L'illusion de la paix

Кто я? Почему я здесь? Почему так… холодно? Я не помню ни своего имени, ни того, что случилось со мной. В голове болезненно пусто и звонко. Хочется протянуть руку и схватиться за голову, сжимающуюся тисками. Но руки не слушаются, даже приподнять их совершенно невозможная задача. Ещё секунда и из горла вырывается звонкий крик, но он тонет в неизвестности. Адская боль не дает сориентироваться и собрать мысли в кучу. Густая непроглядная тьма, накрыла меня своим холодным пологом, и я в ужасе смотрю перед собой, но не вижу. Я будто в лихорадке начинаю метаться из стороны в сторону и не представляю как спастись. Секунды тянутся одна за другой, словно вечность проскальзывает мимо меня, но ничего не происходит, никто не нападает и я чувствую… тепло? Такое далекое и эфемерное, будто забытое давным-давно. Белые проблески перед глазами успокаивают затрепетавшее в ужасе сердце и я наконец теряю всякую связь с реальностью, погружаясь в забытье. ***       За окном бушевала непогода, разнося снежные всполохи по округе. Франция в этом году была снежной и холодной. Никто не осмелился бы выйти на улицу в такую погоду, большинство людей предпочитали отсиживаться в тепле перед камином, читая в уютной тишине. Адель сидела в мягком кресле в ожидании своего мужа, который обещал, что вернется со дня на день, дабы увидеть наследника. Девушке категорически запретили подниматься с постели до того момента как заживут разорванные связки, но девушка не могла лежать там в абсолютном одиночестве. Да, рядом с ней был новорожденный сын, но это не меняло того, что она была одинока. Её грызла подобная мысль, но она всё ещё не смогла свыкнуться с ролью матери и не ощущала себя таковой, если бы кто-то из её светских подруг узнал об этом, — страшно представить — засмеют. Подумать только, молодая мама, которая не в силах даже взглянуть на столь долгожданное дитя. Адель тяжело вздохнула, откладывая книгу на столик, где также ранее оставила чашку недопитого чая. Артюс был так рад узнать, что у них родился здоровый и прекрасный ребенок, что он скорее сорвался со службы домой, пока сама мать малыша каждый раз лишь отводила грустные глаза так похожие на те, что смотрели на неё со странным отблеском осознанности. Это дитя вызывало в ней нечто более похожее на ужас, первобытный и неукротимый и она всё больше погружалась в отчаяние, когда покачивала кроватку и тихо напевала под нос, убаюкивая его, прежде чем вновь сбежать.       Медленно поднявшись с насиженного и нагретого её теплом кресла, девушка направилась вверх по лестнице, прямиком в их с мужем комнату, где её ждал младенец, слишком тихий и спокойный для того кому положено много плакать и кричать. С тяжелым сердцем она вошла в приоткрытую дверь и подойдя к прикроватной тумбочке, зажгла свечу. Рука её не дрогнула, когда она взялась за подсвечник и направилась к кроватке со спящим младенцем. Её шаги были размеренными и тихими, лишь шелест ночной рубашки разносился по комнате в прочем, не выходя за её пределы. Её холодные синие глаза проследили за движением маленькой руки и она потянулась к младенцу, не отрывая взора от его маленькой шеи, где казалось, была заточена вся его жизнь. Она как в бреду выронила из рук канделябр, в котором горела лишь одна из трёх свечей и всё погрузилось в гнетущий мрак. Девушка схватила младенца, поднимая его на руки, хватая длинными ногтями за шею, ещё секунда и она давит на сонную артерию своего ребенка, собираясь отнять его драгоценную жизнь, но…       — Госпожа… Прошу простить за беспокойство, но Господин только что прибыл в поместье. — Адель не заметила как служанка, вежливо постучавшись, вошла в комнату и тут же отдернула руку от сына, будто возвращаясь из забвения.       Вернув ребенка назад, девушка оправила сорочку и накинув сверху лёгкую накидку, вышла к главному входу, где её уже ждал возлюбленный. Девушка остановилось вверху на лестнице, ожидая пока её драгоценный муж изволит подняться к ней самолично. Мужчина, встретившись с лукавыми синими глазами, смекнул и тут же быстрым шагом взлетел по лестнице, заключая жену в нежные объятья. Они стояли так совсем недолго, пока мужчина не вспомнил причину столь стремительно изменившихся планов.       — Где же мой сын? — убрав светлые пряди от лица возлюбленной и вновь заглядывая в её глаза, спросил Артюс. Его дыхание сбилось и весь он был в нетерпении от одной мысли, что сейчас он наконец встретится со своим наследником, сможет поднять его на руки… Он так долго ждал этого момента.       Адель медленно расцепила крепкие объятия и без лишних слов провела мужа в их комнату, где по ее приказу уже зажгли канделябр и вернули его на место. Артюс прошел вглубь комнаты и остановился возле кроватки, смотря на малыша, который сейчас смотрел прямо на него. Он бережно поднял его на руки и тяжело вздохнув, прижал ближе, стараясь не навредить хрупкому тельцу.       Он так же бережно возвращает ребенка назад и развернувшись, тут же заключает жену в объятия, счастливо вздыхая. Он зарывается носом в копну светлых волос, вдыхая цветочный аромат, и подняв жену на руки, относит ее в постель. Поцеловав её в макушку, Артюс укладывается спать и совершенно не подозревает, как сильно его жена сейчас хочет умереть. Её сердце сжимается от боли и страданий, которые она не в силах перебороть и, отвернувшись от мужа, она бесшумно плачет, спрятавшись за теплым одеялом.       