Танцы на стёклах

Женя ненавидит эти каменные стены. Ненавидит этот до ужаса приветливый персонал, что каждый раз приветствует её лицемерными улыбками. Ненавидит профессора Рубинштейна, который создал всё это великолепие, что окружает Руневскую в данный момент. Эта атмосфера давит, а звенящая тишина заставляет озираться каждую минуту, пока она идёт по многочисленным коридорам этого лабиринта безумия. Женя не любит слушать рассказы Вениамина Самуиловича об успехах или падениях его любимого пациента, но ей приходится. Выбора нет, иначе не пустят. И да, Руневская упустила тот момент, когда стала частью данного отвратительного эксперимента. — Глаза голубые. — Сухо подмечает девушка и сразу кашляет, желая прочистить горло. Картина, которую она видела перед собой, была не из приятных. Мужчина, находящийся в смирительной рубашке и сидящий на полу, посреди крохотной комнаты, выглядит странно. Рыжие волосы, собранные в небольшой хвост, будто потускнели, кожа казалась бледнее обычного, на лице появились морщины, показывающие, насколько же их обладатель устал, под глазами залегли тени. Поистине жалкое зрелище. Женя осеклась, не смея больше думать в таком направлении. Кулаки сжались сами собой, ногти впились в ладони, принося лёгкую боль. Он ведь ненавидел, когда его жалели. Изображение на мониторе подёргивается и через миг окончательно пропадает. Линзы очков сверкают на свету, и профессор разворачивает экран к себе, после чего тут же отодвигает его в сторону. Девушка хмурится и удобнее устраивается в кресле, но расслабляться не спешит. Вместо этого пристально наблюдает за сидящим перед собой мужчиной, что сейчас неторопливо перебирает папки с бежевыми корешками. К сожалению, их слишком много. Слишком многие страдают на этом островке, изолированном от города. — Вы наблюдательны. — Вениамин снисходительно улыбается, протягивая ей увесистую папку. Листов в ней куда больше, чем в остальных. Женя непроизвольно сглатывает. — Взгляните на страницы двенадцать и тринадцать. Рубинштейн устраивается в кожаном кресле и несколько вальяжно сползает вниз, опираясь локтями на подлокотники. Сегодня он одет менее официально, чем в предыдущие разы: лишь брюки от полноценного серого костюма и бордовая рубашка с рукавами три четверти. Одновременно расслабленно и по-деловому. Напрягает. Руневская недобро щурится, но слушается и принимается листать страницы. Останавливается на нужных и замирает, пораженно уставившись на цветные фотографии. Их две. На обоих чётко видны неестественно широко раскрытые глаза и специальные приборы, название которых девушка не знает, но они не позволяют им закрываться. В животе крутит от одного только вида данной экзекуции. Именно экзекуции — белки глаз покраснели, а это значит, что на них не наносили специальный раствор, необходимый для подобных манипуляций. На одной фотке радужка глаз ярко-голубая, как небо в ясную погоду. На другой практически жёлтая, чем-то напоминающая ей янтарь. Забывшись, девушка вновь перелистнула страницу и увидела нечто странное. Папку сразу же забрали из рук, отчего Женя дёрнулась и глубоко вдохнула, силясь подавить раздражение. Теперь возникли вопросы. Она успела разглядеть ещё одну фотографию глаз, но та выглядела крайне неестественно. Оба глаза на ней сочетали в себе два цвета: желтый и голубой, но при этом не смешивались между собой. Девушка успела разглядеть начало записи под изображением: Условие для почти моментальной смены контроля над разумом и телом — Ев… И всё. В следующую секунду папку забрали буквально из-под носа. Дочитать не успела. Руневская занервничала: никогда раньше она не видела подобного. Стопроцентный контроль всегда держал либо Серёжа, либо… Рубинштейн хлопнул в ладоши, чем отвлёк от волнующих мыслей и слегка озадачил. Встрепенувшись, она откинула кудрявые волосы за спину и посмотрела прямо на мужчину. — Зачем вы это показали? — Холодно спросила и сама удивилась, что голос звучал так твёрдо. — Думаете, я не знаю о его проблемах? — Это не проблема, Евгения. — В такт ей ответил Вениамин, растеряв остатки приветливости. — Это сродни болезни, недугу… Женя не слушала. Начала болеть голова. Она молча