Его свет – мой маяк

Тепло. Надёжность. Покой. Совсем недавно я не знала, каково это – быть наполненной такими ощущениями. Лишь касалась их на пару хрупких мгновений, чтобы вновь десятки тёплых слов разбились о тысячи сомнений и страхов; ни дом, ни семья, ни один друг не пробуждали во мне чего-то столь сильного, глубинного, что писатели из эпохи в эпоху так страстно воспевали в своих книгах. Только один человек смог. Смог заполнить собой всё моё существо, проникая в каждую частичку тела: от макушки, куда он нежно целовал меня всякий раз, когда обнимал меня, до самых ступней, которые несли меня к нему после каждого мучительного расставания. Смог пустить по моим венам тепло, оставляя после себя родной шлейф хвои и нежности – и ни следа от прежних тревог и переживаний. Его скромная, полная смущения улыбка заполняла своим искренним светом мою душу, голову, весь мир, всю Вселенную. Его тихое «моё сокровище» стирало любые сомнения, обещало, что не будет больше одиночества и боли, леденящей и невыносимой; что нет нужды прятаться и притворяться, потому что, кем бы я ни была, он будет одинаково бережно хранить свою любовь. Этот человек лежал со мной на траве, рассматривая тускнеющие звёзды и сменяющий их рассвет. Плечом к плечу, рука к руке, сердце к сердцу. А я в очередной раз гадала, чем же его заслужила. — Д-дора, спасибо, что привела нас сюда. Тут н-невероятно красиво, — Фридрих, мягко улыбаясь, повернул голову ко мне, укутывая и согревая своим голосом. Солнце спряталось в его глазах, очерчивая своим светом черты родного лица. — Я бы показала тебе весь мир, Фридрих, — улыбаюсь. Никогда не могла не ответить улыбкой на его открытость и доверие, сквозящие в каждом робком движении и взгляде. Рядом с ним – безопасно, уютно, надёжно. Нет ни одного места и ни одного обстоятельства, что поставило бы под сомнения мои чувства к нему, а его – ко мне. Фридрих, как и всегда, заливается краской и прячет смущённый взгляд. Всё ещё не привык к комплиментам... К тому, что может быть по-настоящему нужен и любим, что всё это – всерьёз, не выдумка, оно надолго и не рассыпется от одного неправильного вздоха. Я понимала его: чувствовала то же самое. Не верила, что могу быть значимой в чьих-то глазах просто так, без достижений и успехов, такая, какая есть на самом деле. Вместо какого-либо ответа Фридрих нашёл мою руку и переплёл наши пальцы. Тишина заботливо укутала в своё теплое одеяло. Слова не нужны: мы лишь лежали, с глупыми улыбками глядя на нежно-розовый рассвет, и оба знали, что думаем об одном и том же. О том, сколько всего нас ждёт дальше. Вместе. Всегда. Отчего-то, сколько себя помню, я не любила слово «навсегда», но с Фридрихом... с ним так хочется верить. — Ты.. ты точно настоящий? Я тебя не выдумала? — вдруг слышу я свой голос. Слёзы блестят в глазах. Я и не почувствовала... Мгновение тишины, а затем – тихий смех. Мягкий и искренний. — Конечно, Дора. Я же с тобой. С-сколько раз ты уже спрашивала? — Фридрих внимательно смотрит на меня, уловив смену в настроении. Я встречаюсь взглядом с этими любящими голубыми глазами, а затем приближаюсь и приникаю к его губам в мягком поцелуе. Фридрих – это свежая выпечка из пекарни где-то в скромном городишке, это огромные, полные слепого доверия глаза котёнка, это выделяющийся посреди истоптанной дороги белый цветок, это утренняя роса и тихая лесная полянка на рассвете, это дрожащие руки и очаровательный румянец на щеках, это безоговорочное доверие, это трепещущее, любящее сердце. Это чистая душа, израненная, но продолжающая неустанно искать надежду. Фридрих – это свет. ..он, наверное, никогда не подозревал, что одним своим существованием озарял жизни людей, которых встречал на своем пути. Фридрих целовал меня трепетно и нежно, заставляя чувствовать, что я в самом деле для него самое ценное сокровище. Он сам был воплощением нежности; все его движения, взгляды, улыбки – всё было переполнено мягкостью, теплотой, исходящей из сердца. Мой Фридрих сопровождал меня куда бы то ни было, а за ним неизменно следовала любовь. Вся моя жизнь была пропитана счастьем в те времена, когда я просыпалась и первое, что видела – его подрагивающие светлые ресницы, первое, что чувствовала – его ласковые руки. Меня встречал его тихий, спокойный голос. Тогда. Но не сейчас. Сейчас я просыпаюсь от кошмаров в безмолвной и вечной тишине, прерываемой лишь звенящими, кричащими и вопиющими голосами в собственной голове. Среди них мне мерещится его голос. Зовущий, нуждающийся, всё такой же нежный и мягкий, каким я его помнила; он называет меня по имени, по моему настоящему имени, и сердце так отчаянно рвется к нему, силясь вырваться из оков обречённой на одиночество вечности... Чувство собственной беспомощности пронизывает меня до кончиков пальцев, непрекращающаяся, постоянно сидящая внутри скорбь со скрежетом ломает то, что осталось от моей души спустя сто тридцать лет бессмысленной жизни. Всё, чего я хочу – умереть. Вырвать сердце, перерезать горло, прострелить висок и умереть наконец, чтобы не чувствовать больше ни-че-го. Мысли истощают меня, чувства душат, но бессмертие не оставляет выбора: я знаю, что проснусь завтра, и, даже если пущу в своё тело несколько десятков пуль, дыхание моё будет оставаться ровным. Закон бессмертия таков: телесные раны всегда затягиваются, а сердце продолжает неумолимо кровоточить. Мне ничего не остаётся, кроме как из раза в раз собирать себя по раздробленным в пыль осколкам, соскребать своё тело с кровати и идти делать вид, что всё в порядке и жизнь по-прежнему течёт так, как нужно. Мне ничего не остаётся, кроме как верить, чтобы моё ненавистное существование приобрело хоть какой-то блёклый смысл. Свет Фридриха – мой маяк. Душа ещё помнила его; это единственное, что имело смысл, единственное, в чем я была уверена и что было для меня опорой. Когда-нибудь я перестану так болезненно ненавидеть 23:17 24 апреля 1938 года. Когда-нибудь он вновь будет стоять на палубе корабля, ведущего нас в счастливое совместное будущее, и просить завести кота, глядя на меня своими доверчивыми голубыми глазами. Когда-нибудь будет так же очаровательно бледнеть и краснеть, когда хочет сказать что-то смущающее. Когда-нибудь я снова обниму его со спины, поцелую в шею и прошепчу, что он – самое невероятное, правильное и прекрасное, что со мной случалось, и без него я не хочу. Не смогу. По-другому быть не может. Я обязательно дождусь, Фридрих.