Так проходит полгода и Адель постепенно учится делать вид, что рада видеть своего сына, что она счастлива быть матерью и что она не хочет оставить его где-нибудь среди лесных тропинок, что расположены совсем рядом с их поместьем. Их сын постепенно учится и познает мир, его глаза кажутся такими взрослыми и все понимающими, что ей то и дело хочется покаяться. Она всё чаще ходит в церковь и там в одиночестве молит Бога, чтобы он простил ей её прегрешения, её ненависть к самому близкому существу на свете. После службы она подолгу гуляет в одиночестве и думает… Думает о том, что она ужасный человек, а может и не человек вовсе. Ведь как можно не любить такое светлое и чудесное существо, что даровал ей Господь?       Артюс как и положено дал их сыну прекрасное имя — Лукас — дарующий свет. Как иронично, что он больше походил на того, кто отнял ее свет навсегда. И она хотела бы полюбить его, но… Когда она видит, как это дитя ползет к ней, преодолевая все преграды, ей хочется раздавить его словно букашку. Мужчина же в своем сыне души не чаял, всё время таскал на руках, весело смеясь над «уж больно серьезным выражением лица», он всё шутил, что малыш самый настоящий будущий герцог и поэтому так смотрит на мир. Даже слуги потеряли голову от этого маленького синеглазого чуда. Они с удовольствием ухаживали за молодым хозяином, им было только в радость нянчить его, когда родители были в отъезде.       С момента рождения наследника прошел год и постепенно молодой светоч герцогства стал пытаться выдавать что-то похожее на слова, но совершенно нескладное, будто эти слова были ему не под силу из-за их сложности. Все списывали это на юный возраст, но это напрягало Адель, которой подруги частенько напоминали, что дети его возраста уже начинали говорить хоть сколько-нибудь складные слова и что стоит задуматься о том, а достаточно ли умен их сын. Это безмерно огорчало девушку, и потому она много часов проводила со своим ребенком, пытаясь заставить его выдавить хоть словечко. Иногда слуги находили его сидящим одного в своей комнате и тихо воркующим самим с собой в окружении игрушек и распахнутых книг. Он будто изучал всё то, что было перед ним, но было совершенно очевидно, что ребенок в столь юном возрасте не способен ничего прочесть.       Лукас часто пытался подняться и вместо того чтобы беспомощно ползти до отца он, опираясь на столики, которых была уйма в их поместье, упорно старался шагать, но получалось лишь падать, больно ударяясь. Отец на это тихо вздыхал и приходил на помощь, но сын у него был с характером — неуклюже отталкивал отцовскую руку и сам принимал сидячее положение, после чего опираясь уже на Артюса, самостоятельно поднимался и тот безропотно следовал за Лукасом, стараясь незаметно поддерживать под спиной этого невозможно упорно ребенка.       Как и у многих детей его темные волосы — доставшиеся ему от отца — росли так быстро, что их часто приходилось состригать, чтобы они не мешали ребенку заниматься своими делами. Но это было совершенно невозможно. Когда дело доходило до стрижки, мальчик начинал капризничать и всячески брыкаться, только бы не находиться вблизи опасных ножниц, особенно, если инициативу на себя брала его мать, потому было принято решение не беспокоить мальчика без большой надобности и стричь его только тогда, когда он сам подходит с просьбой.       Адель не мешала их идиллии, лишь издали наблюдала за счастьем своего мужа, медленно умирая где-то глубоко внутри. ***       Когда Лукас всё же произнес первое слово — это стало настоящим событием, что потрясло всё поместье семьи Коссе-Бриссак. Но дело было не в самом факте того, что ребенок наконец заговорил, а в том, что именно он произнес.       Было позднее утро, когда служанка пришла разбудить молодого господина. Она тихо прошмыгнула в темную комнату и раскрыв шторы, подошла к ребенку, помогая тому подняться и укрывая его плечи теплым пледом, чтобы он не замерз, пока окно было открыто — свежий воздух помогал проснуться и взбодрится, так считал хозяин и приказал придерживаться этого.       — Доброе утро, молодой господин Лукас, господин Артюс и госпожа Адель уже ждут вас в столовой. — вежливо произнесла девушка, доставая из шкафа, одежду на этот день.       Лукасу уже было почти два года и теперь его заставляли привыкать к этом несуразным и глупым костюмам с шортами и гольфами на подтяжках. Раздраженно вздохнув и сделав вид, что безмерно рад этому дню он потянулся и свесив ноги с постели, стал сам расстегивать ночную сорочку, опустив голову ниже к груди. Он не был уверен, что молодые господы богатых семей делают хоть что-то сами, но он не любил когда кто-то делает абсолютно всё за него, тем более что никто не возражал против его самостоятельности, лишь неодобрительно вздыхая и отводя его руки, как и сделала служанка. Его быстро одели и он, спрыгнув со слишком высокой для него постели, направился на выход, перед этим кивком головы поблагодарив молодую девушку. Он уже давно смирился с тем, что его прошлая жизнь была окончена при неизвестных ему самому обстоятельствах и теперь он вынужден быть здесь и проживать свою вторую жизнь, совершенно точно уверенный в том, что все здесь говорят по-французски и одеваются, как если бы сейчас был девятнадцатый век. Смотря на издания местных журналов, стало совершенно очевидно — так и есть.       