Чёртов Хайтам

      Невыносим. О, Хайтам определённо просто невыносим. Именно так считает Кавех, именно так — он в этом уверен — считает добрая половина Сумеру. Но тем не менее Кавех почти не удивляется, когда во время очередной их перепалки, во время очередного злобного взгляда, брошенного на аль-Хайтама, он чувствует жжение в горле и подступающий кашель — сухой, противный и удушающий. Чёртов Хайтам.       Ужаснее всего, сгибаясь пополам, чувствовать на себе безразличный взгляд учёного и слышать:       — Решишь подыхать — делай это не в моём доме, пожалуйста.       Ядовитая сталь в голосе аль-Хайтама заставляет сморщиться, поднять на него глаза и выплюнуть вместе с подступающим кашлем:       — Обязательно помру прямо перед входом в твою комнату.       Жжение в горле усиливается, что-то в груди начинает болеть. Кавех попал.       Ханахаки — загадочная болезнь, открытая инадзумскими врачами и до сих пор не изученная. Кавех практически не сомневается, что это оно — симптомы в виде боли в груди и удушающего кашля, характерные для ранних стадий, присутствуют в полном объёме, а что касается основного… Архитектор украдкой смотрит на аль-Хайтама, сидящего в кресле, его взгляд невольно впивается в лицо учёного: точёный профиль, белые ресницы, задумчиво поджатые губы… Кавех вздрагивает, когда понимает, что разглядывает своего соседа непозволительно долго.       Этот вечер — нетипично тихий для них двоих, и Кавех впитывает минуты спокойствия. За прошедшие пару недель он понял, что болезнь прогрессирует в двух случаях: когда они с Хайтамом не видятся и когда они ссорятся, поэтому сидеть вот так вот и молчать — лучший вариант для архитектора.       Было бы всё так просто. Аль-Хайтам ловит взгляд Кавеха, и внутри последнего всё холодеет.       — Мог бы пялиться не так очевидно, — говорит учёный, снова опуская взгляд в книгу и перелистывая страницу. — Дыру прожжёшь.       — Рад бы, если бы это стёрло ухмылку с твоей наглой рожи, — шипит Кавех, но всё-таки отворачивается. В горле снова скребёт. Чёртовы цветы. Чёртова болезнь. Чёртов Хайтам.       Кавех поднимается с дивана и пулей вылетает из гостиной. Шаг. Два. Ровно настолько его хватает до того, как хриплый кашель заставляет согнуться пополам, выплёвывая лёгкие. Мужчина морщится, чувствуя, как ненавистные побеги царапают грудь изнутри, он даже не знает что это за цветы, но ему хочется сжечь их до тла. Может быть, найти пару клумб и их тоже сжечь. А ещё испепелить самого себя. Да, было бы неплохо. Архитектор даже хихикает над этой мыслью, но тихий смех переходит в ещё один приступ кашля. Кавех слышит шаги.       — Тебе бы к врачу, — голос аль-Хайтама равнодушный, раздражающе спокойный, и это заставляет что-то внутри болеть ещё сильнее. — Тигнари будет вести лекции в Академии на этой неделе, зайди к нему.       И аль-Хайтам, развернувшись, возвращается в гостиную. Кавех замирает в коридоре, прислушиваясь к мерным шагам. Боль в груди почему-то утихает, но на ладони, которую мужчина прижимал ко рту, пытаясь заглушить кашель, остаётся кровь и ошмётки зелёных листьев.       Тигнари действительно приезжает в город на неделе, и Кавех действительно приходит к нему, правда, до конца не уверенный, что говорить. Архитектор врывается в аудиторию, как только звенит звонок, оповещающий об окончании лекции, чем заслуживает недовольный взгляд лесного стража.       — Переписываете домашнее задание с доски и можете быть свободны, — как ни в чём ни бывало говорит студентам Тигнари, а затем оборачивается к Кавеху. — Хайтам говорил, что ты придёшь. И когда это я успел стать вашим семейным врачом? — он усмехается на последних словах и кивком предлагает архитектору сесть за освободившуюся парту на первом ряду. — Рассказывай.       