотенца и склонилась над Леви, коротко целуя его во влажный от пота лоб.       — Сгоришь ведь, — сказала она, и только тогда Леви почувствовал, что кожа уже кое-где покраснела. Но не придал этому значения, все его внимание было обращено только на одно — на Микасу, игриво наклонившуюся к нему, словно и не замечающая, что купальник едва ли прикрывает ее пышную грудь.       Микаса проследила за его взглядом, склонилась ниже, коснулась губами носа, затем ниже, мазанула по щеке, шее, и тогда Леви обхватил ее крепко, вжался губами в ее светлую кожу, до сих пор не веря, что ему можно, что вся она — его.       До реки они не добрались.

___

      Вечерело. Микаса в легком сарафане поливала садовые цветы. На соседних грядках поспевала ароматная клубника, на кустах наливалась соком розовая малина, кое-где из-под земли выглядывали рыжие шапочки морковки. Воздух сладко пах свежей землей, в деревьях пели голосистые птицы. Зрела смородина. Вокруг царило умиротворение.       Леви склонился над одной из грядок, вырывал один за другим назревшие сорняки. Выкорчевывал их с завидной скоростью и точностью, любой садовод бы позавидовал. Хоть где-то ему пригодились его навыки. Хоть где-то кроме войны.       С Микасой они странным образом быстро поладили. Она вцепилась в него, как будто он был для нее единственным спасением. Возможно, тогда именно так и было. Она не знала, куда ей податься, ради чего жить. Да и Леви не очень-то и понимал, как поступать дальше. Он уже ни во что не верил, ничего не ждал и совсем ничего не хотел.       Но с Микасой на шее в его жизни появился смысл. Он понял, что в очередной раз взял на себя лишнюю ответственность. Боялся ее, как огня, переживал, что не потянет, что оттолкнет от себя, но Микаса наоборот, с каждым днем все больше тянулась к нему, и он понял, что она и есть его новый смысл.       Они перебрались в город, нашли себе дела по душе, стали ближе. Микаса позволила ему все, что раньше было недоступно ни одному мужчине, и Леви все не верил, что ему так повезло. Раньше он был совсем другого мнения о Микасе. Называл мрачным отродьем, позволял себе колкости и оскорбления. Она напоминала ему дикую кошку, к которой нельзя было подойти. Казалось, протянешь руку — она тут же раздерет ее в клочья. Оказалось, что совсем наоборот. Она прильнет к руке и замурлычет ласково, стоит только перестать бояться ее острых коготков.       Микаса оказалась женщиной, с которой Леви захотелось быть рядом, несмотря ни на что. Оказалось, что они похожи гораздо сильнее, чем кажется, что думают и живут почти одинаково. Было ли это связано с кровью Аккерманов — сложно сказать. Но чем бы ни была эта связь, она крепла с каждым днем.       Когда Микаса неловко попросила выехать за город, чтобы развеяться, Леви охотно согласился.       Ту поездку он запомнил на всю жизнь — как сверкали от радости глаза Микасы, когда она заметила пробежавшего в траве зайца, как она купалась в реке, совершенно не стесняясь своей наготы, как они лежали вместе в высокой траве, и как Микаса рассказывала о своем детстве, когда они с матерью выращивали свою еду.       Еще тогда Леви понял — им нужна дача. Он хочет видеть, как сияют ее глаза, как довольно она вдыхает ароматы цветов. Ее место — в глуши, в деревне, и пускай в городе много дел, им просто необходим этот маленький островок спокойствия, куда можно сбежать от суеты и проблем.       Леви быстро нашел место, где хотел бы купить дом. Микаса светилась от счастья, когда он показал ей новый дачный участок и гордо вручил ключи.       Теперь каждые выходные они не толкались в душных каменных стенах города, а ехали на дачу, сажать овощи, ягоды, цветы, наблюдать за цветением яблонь и вишни, купаться в реке и проводить друг с другом теплые летние ночи в глуши, где они были только вдвоем.       Леви думал о том, как они закончат на сегодня дела, Микаса разогреет ужин, он сам заварит отличного чая, они вместе проведут спокойный вечер, а после снова окажутся в объятиях друг друга. О большем нельзя было и мечтать.       — О чем думаешь? — спросила Микаса, лежа у него на груди, задумчиво выводя пальцем круги по его слегка пополневшему животу.       Леви думал о многом. О свежем воздухе дачи, о ярких и сочных ягодах на столе, об ароматном чае с листами смородины и о том, что при такой жизни хотел бы иметь детей. С той женщиной, которая стала ему дороже всего на свете.       — О том, как сильно я тебя люблю.       Микаса тихо рассмеялась, прижимаясь ближе. Оставила на груди легкий, почти невесомый поцелуй.