Вот уже почти два года он вынужден быть сыном герцога и герцогини. И он бы мог радоваться этому, если бы не целых три «но»:       1. Гиперопека отца, который почти сдувает с него пылинки, хотя вероятно это просто он был не в состоянии понять подобного, ведь ощущал себя совершенно точно не как ребенок, а как полностью сформировавшаяся личность.       2. Это обязанности, которые ожидали его в дальнейшем.       3. Мать. И этим было всё сказано. Она точно была не в себе. Он всё ещё помнил жгучую боль, пронзившую тело, тогда он не сумел понять в чем же дело, но постепенно, когда зрение вернулось к нему он смог сложить два и два. Эта женщина точно хочет его смерти.       Теперь он точно уверен, что ему нельзя просто так это оставить. С ней было что-то не так. С мужем и другими людьми она была словно лучик света, прекрасная и окрыленная, а с ним холодная, словно лед и её фальшивые улыбки не могли изменить этого. Он не был слепым и мог видеть. Из-за пребывания в теле ребенка ему пришлось постепенно развивать свои способности вновь, будто и правда стал младенцем. Его язык отказывался шевелиться и его приходилось насильно разминать, дабы хоть что-то произнести, а если учесть, что он совершенно не умел говорить по-французски до этого момента, он не представлял как будет познавать этот мир. К счастью он нашел в своей комнате множество книг, большинство из которых ему уже читала его сиделка и он мог представить как и что произносится и как ему понять что это значит. Он проводил часы за изучением детских книжек и чувствовал себя полным идиотом, но у него не было выбора. Постепенно он даже стал понимать, что говорят люди вокруг него, ведь до этого их речь казалась ему невероятно красивой, но совершенно непонятной.       — Meurtrier!— он произнес это сидя за столом и указывая на Адель, что до этого спокойно пила чай и переговаривалась с мужем, который в свою очередь читал какую-то газету, датированную как 26 августа 1869 года.       Девушка удивлённо ахнула и переглянувшись с мужем, они синхронно встали из-за стола. Артюс поднял его на руки и заглянул в глубокие синие глаза. Его зелёные глаза расширились в удивлении и он не мог понять, что сказал его сын.       — Что ты имеешь в виду? — он был безмерно рад, что сын наконец заговорил, но его не покидало странное чувство от того какое именно слово он произнес. — Кто научил тебя этому?       Мужчина стал озираться по сторонам, выискивая прислугу. Его брови сошлись на переносице и весь он негодующе вздыбился, словно хищник перед прыжком. Лукас посмотрел на отца и глаза его округлились. Таким злым он видел его впервые и это было… Завораживающе. Его прямые темные брови вразлет выглядели строго и грозно. Губы, что обычно нежно улыбались сыну, теперь сложились в тонкую полоску. Мальчик медленно протянул руку к статному и красивому лицу родителя и прикоснулся маленькими пальчиками к щеке, ведя дальше к бровям. Он никогда особо не смотрел на внешность, в большей степени подмечая красоту людей, но основой его мнения всегда был характер человека. Он считал, что именно такие люди как его отец — боевые, строгие и закаленные могут считаться достойными уважения. Он сам таким никогда не был, но ценил это в людях, признавая их авторитет без лишних препирательств. Его дыхание прервалось от того, что он задержал его пока наблюдал, как его отец отдаёт приказы налево и направо. Стоило прикоснуться к лицу мужчины, как он тут же отвлекся от своих дел и перевел свой взгляд стальных глаз на ребенка, сидящего на его руках. Он удивленно вздернул брови после недолгого наблюдения за сыном.       Адель тоже не отставала от мужа, в изумлении глядя на сына. По её спине струился холодный пот. Когда она услышала это слово, не сразу осознала его смысл, совершенно потерянная после того как поняла, что её сын на самом деле говорит. И первое же слово, которое он произнес было до дрожи в пальцах похоже на обвинение. В её памяти ещё были свежи воспоминания той ночи, когда она решила, что этому ребенку не стоит жить… Она до сих пор сожалела, но сама не совсем понимала о чем именно, то ли о том, что не успела, или о том, что вообще хотела совершить столь страшное злодеяние. И сейчас, стоя перед своим мужем совершенно бледная, как полотно, она упорно старалась придать своему лицу живости.       — Это какое-то недоразумение. — отчитывалась главная горничная на пару с дворецким. — Могу заверить вас, что молодой господин не мог услышать ни от кого из прислуги подобных выражений. Никто из моих подчиненных не стал бы распускать странные сплетни или отпускать двусмысленные комментарии в присутствии молодого господина Лукаса. — молодая девушка склонила голову, её голос ни разу не дрогнул и мальчик подивился такой стойкости, ведь глаза его отца промораживали насквозь.       — Это не меняет того, что мой сын сейчас назвал мою жену убийцей.       — Может он хотел сказать что-то другое? Мало ли похожих слов, Артюс. — нежно огладив мужское плечо, произнесла девушка. — Всё хорошо, давай лучше пойдем прогуляемся?       — Если ты так хочешь. — спокойно согласился мужчина, неодобрительно глядя на дворецкого, который даже не поменялся в лице — он уже знал, что нужно делать.       