Кавех повинуется и садится за парту, взглядом провожая уходящих студентов, когда за последним из них закрывается дверь, он поворачивается к лису, устало наблюдающему за ним:       — Слышал о ханахаки? — выпаливает, не задумываясь, нервно теребя кольца на руках. — Когда в груди цветы растут от невзаимной любви. У нас ещё очень популярны инадзумские романы про это и…       — Неужели ты..? — прерывает его тираду Тигнари, подходя ближе и с интересом начиная его осматривать. — А я думал, это выдумки. Как давно? Каковы симптомы? Так, температуры вроде нет… Ты признавался? — лис замирает, его хвост и уши подрагивают от окутавшего хозяина азарта.       — Тигнари! — Кавех отодвигается от лесного стража, пытающегося заглянуть к нему в горло. На это Тигнари поднимает руки и делает шаг назад. — Так, всё началось около двух недель назад. Или трёх? Я не уверен, — он вздыхает, обрушиваясь на парту, его украшения печально звенят. — Это всё этот чёртов Хайтам!       — Хайтам? — Тигнари поднимает брови, насмешливо глядя на друга, драматично разлёгшегося на парте. — Хотя, пожалуй, это было очевидно. Но ладно, давай для начала поговорим о симптомах, — он извлекает откуда-то из складок своей одежды записную книжку и начинает что-то в ней строчить. — Как часто случаются приступы? Как долго длятся? Чем сопровождаются?       — Каждый раз, когда я ссорюсь с этим придурком, — Кавех тяжело вздыхает и поднимает глаза на Тигнари. — Он невыносим! Я имею в виду… — он осекается, заметив недовольный взгляд стража, и затем продолжает менее экспрессивно, — сопровождаются кашлем, как будто лёгкие на изнанку выворачиваются. А ещё харкаюсь кровью и листьями, — архитектор криво усмехается. — Ещё немного и букет соберу.       Тигнари внимательно слушает, что-то помечая у себя в книжке, на словах о листьях его ухо дергается.       — Листья, говоришь… А цветы? — он поднимает голову и смотрит на Кавеха, ожидая ответа.       — Цветов пока нет, — пожимает плечами тот. — Да и листья не сразу появились. Только в последний раз были.       — Хм, получается, болезнь прогрессирует с ростом цветов… — бормочет Тигнари себе под нос и тут же заносит своё предположение в блокнот, а затем говорит громче, обращаясь к Кавеху. — Если мои догадки верны, чем больше растут цветы, тем хуже тебе становится. По такой логике, когда пойдут лепестки — у тебя останется совсем мало времени.       Кавех замирает, смотрит на Тигнари внимательно, опасливо, после прочищает горло и тихо спрашивает:       — Ты… Знаешь способы лечения? — голос его всё равно сиплый, в глазах читается страх впервые за весь их разговор.       — Если верить известной нам информации, единственное лекарство — взаимная любовь, — также тихо отвечает Тигнари. — По поводу медикаментозных способов лечения ничего не известно, но я ещё наведу справки, — он вздыхает и устало трёт переносицу. — Мой тебе совет — попробуй признаться.       — С ума сошёл?! — Кавех вскакивает со стула, его волосы золотыми волнами рассыпаются по его плечам, щёки полыхают румянцем. — Он меня ненавидит, это любому дураку понятно… Я ж ещё быстрее помру, если признаюсь… Он меня из дома выкинет, я и так ему проблемы одни создаю, а тут… — он умолкает, отводя глаза, руки, активно жестикулирующие во время его тирады, опускаются ему на плечи, нервно комкая ткань блузки. — Это заведомо провал. Я труп.       — Ты труп, — легко соглашается Тигнари, — но я бы на твоём месте попробовал. Тут не всё так однозначно, — он кидает взгляд на часы и вздыхает с еле уловимым облегчением. — В общем, я пошлю тебе лекарства, если что-то найду. А теперь иди, у меня следующая лекция через четыре минуты, нужно подготовиться.       Кавех уныло кивает, выходя из-за парты, жмёт Тигнари руку, благодаря за приём, порывисто его обнимает и вылетает из аудитории. В голове роятся не самые приятные мысли, а в сердце скребётся липкий страх. Тигнари провожает глазами архитектора и устало вздыхает.       