сверлила взглядом профессора, который, казалось, даже не замечал её отстранённости. Как же противно слушать всё это тогда, когда твоя собственная точка зрения абсолютно противоположна. Женя больше не повторит своих ошибок: не станет пробовать убеждать Рубинштейна в неправоте, как до этого. В прошлый раз сильно об этом пожалела, но зато чётко поняла одно — говорить с ним бесполезно. Слова вертелись на языке, но вместо этого пальцы всё сильнее впивались в подол юбки, болезненно стискивая ткань. Фиолетовая рубашка противно прилипла к телу в районе спины, отчего сразу хочется скинуть её с себя, как вторую кожу. Здесь либо душно, либо такими темпами Женя сойдёт с ума. На горло себе наступит, но не скажет. Это всё равно не имеет смысла… Ему не понять. Не Вениамин Самуилович жил бок о бок с Разумовским несколько лет. Сдавшись, девушка тяжко вздохнула и взлохматила до этого аккуратно лежавшие волосы. Заметила, что краска с них начала смываться. Придётся снова краситься, благо, у неё ещё осталась упаковка с цветом «Тёмный шоколад». Выглядел бы он на волосах также аппетитно, как звучал. Девушка усмехнулась, понимая, что старется отвлечься. Но ей вновь придётся выдержать все эти безумные диалоги и допрос только ради того, чтобы снова увидеть его. Это её четвёртый визит на островок самоуправства Рубинштейна за прошедший год. Всего лишь четвёртый, хотя Руневская как могла настаивала на том, чтобы ей позволили видеться с одним из пациентов как можно чаще. Просьбу сразу же отклонили, оно и понятно: никто не хочет рисковать, давая свидания с самим Чумным Доктором… Профессор вызывает Женю к себе тогда, когда необходимо ему. Разумеется, вскоре после поимки такого опасного преступника, он получил практически всё информацию о нём. Тогда-то девушка и стала частью происходящего здесь беспредела. Потому что Сергей Разумовский являлся уникальным преступником, и всё его лечение можно было охарактеризовать одним простым, но неподобающим словом — эксперимент. Руневская никогда не была вспыльчивым человеком. Всегда преимущественно молчала, ни с кем не конфликтовала, да даже голос в разговоре не повышала. Вместо этого вечно теребила волосы, ковыряла ногти, страдала от бессонницы и булимии, испытывала регулярные головные боли. К специалисту никогда не обращалась, так как невротическое расстройство и так было на лицо… После задержания Разумовского все эти проблемы будто обострились. — Женечка, посмотрите сюда, пожалуйста. — Ласково попросил мужчина, и Женя на автомате повернула голову туда, куда он указал рукой. Внутри всё остановилось. — Постарайтесь ни о чём не думать. Маятник часов не спеша раскачивался из стороны в сторону. Она удивилась: как не увидела такую ненавистную сердцу вещь с самого начала, как только вошла в кабинет? Пальцы впились в подлокотники кресла, а осознание, что не может пошевелиться, накрыло сокрушительной волной… Каждая их встреча с профессором заканчивалась этим: ужасным допросом против воли, где девушка сама отвечала на задаваемые вопросы, потеряв способность сопротивляться. Вениамин всегда спрашивал одно и то же, желая убедиться, что Руневская не замышляет ничего плохого и не представляет опасности. Лишь после этой процедуры он позволял встречу со своим любимым пациентом. — Ну, что же вы, — Мягко проговорил Рубинштейн, видя, что Женю начинает потряхивать. Мужчина поднялся с насиженного места, подошёл ближе и упёрся пальцами в гладкую поверхность стола, замерев напротив девушки. — Не в первый раз, ведь так? Постарайтесь успокоиться… Внимательно наблюдайте за движениями маятника. — Я вас ненавижу. — С трудом прошептала Женя, сумев на короткий миг перевести взгляд на профессора. Тот понимающе кивнул, плохо скрывая улыбку. Глаза почти сразу метнулись обратно, начав следить за равномерными покачиванями маятника. Через пару секунд по щекам потекли слёзы, и она всхлипнула, не в силах их остановить. Внутри начала образовываться гнетущая пустота, в которой было так страшно оставаться. В её голове никогда не было покоя, и Руневская ненавидела, когда мысли вот так резко затихали. Ведь это значило, что в её голове кто-то копается… Об остальном подумать не успела.