Лукас недовольно запыхтел, складывая руки на груди и облокачиваясь на отца всем телом, дабы не свалиться на пол, хотя это было совершенно невозможно — Артюс держал его крепко, не собираясь выпускать из своих рук. Адель, тяжело вздохнув, направилась за мужем в сад и когда наконец оказалась на свежем воздухе смогла расслабиться. Грудь её сдавила тревога, но теперь, когда она не находиться в этой ситуации напрямую, она может дышать свободнее. Лукас уперся ладошкой в грудь отца, отстраняясь от него как можно дальше и давая понять, что хочет спуститься. Говорить он больше категорически не хотел. Отец, поняв намек, спустил сына на траву и придержав его за руку, потрепал по волосам. Девушка, что до того стояла в отдалении, обнимая себя руками увидев эту картину решила, что сегодня она отпустит себя и забыв обо всех проблемах проведет этот день счастливо.       Лукас пока ещё ходил тяжело и потому вечно опирался на отца, но он никак не ожидал, что с другого бока к нему подкрадется женщина, родившая его и до того совершенно не заинтересованная в помощи ему. Он удивленно поднял глаза, встречаясь с синими, словно глубины океана глазами, в которых будто и не было той бессмысленной ненависти. Адель аккуратно подцепила руку мальчика и из-за её низкого роста, ему стало намного проще идти. Они не торопясь направились вдоль кустарников роз и лилий, которые росли по всему саду. На душе Лукаса стало тепло и словно даже радостно — он так давно не ощущал нежных рук своей матери, хоть он и знал — она не его мать, но он не помнил другой, а потому неосознанно тянулся к этой холодной, но прекрасной даме, жаждущей его смерти. Он списывал это на детские привычки тела, но глубоко в душе понимал — его тяга к новой семье это его собственная жажда любви.       Он отвергал эту мысль и грубо одергивал себя, но это не меняло того, что он уже погряз в этой привязанности. Ведь как бы не было, но два года под одной крышей сильно сказывались на эмоциональном состоянии ребенка. Он бы и хотел абстрагироваться от этого, но его отец был уж слишком воодушевлен рождением сына и даже максимально старался оттянуть момент возвращения на службу в ближайшее время, только изредка уезжая на несколько дней.       Лукас не был особенно тактильным, но ему приходилось терпеть такие частые порывы нежности его отца. Но с другой стороны была его мать — женщина полная противоречий. Она казалась нежной и безмерно любящей, такие женщины всегда были прекрасными матерями, но как не странно, она не выносила своего новорожденного сына. Её взгляд синих глаз менялся моментально, стоило ей только перевести его на сына. Это выводило из себя. Он жаждал увидеть хотя бы каплю снисхождения в её глазах, хотя прежде ему было не до того. Ему было абсолютно плевать на то, что будут думать о нем люди, но она… Пробуждала в нем дух соревнования, будто добившись чего-то от неё он получит невероятный приз.       Но шло время и он уже отчаялся получить хоть что-то кроме жгучей ненависти. Он не был ребенком, и это не ранило его, да и особых иллюзий он строить не привык, но как он мог смиренно смотреть в эти глаза и знать: его незаслуженно хотели уничтожить, когда он только появился на свет. Он также никогда не был особенно воспитанным человеком, да он совершенно не помнил о себе прошлом, но отчетливо знал, он всегда был прямолинейным, насколько это было возможно, но сейчас он понимал одну важную истину — нельзя быть столь прямолинейным. За подобные выходки впредь он может поплатиться головой. А терять свою жизнь вновь ему совсем не хотелось и поэтому ему предстояло продумать и досконально просчитать свою дальнейшую жизнь, будучи сыном герцога. ***       В день, когда Лукасу исполнилось три года, Адель решила устроить грандиозное празднование. В связи с нынешними событиями, страна была погружена в волнения и распри. Война за войной окружали Французскую Империю, отчего люди стали массово уезжать заграницу, оставляя свои поместья и дома. Из-за указа о продлении рабочего дня простые люди устраивали восстания, которые впрочем быстро подавлялись, но с каждым днем становилось всё сложнее справляться с гражданскими волнениями. Поэтому Адель решила, что было бы неплохо отвлечься от столь тяжелых переживаний и устроить прекрасный праздник в честь своего сына. Она сама составила список гостей, которых желала видеть на празднестве и подобрала украшения. Она хотела, чтобы этот день был идеальным. Она также поручила шеф-повару составить меню и, одобрив его, радостно отправилась выбирать наряд. За всеми своими заботами девушка совершенно забыла о своем сыне, которому на самом деле не было никакого дела до своего дня рождения. Он лишь меланхолично наблюдал за тем, как его мать воодушевленно носится по поместью, погруженная в свои мысли.       Седьмое февраля началось сумбурно и хлопотно даже для маленького ребенка. Его подняли рано утром, и не давая даже секунды на то, чтобы как следует проснуться сразу же стали наряжать. Служанки окружили его, весело переговариваясь о том, какой прекрасный и солнечный день был сегодня и как повезло молодому господину родиться зимой. Сонный и растрепанный Лукас тяжело продирал глаза то и дело позевывая и воротя нос от красивых бантов, которые ему подсовывали служанки, прося выбрать лучший. Госпожа совершенно позабыла выбрать наряд для именинника, из-за чего тот теперь вынужден был страдать. Его нарядили словно пугало. Дурацкая шляпка и бант прилагались. Всё было в голубых тонах и казалось ему наказанием, а не радостью.       «Они пытались сделать меня посмешищем? У них это прекрасно получилась… Эта женщина заплатит за это!» — мальчик злобно озирался по сторонам, собираясь превратить сегодняшний день для его матери в сущий ад, даже если это будет тяжело и для него самого, он не отступиться.       