Тигнари действительно присылает какие-то лекарства, к которым прилагается записка о том, что «Ханахаки лечится исключительно ответными чувствами, эти лекарства лишь облегчат симптомы». Дальше Кавех не читает, комкая бумажку и закидывая её куда-то в дальний угол своей комнаты, зная, что Тигнари там настаивает на попытке признания. Мысль об этом вызывает горький смех и короткий приступ удушающего кашля. Теперь ему даже не нужно видеться с Хайтамом, стоит лишь задуматься о невозможности взаимности, и горло вновь сдавливают неизвестные цветы, а на руках остаётся кровь и нежные зелёные листья. Умываясь, Кавех думает, что тёмно-зелёный хорошо сочетается с кроваво-красным.       Проходит месяц или около того — Кавех не считает — когда листья сменяются закрытыми бутонами неизвестных ему цветов. Очередная ссора с аль-Хайтамом прерывается очередным приступом кашля, и Кавех торопливо уходит в ванную, где оседает на пол. Этот приступ тяжелее всех предыдущих, ему кажется, что его лёгкие сгорят от боли, а он вместе с ними — на холодной плитке ванной комнаты, цветной и безвкусной, потому что её выбирал Хайтам. Чёртов Хайтам! У Кавеха даже нет сил, чтобы разозлиться на него, он лишь осторожно садится, спиной опираясь на стену и загнанно дыша. В руках остаётся бутон, окроплённый кровью.       Когда Кавех выходит из ванной, его встречает угрюмый взгляд аль-Хайтама, привалившегося к стене и явно его ожидающего.       — Ты сходил к Тигнари? — спрашивает он, и воображение архитектора рисует в его голосе беспокойство, заставляющее сердце ёкнуть.       — Ага. Он прислал лекарства и… — Кавех трясёт головой, перебивая сам себя. Вряд ли Хайтаму интересно. Какая вообще глупость — думать, что учёный за него переживает. Кавех старается придать своему голосу беззаботное звучание, когда поднимает глаза и смотрит прямо в лицо Хайтаму. — Не беспокойся, буду помирать — сделаю это подальше от твоего дома.       — Кавех, — аль-Хайтам делает шаг к нему и тянется к его плечу, Кавех отшатывается, хотя глупое сердце ноет и просится подойти ближе, дотронуться. — Кавех, я… — их взгляды пересекаются, учёный всматривается в глаза Кавеха, а затем вздыхает и закрывает глаза.       — Я в порядке, — чеканит Кавех, боком пробираясь мимо Хайтама, а затем опрометью бросаясь в сторону своей комнаты. — Мне нужно… Закончить с проектом… — зачем-то поясняет он, скрываясь за дверью и оставляя аль-Хайтама стоять в коридоре.       Зайдя в комнату, Кавех падает на кровать и закрывает глаза руками, сердце бьётся как бешенное. Почему-то мысль о том, что Хайтам узнает о болезни и её причине, пугает похуже мысли о неизбежной смерти. Кавех садится на кровати и берёт с тумбочки одно из лекарств Тигнари, крышечка от бутылька летит куда-то в сторону, а сладковатая тягучая жидкость выпивается им в пару глотков. Комок в груди ослабевает, но не исчезает, бутылёк летит в след за крышкой, и Кавех вновь валится на кровать, забываясь в лихорадочном сне.       И снова проходят дни. Тигнари высылает ещё одну порцию лекарств и ещё одну записку, где, кажется, опять предлагает признаться. Эта записка, как и первая, летит в мусор. А состояние Кавеха тем временем ухудшается: приступы кашля становятся всё длиннее, болезненнее, бутоны всё крупнее. А потом Кавех выкашливает цветок — красивый, пурпурный, Кавех вроде бы видел его на рисунках на Большом базаре — и это ощущается началом конца.       Тигнари при их следующей встрече разводит руками и качает головой, а Коллеи испуганно и обеспокоенно выглядывает из угла. Даже Сайно, на которого архитектор натыкается, выходя из домика лесного стража, смотрит как-то сочувствующе. Это раздражает. Бесит до ужаса. Как будто его уже все похоронили.       Кавех врывается домой раздражённый и взъерошенный, с растрёпанными волосами и бледным лицом. Аль-Хайтам смотрит на него долго и внимательно, прежде чем заговорить:       — Выглядишь хреново, — его голос будто бы не такой едкий, как обычно, и это вселяет болезненную надежду в сердце.       — Всё ещё лучше, чем ты, — устало огрызается Кавех хриплым голосом. — Я пойду.       — Стой, — аль-Хайтам поднимается с кресла и подходит ближе. — Кавех, что происходит?       — Ничего. Мне нужно идти, — архитектор пятится, что-то внутри него отчаянно ищет в голосе учёного беспокойство.       — Кавех, — Хайтам подходит ближе и — нет, это всё игра больного мозга — с тревогой вглядывается в его лицо. Рука аль-Хайтама ложится на плечо Кавеха. — Не будь идиотом.       — Не трогай меня! — Кавех ведёт плечом, стараясь высвободить его из хватки учёного, приступ кашля опасно подбирается к горлу. Хайтам не отпускает.       Аль-Хайтам открывает рот, чтобы ответить, но тут плечи Кавеха начинают трястись, пока тот заходится в рваном, удушливом кашле, заставляющем его согнуться пополам. Кавех прижимает руки ко рту, в его глазах читается испуг, когда он пытается вырваться, убежать, но Хайтам держит крепко и смотрит как будто бы также испуганно. Архитектор сдаётся. У него просто не остаётся сил, всё его тело трясётся, горло и грудь болят, когда он отхаркивает вместе с кровью раскрывшийся пурпурный цветок. У него осталось совсем мало времени.       — Чёрт возьми… — шепчет аль-Хайтам, смотря на окровавленный цветок широко распахнутыми глазами и продолжая прижимать Кавеха к себе.       — Ханахаки, — криво усмехается Кавех. — Прости, видимо, я подохну прям тут, — он хрипло смеётся, выглядя сейчас почти безумцем. Но какая к чёрту разница?       — И кто же… — Хайтам осекается, слыша смех архитектора, обмякшего в его руках. Что-то в его груди болезненно ноет. — Неужели я?       Кавех не отвечает, его смех переходит в такой же хриплый кашель, а глаза закрываются.       — Твою мать, Кавех, ты серьёзно? — Хайтам трясёт его, в его глазах читается испуг, когда Кавех не реагирует. — Кавех!       Учёный всматривается в лицо архитектора, безвольной куклой лежащего в его руках, его кожа бледная, щеки впали, волосы потускнели. И как он только мог не замечать таких перемен? Хайтам тихо проклинает себя, продолжая трясти Кавеха, но не получая никакой реакции, проверяет пульс и с облегчением выдыхает — жилка на шее слабо пульсирует.       — Кавех! — опять зовёт он, но ответа не получает. В голове всплывает сцена из какого-то лёгкого романа из Инадзумы, кажется, посвящённого ханахаки… Подождите-ка!       Идея кажется безумной, но всё-таки аль-Хайтам склоняется над Кавехом и, аккуратно убрав волосы с его лица, легонько касается чужих губ своими. Кавех вздрагивает, и аль-Хайтам чувствует, как на его спину ложится чужая рука и слабо сжимает. Кавех открывает глаза, и Хайтам облегчённо выдыхает.       — Ты идиот, — шепчет он, прижимая Кавеха к себе, пока тот растерянно моргает и пытается отдышаться. — Почему не сказал раньше?       — Ты меня ненавидел, — Кавех доверчиво жмётся ближе, и эта близость заставляет боль в груди отступить. — Ну, как мне казалось…       — Ненавидел? — Хайтам насмешливо поднимает брови и смотрит на архитектора в своих руках. — Я пустил тебя жить к себе, прощал твои долги, терпел твои выходки и… Чёрт возьми, ты реально идиот.       — И делал это всё с таким лицом, что все цветы в округе вяли, — обижено тянет Кавех, утыкаясь лицом в грудь Хайтама и тихо выдыхая — наконец-то свободно. А в следующее мгновение его голову посещает странная мысль. — Подожди, то есть это значит, что ты меня любишь? — последнее слово удаётся произнести с трудом, он удивлённо смотрит на учёного.       — Браво, — фыркает Хайтам. — Всегда знал, что твоё умение логически мыслить на высоте. А теперь, не был бы ты так добр слезть с меня?       Кавех безмолвно встаёт на ноги, и аль-Хайтам уходит в свою комнату, оставив его одного. Пара секунд и Кавех отмирает, осознав для себя что-то.       — Стой! — кричит он вслед и быстрым шагом идёт за ним, бормоча про себя: «Чёртов Хайтам».       А где-то один Тигнари может в который раз сказать: «А я же говорил».