Во всем виноват хорек!

Ему снился сон. Гарри никогда раньше не видел таких снов. В нём не было образов, только ощущения: пробивающийся сквозь веки золотистый солнечный свет, пуховая мягкость нагретой щекой подушки, тонкий горьковатый аромат чего-то цитрусового, надёжное тепло заботливо обнимающих рук… Гарри чувствовал себя таким счастливым, что никак не мог перестать улыбаться, как бы нелепо это ни смотрелось со стороны. — Если ты не прекратишь так себя вести, я умру от умиления, и ты останешься без завтрака: твоя улыбка — это просто какое-то оружие массового поражения, — интимно прошептали ему на ухо. — Перестань, Драко, — засмеялся Гарри, — не порть это замечательное утро. У меня давно таких не было, пока ты не начал появляться по воскресеньям. Гарри сильнее зарылся лицом в подушку, глубоко вздохнул — и подскочил на кровати, вдруг осознав, кому и что сказал. — Драко?! — Он самый, — подтвердил довольно ухмыляющийся Малфой. — Но… но ведь сегодня… — Да, понедельник и кому-то придётся пойти на работу. Но до будильника ещё почти полчаса, так что мы можем немного поваляться. — А… как?! — У меня есть одна версия. Хочешь послушать? Гарри закивал, не в силах отвести жадного взгляда от Драко. На самом деле, ему было всё равно, почему и как, лишь бы Малфой так и продолжал быть — в его кровати и жизни. Драко, будто угадав, о чём он думает, приподнялся и, дёрнув за руку, уронил его на себя, тут же находя губами губы. «Мне не снится, не снится! Всё по-настоящему!» — возликовал про себя Гарри, с жаром отвечая на поцелуй. — Ну что, готов выслушать? — оторвавшись от него, спросил Драко. — Да. Послушать всё же стоило. Если — когда! — они будут легализовать Драко, им потребуется стройная версия его появления. Гарри снова улёгся на свою подушку и, переплетя их пальцы — не хотелось отпускать Драко даже на мгновение — выдохнул, настраиваясь на серьёзный лад: — Рассказывай. — Помнишь, ты упоминал, что собрал все Дары смерти? Гарри кивнул. Во время уборки Драко наткнулся на книгу Барда Бидля и признался, что очень любил их в детстве, одну из них — сказку про трёх братьев — даже поставил со своими будущими однокурсниками-слизеринцами в последнее Рождество перед школой. Тео с его хорошо поставленным голосом был чтецом, Панси изображала Смерть, Винс и Грег — старших братьев. Драко играл младшего брата, Игнотуса. «Мама даже специально сшила мне мантию для спектакля, — тепло улыбаясь воспоминаниям, рассказывал Драко. — Наколдовала на ней звёзды, и те перемещались, складываясь в созвездия. Панси обиделась, что её мантия Смерти вышла не такая красивая, и требовала поменяться, ведь она девочка, а значит, у неё должно быть всё самое лучшее. Я, естественно, отказался, и мы едва не подрались. Винс всё время терял Воскрешающий камень, а Грег, неудачно запнувшись, упал и сломал Старшую палочку. Тео сказал, что с такими придурками, как мы, ему стыдно выступать, но потом оказалось, что он просто забыл слова. В общем, спектакль мы так и не показали». Гарри, без остановки ржущий над незадачливыми актёрами, неожиданно даже для самого себя ляпнул, что сказка про трёх братьев никакая не выдумка и он однажды собрал все Дары. Драко заинтересованно вздёрнул бровь, намекая, что не прочь послушать всю историю целиком, но тут Гордон перевернул цветок, и они отвлеклись на уборку, а потом нашлись другие темы для разговоров, и о Дарах они забыли. — Так вот, возможно — только возможно, Гарри, это всего лишь теория, мы же практически ничего не знаем о Дарах, — это сделало тебя Повелителем смерти и дало способность возвращать с того света. — Каким образом? — Силой желания? Что ты подумал, когда нашёл значок? — Что я… — Голос охрип и сорвался, но Гарри откашлялся и упрямо продолжил: — Что я соскучился. Что мне не хватает твоих подколов, наших бесконечных перепалок, этой твоей кривой усмешки, высокомерного голоса, тянущего гласные, взглядов, от которых мурашки по загривку в предвкушении… чего-нибудь, неважно, чего, главное, чтобы не это стоячее болото. Я, наверное, мазохист, но мне нужно, чтобы внутри горело, жгло, рвало на части! — А сейчас горит? — придвигаясь ближе, шёпотом спросил Драко. — Ещё как! — с жаром ответил Гарри, целуя любимые губы, по которым успел смертельно соскучиться за ночь. — А вчера… — отстранившись и пытаясь перевести дыхание, задумчиво протянул он. — Вчера я сказал… — Что я тебе нужен. — Да. И ты остался. Гарри закрыл глаза, пытаясь осознать всё сказанное. Это было необыкновенно, волшебно и так по-настоящему сказочно, как долгожданное рождественское чудо. Кажется, его избранность наконец принесла ему хоть что-то хорошее, лично для него. Чуткие прохладные пальцы едва ощутимо коснулись знаменитого шрама, очертили скулу, легли на щёку, словно их хозяин одновременно пытался и привлечь внимание к тому, что собирался сказать, и поддержать, как когда сообщают неприятные вести. — Только, боюсь, это разовая акция, — негромко сказал Драко, — если ты смог вернуть меня одного. Да и я… Боюсь тебя разочаровать, но не думаю, что точь-в-точь похож на того Драко Малфоя, которого ты знал. Гарри, как кот, потёрся щекой о его ладонь, прижался на мгновение губами и, посмотрев на Драко, усмехнулся, поиграв бровями: — Я тоже изменился. Но что нам мешает узнать друг друга лучше? Начать предлагаю прямо сейчас. Они почти поцеловались, когда внизу раздались грохот и дребезжание упавшей на пол посуды. — О, кажется, я знаю, кто нам в этом точно может помешать. По крайней мере, пока мы его не накормим, — закатил глаза Драко. — Ладно, я готовить завтрак, а ты не задерживайся, иначе опоздаешь. — Звонко чмокнув Гарри в кончик носа, он натянул пижамные штаны и помчался на кухню, грозно крича: — Гордон! Если ты не перестанешь громить наш дом, останешься без завтрака! Гарри, рассмеявшись, откинулся на подушку, сладко потянувшись. Как же сильно изменилась его жизнь всего за месяц! И в этом — вне всяких сомнений — виноват хорёк. А у него сейчас их целых два — пушистый и любимый. И Гарри от этого бесконечно, безоблачно счастлив.