Найдя глазами молодую женщину, что беседовала с главной горничной, он резво понёсся к ней, громко выкрикивая:       — Мама! — он приберег своё умение выражаться словами именно для того, чтобы из раза в раз пугать эту женщину и заставить ее посидеть уже к тридцати годам. Не хочет по-хорошему, будет так как хочет он. Прежде он не замечал за собой садистских наклонностей, но она будто просила его отомстить ей за все её выходки. Чего только стоил тот раз, когда она решила проветрить комнату — и понадеялась, что сына вероятнее всего сдует холодным ветром. Она открыла окно нараспашку, пока сама ушла в столовую, где её уже ждал обед. Лукас, будучи маленьким ребенком, не смог даже подняться как следует и из-за этого ему пришлось вспомнить о том, кем он являлся к своему неудовольствию. Он ведь был ребенком, а значит мог закричать. К тому моменту ему уже было полгода и за это время он ни разу не кричал, даже когда хотел есть, но здесь его вынудили обстоятельства. И это был далеко не последний такой случай. Как-то раз она умудрилась дать ему какую-то настойку, по вкусу больше похожую на рвоту. Адель купила её в городе и утверждала, что это должно помочь от простуды, причиной которой стала она же. Как выяснилось в дальнейшем, это было сильное средство от боли горла содержащее какие-то травы, которые его детский организм не в состоянии переварить. По итогу Лукаса долгое время воротило от одного только взгляда на еду и стоило ему сделать даже маленький глоток теплой воды, как его начинало рвать. Он целых три дня провел в мучительном бреду, пребывая в полузабытьи и слезах. Он не планировал оставить всё так как есть и поэтому решил использовать этот прекрасный день. И начать он решил с того что ненавидит его мать больше всего — его присутствие рядом. Он радостно подбежал к шокированной девушке и крепко обнял её руку, чего прежде он не делал не то что для неё, даже для Артюса. Он потянул девушку за подол розового платья, а та удивленно округлив глаза, посмотрела на сына. Синие глаза её выражали крайнюю степень недоумения и она, нагнувшись притянула сына ближе, больше стараясь не смотреть ему в лицо — слишком непривычно было видеть столь наивное и доброе выражение на нем.       — Что такое, Лукас? — мягко спросила она, прижимая его голову к своему плечу.       — Я хотел провести этот день с тобой… Можно? — тихо пролепетал мальчик, старательно придавая своему голосу невинности и детской непосредственности, которая свойственна всем детям, которым он и должен быть.       — Конечно можно. — казалось ещё мгновение и она схватит его за волосы. Но Лукас стойко выдержал её недовольство, и когда она направилась на кухню, дабы проверить всё ли готово, торопливо засеменил за ней.       Она не ждала его, даже не оборачивалась, будто тут же забыла о том, что компанию ей должен был составить ребенок. Но Лукас не сдавался, он по любому вопросу громко окрикивал её и дергал за подол платья, привлекая всеобщее внимание. А когда пришло время встречать гостей, он бесцеремонно завладел их вниманием то и дело мило улыбаясь и нахваливая своих служанок за то, что выбрали ему такой прекрасный наряд, потому как Адель не успевала и рта раскрыть и солгать, что это было деяние её рук. Но это было лишь начало. Когда пришло время обеда, он сам себя переплюнул и попросился сесть на колени к матери и поесть вместе с ней. Благо отец не видел этого… Он бы точно разочаровался в своем сыне, потому что тот впервые (!) за три года жизни предпочел ему мать. Сама девушка тянула улыбку из последних сил и старалась не обращать внимания на то, как её сын будто нарочно играется с едой и проливает её ей на платье.       — Прошу простить, мне придется отлучится ненадолго… — неловко извиняется и уходит мадам. Мальчик же видя, что этого его шанс, начинает медленно сползать с высокого для него стула, где его оставила мать и тихо всхлипывать, в глубине души надеясь, что это хоть немного похоже на детский лепет.       — Я… Я не хотел… — его тут же обступают светские особы, которым он так сильно понравился.       — Ты не виноват, — нежно говорит одна из них, та что постарше и гладит его по голове, Лукас слегка вздрагивает, чем вызывает недоуменное шептание, про себя он ликует: как же легко им внушить, то что он хочет.       — Теперь мама разозлиться и не будет любить меня! — он уже собирался реветь навзрыд, всё же долгое время практики давало о себе знать. Наивные дамы запречетали в негодовании: «Кто внушил ребенку подобную глупость?!» Перешептывались они. Та самая взрослая женщина, как в дальнейшем выяснилось мать трех дочек, подняла его на руки и стала вытирать горячие слезы с пухлых щек.       — Твоя мама ни за что не перестанет тебя любить. Что за вздор. Давай твоя мама вернется, и мы вместе спросим? — она улыбнулась ему и Лукас взвыл.       «Эта женщина слишком хорошо знает детей. Как мне с этим работать? Я хотел убедить их, что она ужасная мать, а в итоге убедил их, что я полный идиот.» — ему хотелось удавиться и больше не видеть это сострадающее лицо.       