По щелчку пальцев мир померк.

***

Софья принимает протянутый конверт с таким серьёзным лицом, что Жене хочется смеяться. Ассистентка Рубинштейна благодарно кивает и тут же прячет улику во внутренний карман халата. Вряд ли начальник похвалит её за взяточничество и небольшой саботаж, но Руневская вины совершенно не чувствует. Медсестра сама на это согласилась, да и за немалую сумму. — Время будет ограничено. — Спокойно объясняет Софья, глядя на монитор. Женя и сама это понимает. Неизвестно, надолго ли получится отключить камеры. — Всё. Можете идти. — Благодарю. Девушка тонко улыбается и одёргивает подол юбки. Внутренне торжествует от того, что смогла скрыть от профессора истинные мотивы и не раскололась даже под гипнозом. В одном Вениамин просчитался: он всегда задавал одни и те же вопросы, чуть ли не в одном и том же порядке. Потому выучить их не составило труда… Чем Руневская действительно могла похвастаться, так это безупречной памятью. Именно поэтому договорами и прочей бумажной работой, а также различными переговорами, занималась она, а не Разумовский. Но об этом информации нет ни у кого. Если Сергей хочет, чтобы что-то действительно не нашли, то это не найдут. Когда за ней запирают решётку, а затем и тяжёлую дверь, отбирая возможность покинуть маленькое помещение, Женя чувствует смесь облегчения и тревоги. Каждый раз приходя сюда и глядя на обстановку, что царит в камере, хочется ужаснуться. Четыре стены, одна из которых полностью зеркальная, а три других из прочного бетона. Она поражается: почему зеркала всё ещё целы? — Серёжа? — Неуверенно зовёт Руневская, проходя дальше. Ноги, обутые в сандали, раз за разом наступают на валяющиеся повсюду листы бумаги. При каждом шаге раздаётся неприятный шелест, от которого мужчина, сидящий в углу, то и дело дёргается. Смирительная рубашка всё ещё на нём, но теперь не сковывает руки. Рыжие волосы в плохом состоянии: растрёпаны и чем-то напоминают солому, хоть и частично убраны в хвост. Пальцы рук и ногти почернели от графита и угля, которыми он всё это время активно пользовался. Все стены исписаны шахматными ходами и партиями, а под ногами шелестят листы с шахматными стратегиями. Девушка нервно осматривается, гадая, было ли всё так запущено несколько месяцев назад, в её последний визит? — Серёжа… — Вновь произносит, но уже тише. Аккуратно подходит ближе и наклоняется, стараясь оказаться с мужчиной на одном уровне. Он всё также неподвижно сидит, поджав к себе колени и обхватив их руками. Прячет лицо. У неё закралась мысль: «уж не спит ли?» — Это Женя. И это, как ни странно, подействовало. Разумовский пошатнулся и приоткрыл глаза, тяжело вздохнув. Руневская поначалу улыбнулась, обрадовавшись, но стоило Сергею приподнять голову и взглянуть на гостью, как улыбка тут же стёрлась с лица. Жёлтые глаза смотрели прямо в душу. В этот миг девушка поняла, как сильно ошиблась. Женя отпрянула и рвано вздохнула, выпрямляясь в полный рост. В следующую секунду горло несильно сдавило, а спина впечаталась в твёрдую стену, отозвавшись глухой болью. Она сцепила зубы и глубоко задышала, чувствуя неслабую хватку на шее. Разумовский похудел с их последней встречи, но при этом держал крепко и двигался быстро, будто ничего не изменилось. Каким образом мужчина сумел сохранить столько сил спустя практически год заточения, оставалось загадкой. — Птица. — Чуть ли не прошептала