Тяжелый вздох слетел с покусанных губ ребенка и он положил подбородок на покатое плечо дамы, тихо угукнув. Разумеется в его планы не входило очернить доброе имя своей матери и уж тем более всей их семьи, он всего лишь жаждал создать Адель проблемы, которые надолго поглотят её и она больше не будет пытаться угробить его жизнь. Он лишь хотел спокойной жизни вдали от суеты и светской жизни, в которую его неминуемо затащат с течением времени. Ведь, как он знал, детей аристократов с раннего возраста обучают грамоте и письму, а также ведению дел. Он был не согласен с таким раскладом и собирался как можно сильнее отстраниться от герцогского титула. Он ещё не успел продумать как, но всё ещё было впереди. Он всё размышлял о том, как было бы прекрасно родись у Коссе-Бриссак ещё один сын, но видя незаинтересованность в нем матери, он осознал, что подобный исход маловероятен. Потому он решил начать с мелочей, а именно сделать так чтобы его мать и думать забыла о его появлении в светском обществе когда-либо. И как удачно, что она позвала своих самых знатных и прекрасных подруг. Когда Лукас узнал о списке гостей он ликовал, ведь слышал с каким упоением Адель рассказывала мужу о приглашенных дамах и джентльменах.       Таким образом, он и оказался в этой ситуации. Он не только выведет Адель из себя, но и насладиться этим сполна, выполняя свой маленький план по становлению бездельником.       Пока вокруг него ворковали наивные девушки, окружая заботой маленькое чадо, хозяйка поместья уже успела сменить платье и теперь медленно подходя к столовой могла слышать, как её «подруги» утешают её сына. Как только она вошла внутрь и прокашлялась, привлекая всеобщее внимание, за которое сражалась со своим очаровательным сыном весь этот день, она пожалела, что оставила его здесь. Лукас, сидя на руках у мадам Абернети, весь сжался и плаксиво ухватился за рукав цветочного платья.       — Что-то случилось в мое отсутствие? — непонимающе начала девушка. — Мама! Только не злись, пожа… пожалу… й… ста? — ему ещё было трудно выговаривать некоторые слова верно, но он старался как мог.       — На что мне злиться? — она подошла ближе и когда её сына поставили на землю, присела перед ним, чтобы быть на одном уровне, эта деталь всё время раздражала мальчика, и он только и мог, что гневно кусать губы и сжимать кулаки.       — Я… Ведь испортил твое платье… — он делал вид, что ему тяжело формулировать мысль, но было видно — он прекрасно справляется с ролью маленького несмышленыша.       Вместо слов Адель ещё больше удивившись переменам своего сына и подозревая неладное, только силой воли не вцепилась ему в спину, когда потянулась чтобы обнять его. Лукас знал — она на пределе и собирался давить до последнего. Она не сможет навредить ему напрямую. Именно поэтому, когда все разъехались по домам, без лишних вопросов дал уложить себя спать, а потом тихо выскользнув из постели, прокрался прямиком к родительским покоям, где всё ещё горела свеча. Адель тихо перелистнула страничку, бегая глазами по мелким строчкам. Он тихо постучал в дверь и когда девушка подняла глаза, вошел внутрь, жалобно смотря на свою мать. Злобная усмешка так и ползла на лицо, когда он смотрел за тем, как лицо её округлилось, а глаза наполнились почти животным ужасом. Разумеется она поняла, что он делал всё это нарочно, только слепой не поймет подобной истины и теперь, когда это маленькое чудовище стояло перед ней и взирало на неё своими синими глазами, она прокручивала в своей голове тысячу способов, как избавится от этого существа, но к несчастью для неё она не могла ничего. Ей придется много лет терпеть его и страдать, заставляя и его мучатся от её глубокой неприязни.       — Можно мне поспать с тобой?       — Что случилось? — спросила девушка, даже не собираясь убирать книгу.       — Я не могу уснуть… Страшно. — пролепетал мальчик, делая несмелый шаг к кровати.       — Хорошо. — тяжело выдохнула Адель и продолжила читать книгу.       Лукас тут же быстро взобрался на постель и устроился поудобнее, собираясь закидать молодую маму вопросам разной степени глупости.       — А что ты читаешь? — спросил ребенок, подбираясь ближе и заглядывая на обложку.       — Тебе такое рано читать. Спи. — строго сказала она, не отрывая взгляда от строчек, но было видно как она напряжена и не может вникнуть в текст рядом с ним. Лукас тихо усмехнулся и почти налег на девушку, не планируя так просто отступать.       — Это не так! — запротестовал он, заглядывая в книгу, но понимая лишь отрывки. — О чем она? — он ткнул пальцем в строчку, пытаясь разобрать.       — Me casse pas les couilles!— пробубнила себе под нос девушка, но Лукас совершенно не понял, что именно значит это… выражение.       — Что? — искренне уточнил мальчик, тихо повторяя слово за словом, чтобы потом уточнить у кого-нибудь.       — Ничего. Это книга о вампирах. — объяснила раздраженная женщина.       — О ком? — прикинувшись дурачком, Лукас уже был готов, что его выгонят, но к его вящему удивлению девушка всё же решила объяснить любопытному чаду о чем речь.       — Вампиры — это существа похожие на людей, но… другие, они не едят как мы с тобой овощи и мясо… — терпеливо начала объяснять девушка.       — А что они едят? — заинтересовался Лукас.       — Они пьют кровь.       — Как комары? — рассмеялся мальчик, входя во вкус. Ему нравилась эта беззаботность. Наверное, он бы даже сказал, что ему нравится быть ребенком… Он не был уверен, ведь старался как можно меньше думать об этом.       — Да, как комары. — усмехнулась девушка, — Только вот они намного больше комаров и потому опаснее. Ведь ты не сможешь прихлопнуть человека словно комара? «Кто бы говорил о подобной возможности? Мне казалось тебя не остановило бы даже это.» — Мстительно подумал мальчик, но в слух лишь уточнил:       — Но разве они есть? Вампиры… — это было странно. Откуда бы в этом мире, совершенно нормально во всех аспектах взяться таким мифическим существам как вампирам? Это ведь всё сказки… Их не существует. Ведь так?       — Говорят, что когда-то давно они существовали и стали так опасны, что случилась война и их уничтожили. — подбирала девушка слова, чтобы доходчиво объяснить ребенку суть, за этим было забавно наблюдать и Лукас не в силах сдержаться улыбнулся, скрывая лицо за подушкой, которую обнял.       — Уничто… жили? — по спине пробежали мурашки. Что-то не давало ему покоя, какое-то странное чувство, поселившееся где-то глубоко внутри.       — Не осталось ни одного вампира на свете. Вот и всё. — девушка закрыла книгу и отложила её на прикроватную тумбочку.       — Это правда? — недоверчиво уточнил мальчик. Ему становилось тошно от мыслей об этом.       — Кто знает, может да, а может они просто спрятались где-то… — пожала плечами девушка, закутываясь в одеяло и наслаждаясь испуганным лицом ребенка.       Лукас больше не говоря ни слова улегся на бок и зарылся носом в подушку отца, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Его не могла напугать глупая сказка про вампиров, которых по идее вообще быть не должно, но его сердце всё не унималось, а дыхание то и дело прерывалось. Ему было плохо и он не знал куда себя деть. Боль сковала всё его тело совершенно неожиданно. Именно так ощущался ужас… Он уже было хотел соскочить с постели и выбежать из комнаты, когда его нежно обняли со спины теплые, ласковые руки.       — Не переживай, я защищу тебя. — прошептала девушка, в макушку и поцеловала его.       Постепенно он пришел в себя и сумел забыть о глупой истерике, что накрыла его так позорно, и о том, что Адель так нежничала с ним в ту ночь, хотя прежде наслаждалась его страданиями, упиваясь ими словно сладостным ядом. Он предпочел забыть, словно ничего и не было. Но иногда в его памяти то и дело всплывали воспоминания о том вечере и о страхе, сковавшем его. ***       Лето прошло почти мимо них. Лукас наслаждался беззаботным временем, гуляя с прислугой вдоль кромки леса и вдыхая свежий воздух, а Адель проводила эти дни в блаженном одиночестве. Она сидела подолгу в саду, читая книги и больше не ходила на службу в церковь, совсем отдалившись от светской жизни. Она отвергала все приглашения на балы и фуршеты, предпочитая быть «затворницей» поместья. С того вечера их отношения незримо изменились, теперь это больше походило на обоюдное безразличие, где не было места ненависти. Больше они не доставляли друг другу проблем и даже бывало не сговариваясь проводили тихие вечера перед камином в читальном зале их библиотеки, где Лукас изучал детские книжки и буквари, а Адель иногда читала ему в слух, если сын вел себя хорошо, в пределах разумного. Лукас наслаждался тихим, певучим голосом матери, что читала ему легенды и сказания — видно девушка увлекалась подобным вполне серьезно. С того момента они почти не говорили, только изредка перекидываясь парой фраз, а то и вовсе молчали весь день напролет, общаясь лишь с прислугой.       Артюс отлучился на всё лето на службу. Ситуация в стране и за её пределами накалилась до предела и теперь военных действий было не избежать. По приказу короля все военнослужащие должны были прибыть на границу страны и начать оборону в ближайшем будущем. Лукас не знал, как и у кого выведать о том, что происходит, но даже по отрывкам фраз, подслушанных то тут, то там он сумел сложить более-менее целостную картинку. Как же ему безмерно повезло родиться в семье военного маршала. Его опасения явно были не беспочвенны, ведь в случае чего именно он окажется под ударом. Ведь именно дети политических деятелей страдали более остальных. Часто на них совершались покушения и гонения в больших кругах, в случае неудачи родителя. И теперь, когда была возможность того, что военные действия перейдут с границы на сам Париж, Лукас был в смятении. Что он должен сделать будучи всего лишь маленьким трехлетним ребенком? Как ему избежать последствий людской глупости?       У него не было другого выбора кроме как ожидать того, чем это обернется для него. Под конец июля всё обострилось настолько, что будучи жителем окраины Парижа и слыша далекие взрывы бомбардировки он то и дело вздрагивал. Даже будучи сознательным взрослым человеком его пробирала дрожь от одной только возможной близости смерти. План отступления был… мягко говоря ненадежным. У них был дом в Лондоне, который его родители приобрели в качестве небольшого убежища на случай отпуска Артюса и желания сбежать из Парижа ненадолго. У них так же был дом в центре города, но в нём они бывали даже реже, чем в Лондоне, куда они не приезжают с момента рождения сына.       А узнал он об этом месте по фотографиям. Их была уйма, сразу понятно — богатый герцог. И одна из таких фотографий была сделана на фоне дома, который прежде Лукасу видеть не доводилось. Он спросил у своей служанки — Кларис, где сделано это фото. На его счастье служанка, как оказалось, тогда уже служила его родителям и смогла поведать ему, что это их лондонский дом. Удивительно как он вообще добрался до этих фотографий, ведь Адель хранила их достаточно высоко… Ему не было стыдно за этот случай, так как большой любви он к складированию всякой всячины не питал. А вот его мать ещё как.       