Женя, кладя ладонь поверх чужой, дабы ослабить давление на свою шею. Мужчина пристально наблюдал за каждым её движением: чужие пальцы подрагивают, силясь разжать его собственные, пухлые губы то и дело приоткрываются, дабы сделать очередной вдох, а голубые глаза мельтешат по его лицу, боясь, что этот вдох может быть последним… Он уже и забыл, как это приятно — контролировать тело. За последние месяцы Птица не выходил из их общего с Сергеем разума, так как не видел в этом смысла. — Верно. — Довольно цедит, наклоняясь ближе, заставляя девушку всё сильнее вжиматься в бетонную стену. — Неужто успела меня забыть, пока вела беседы с ним? Женя отрицательно мотает головой, жалея, что произнесла чужое имя. Серёжа и Птица — не один человек. Это та простая истина, которую она запомнила много лет назад. Мужчина много чего не любил, но когда его путали с другой личностью… Мог убить. Руневская это чудесно понимала, но увы, осечки случаются. И за них приходится платить. Девушка боится, что сейчас Птица исчезнет. Вернётся Серёжа, или она сама проснётся в кровати и осознает что всё происходящее — сон. Этого точно не переживёт… С другой стороны, Женя никогда не задавала себе вопрос: «что происходит между нами?» Он казался таким глупым. Вероятно из-за того, что точного определения не было. Любовь? Нет, точно не их случай. Любовь такой быть не может. Птица любить не умеет, либо, попросту не способен на это чувство. Руневской этого и не надо. Её всё устраивает. Её любви хватит на двоих. — «С ним?» — С трудом, но ухмылка прорезалась на её губах. Разумовский нахмурился и пододвинулся ближе, пересекая любые границы. — А что насчёт тебя? Серёжа был здесь всегда, сколько бы я не приходила. Но не ты… Птица молчит, лишь перемещает пальцы с горла на подбородок, больше не затрудняя дыхание. Он внимательно всматривается в голубые глаза напротив и неодобрительно хмурится, замечая, что кожа вокруг них слегка покраснела. Девушка никогда не увлекалась искусством макияжа, а потому почти не пользовалась косметикой… Да и смысл ей был красится, если после каждой встречи с Рубинштейном она покидала его кабинет в слезах? — Последствия гипноза? — Как-то отстранённо поинтересовался мужчина, чем заставил девушку удивлённо вздохнуть. Сергей ни разу не спрашивал о подобном. Видимо, попросту не замечал каких-то внешних изменений. Женя его за это не винила… Ведь их общение, ещё до поимки Чумного Доктора, практически сошло на нет. Больше года назад, когда Разумовский и Руневская ещё проживали под одной крышей, Птица контролировал общие разум и тело почти постоянно. Усиленно готовился к очищению Петербурга. И, если так подумать, он никогда не просил Женю о помощи, не заставлял себя понимать, не призывал соглашаться со своим мнением. Но тем не менее не пытался отговаривать, когда та стала целенаправленно ему помогать. Вести отчётность и заниматься бумажной работой Птица искренне не любил, а вот девушку это никак не напрягало. Именно в тот период времени их отношения вышли… На слегка иной уровень. — Почему появился только сейчас? — Задал мужчина мучавший её вопрос. Не дожидаясь ответа, придвинулся ближе и прошептал, задевая губами мочку уха: — Потому что сейчас мы здесь вдвоём. Тет-а-тет. Девушка шумно вздохнула, бросив быстрый взгляд на камеру, что находилась в самом углу помещения. Заметила, что крохотный красный огонёк, что всегда на ней горел, потух. Каким образом он успел разглядеть такое незначительное изменение и сообразить что к чему? Женя ведь зашла в камеру почти сразу же, как отключилась система видеонаблюдения. С другой стороны, а чего ещё можно было ожидать от гения программирования? В этом деле альтер-эго Сергею не уступало. Глаза сами собой метнулись в сторону, отчего пришлось повернуть голову. Отражение в зеркале дало понять, что всё это реально. Женя съёжилась, соображая, что даже в таком виде, от Птицы веет угрозой. — Что ты задумал? — Руневская облегчённо выдохнула, когда мужчина чуть отстранился. Спросила шёпотом, всё ещё боясь, что их могут услышать. — Серёжа всегда говорит, словно в бреду… Девушка знает, что Птица ненавидит, когда она называет это имя. Но сейчас терпеливо слушает, не перебивая. Находится в раздумьях, и при этом аккуратно водит пальцем по чужой щеке, не контролируя себя в данный момент. Женя подмечает, что за всё то время, что они не виделись, Разумовский стал куда спокойнее. Сама же боится столкнуться с ним глазами, ведь переживает, что непрошенные эмоции в тот же миг вырвутся на ружу и всё испортят. Руневская привыкла запирать все чувства на крепкий замок. — Говорит, что люди снова полюбят его, простят и обо всём забудут. — Тараторит, силясь донести истинный смысл своих слов. Облизывает пересохшие губы и продолжает глядеть в пол, в то время как Птица не отрывает от неё глаз. — Будто ему это навязали. Мужчина отнимает руку от чужого лица и сжимает её в кулак. Хмурится, глядя на неё. Он не хотел испортить кожу чёрными следами от угля. Женя вдыхает полной грудью и расслабляется, начиная украдкой следить за действиями Птицы. Замечает, что тот чуть дёргается, гипнотизируя взглядом собственные пальцы. Видать, настоящий Разумовский пытается вернуть себе контроль. — Верно. — Глухо отвечает, пока Руневская тихонько вытирает скопившиеся в глазах слёзы. — Я — единственный, кто может помочь людям. Тогда то они поймут, как ошиблись, выбрав Грома… И снова полюбят. — Нет. — С усмешкой произносит девушка и мотает головой. Уверена, если бы взглядом можно было убить — её бездыханное тело давно бы лежало на полу. Птица не выносит споров, но больше не выносит, когда с ним не соглашаются… Это пройденный этап. — Ты хочешь признания. Серёжа — любви. В помещении в миг стало душно, но у Руневской по коже пробежал холодок. Мужчина в мгновение ока оказывается непозволительно близко, отчего у Жени спирает дыхание. Но проигрывать не собирается, а потому смотрит пристально, так, как и он несколько минут назад. Неожиданно, Птица усмехается, чем ставит в тупик и заставляет напрячься. Жёлтые глаза скрываются за прядями рыжих волос, но цепкий взгляд чувствуется чуть ли не физически. Девушка хмурит брови. Подмечает, что что-то изменилось с их последней встречи. Мужчина определённо ведёт себя иначе. Ведь Женя чётко знает его реакцию на какое-либо своё действие или слово. Из-за того, что не может контролировать происходящее, становится не по себе. — Уверен, — Самодовольно начинает Птица, а Руневская вытягивается, как струна, когда чувствует разгорячённую ладонь на своей пояснице… Он продолжает довольно, смакуя своё превосходство: — Ты знаешь, чего я хочу больше всего… Женя задыхается в ощущениях, когда он её целует. Голодно и грубо — как и всегда. Нежности от Птицы не дождёшься, хоть и за время пребывания в данном месте, девушка посмела в этом усомниться. В без того душном помещении становится поистине жарко — мужские руки ловко проникают под лёгкую рубашку, отчего по коже бегут мурашки. Он прикусывает чужую губу чуть ли не до крови, и у неё кружится голова. Женя вздыхает и пытается отстраниться, хоть сама этого и не хочет. Риск быть пойманной с поличным велик и оттого нервирует. Птица давит на неё всем телом, не позволяя пошевелиться. Девушка успевает вдохнуть и перевести дыхание, когда он всё же отдаляется. Мужчина тяжело дышит и не сводит взгляда с чужих губ, что Руневской безумной льстит. Его руки всё ещё покоятся на её спине, а пальцы медленными движениями выводят на ней неведомые узоры… Всё почти также, как раньше… Если бы не их нахождение в четырёх стенах и смирительная рубашка на мужском теле. Женя проводит руками по плечам Птицы, а позже скрепляет пальцы в замок на шее, заставляя наклониться. Дышит глубоко и размеренно, прижимаясь своим лбом к его. Мужчина протяжно выдыхает и закрывает глаза, силясь унять трепещущее в груди сердце. Он не думал, что разлука подействует на него столь сильно. — В следующий раз беседовать будем на свободе. — С доброй, не свойственной ему улыбкой, проговаривает Птица. — Веришь мне, Пташка? Женя смотрит скептично, неверяще, и он прекрасно понимает. Но своими планами делиться точно не станет. Не идиот… Девушка молчит несколько секунд, а потом, так и не ответив, вновь тянется к чужим губам. Он не даёт даже шанса подчинить ситуацию себе. Целует жадно, горячо, как в последний раз, отчего подкашиваются ноги… Мужчина по своей натуре доминант, и это касается абсолютно всего, без исключений. Руневская не против, её всё устраивает. Как и вполне устраивает то, что наконец видит его в живую, в первые за этот мучительный год. На миг отстранившись, шепчет на грани слышимости, страшась его реакции: — Я скучала… Птица молчит, но она уверена: слышит. Он целует линию челюсти, место за ухом, наслаждаясь реакцией. Никаких следов — ему не нужно, чтобы о случившемся узнали так скоро. Но соблазн велик. Мужчина кусает нежную кожу на шее и девушка замирает, не смея вдохнуть, дабы не издать ни звука. Ещё одно подтверждение, что это не любовь. Женя всхлипывает и тянет его имя, когда мужчина прикусывает кожу рядом с ключицей. Они просто так живут, и на этом всё. По-другому не умеют… Может, Руневская и хочет, чтобы что-то изменилось, но Птица такой, какой есть. Его не изменить, а ей не уйти. Девушка прикрывает глаза и прижимается к мужской груди, вынуждая его прерваться и выпрямиться. Посмотреть на неё. Женя прячет лицо и крепко обнимает, чем удивляет. Птица хмурится и убирает ладони с чужой талии, перемещая их на плечи. Притягивает ближе и шумно вдыхает над ухом, сразу ощущая слабый запах малины. Не признается, что тосковал по нему. Позволяет себе и Руневской минутную слабость, понимая, что сейчас можно. Сама подобная мысль смешит. Видать, он совсем размяк здесь, находясь в постоянном контакте с Разумовским. Или дело не в нём? Когда к глазам подступают горячие слёзы, Женя рвано вздыхает, силясь успокоиться. Не заплачет, не при нём… Понимая, что время на исходе, отдаляется и смотрит прямо в жёлтые глаза, которые глядят в ответ с напускным безразличием. Говорит серьёзно, сжимая пальцами ткань смирительной рубашки: — Верю, Птица.

Условие для почти моментальной смены контроля над разумом и телом — Евгения Руневская.