А было всё до прозрачности просто. Когда он узнал о проблеме в его голове сразу стали возникать идеи. Первой возможностью пришедшей в его голову было наведаться в кабинет отца, но вот незадача — он всегда в отсутствие Артюса запирался на ключ. Это разозлило мальчика, и он в порыве гнева решил, что разгромить свою комнату поможет ему прийти в нормальное состояние. Его силы и душевное равновесие были на исходе. Несмотря на хорошие отношения со всеми жителями герцогства у Лукаса всё равно случались мелкие казусы, которые не давали ему покоя и превращались в большие неурядицы, а ведь решать их никто не собирался. А теперь война. И как он должен реагировать? Его эмоциональный интеллект был не настолько высок. Это было безумно глупо, будто он был маленьким мальчиком, как и должно было быть, но ведь он не был таковым и, сгорая от стыда и ненависти к сложившемся обстоятельствам, которые настигали его каждый раз пока он находился в этой семье, он направился к лестнице, ведущей к холлу, но когда уже сделал первый шаг по ступеням вниз, вспомнил одну деталь. Ведь не все документы хранились в кабинете, были и те, которые располагались на полках в родительской спальне. Как только его мысль пришла к логическому завершению, он более не медля и секунды устремился быстрым шагом в правое крыло особняка, где и располагались личные покои господ Коссе-Бриссак. Прокравшись вдоль стены и стараясь не попадаться никому на глаза, молодой господин заглянул в приоткрытую дверь и не найдя там никого, кто бы мог заметить его, прошмыгнул внутрь. Теперь оставалось только найти нужное. Но… Тут возникла другая проблема всё «нужное» располагалось наверху, а значит путь к нему был заказан. Но всегда ведь был выход… Именно поэтому, соорудив себе небольшую и не совсем устойчивую конструкцию, Лукас, словно доблестный трюкач полез «сквозь тернии к звездам». Полка была высокой, но и он совсем мелким не был и потому когда он наконец дотянулся внутренне ликуя и ухватился руками за полку, пытаясь заглянуть в содержимое его «мост в небо» обвалился, оставив его без должной опоры и теперь, он вынужден был висеть в воздухе держать за эту злосчастную полку и молиться всем известным ему богам о том, чтобы она выдержала его вес. Но его надеждам было не суждено сбыться, и через несколько долгих и мучительных секунд полка затрещала, но не отломилась. Она просто упала, больше не держа веса всех книг, бумаг и детей. Разразился ужасный грохот на который сбежались служанки, убиравшие комнаты неподалеку и увидели картину, сплетни о которой ещё долго разносились по всему поместью. Лукас беспомощно лежал на полу в окружении книг, прижимая к себе несколько важных бумаг — как он тогда думал — и самую большую из имеющихся на той полке книг. Его осмотрели, совершено снисходительно качая головой — отчего Лукас проклял себя и свою неуклюжесть и возненавидел этот злополучный день. Он не позволил отобрать у него добычу, и даже когда сама Мадам Коссе-Бриссак пришла за своим имуществом, Лукас не позволил ей даже прикоснуться к этим вещам. Он злобно зыркнул на свою мать и, спрятавшись под кроватью, уселся там спиной к девушке, которая быстро смирилась со странным поведением сына и ушла. Но Лукас даже не обратил на нее внимание. Мысли вертелись вокруг его находки.       «Ну же! Тут должно быть что-то стоящее моего внимания! Должен быть выход!»       Он в панике листал перевязанные листы. Там были странные чеки, закладные и письма. Письма были совершенно не примечательными и в основном были связаны со светскими мероприятиями и вежливыми текстами о том, как поживает мадам Коссе-Бриссак. Откинув их куда подальше и желая сжечь их в камине, Лукас приступил к изучению той самой «большой книги». И когда он открыл её… Разочаровался. Это всего лишь был альбом с фотографиями. Совершенно бесполезная находка. Отчаяние захватило его и он уже думал и вовсе занять себя тем, что будет наслаждаться остатками своей короткой и бессмысленной жизни, но прежде чем это случилось мальчик решил изучить все имеющиеся фотографии и о чудо, он нашел то, что искал. Осталось только использовать это в своих целях.       Был уже поздний вечер, когда Лукас, собрав все силы в кулак, направился в родительскую спальню. Он спокойно прошел через темные коридоры поместья и остановившись у двери, прислушался. Несколько секунд тишины дали понять, что Адель одна и он не помешает ей. Свет всё ещё горел и проскальзывал в коридор через щель между дверью и полом. Когда Лукас уже собрался постучать, он неожиданно уловил разговор, который до того был так тих, что расслышать его было невозможно. Повеяло холодом и Лукас слегка отпрянул от двери. Была середина лета, но ночи были прохладными.       — Тебе стоит подумать об оплате долга, прежде чем выйдет срок. — это был глубокий мужской голос, далёкий и тихий.       «Какого…?» — Лукас не знал куда себя деть, уйти сейчас, оставив мать с неизвестным мужчиной, что требовал оплату долга? Как он мог? Но, что он мог сделать? Не ворвётся же он прямо туда… Секунда за секундой длились невероятно долго, но больше не прозвучало ни слова, не проскользнуло ни звука. Постояв ещё немного, мальчик всё же решился и постучал.       — Можно? — просовывая голову в дверной проем, уточнил мальчик.       — Проходи… — тихо сказала девушка, сидя на кровати спиной к нему. Вся ее фигура была сгорбленной и печальной. Лукас непонимающе огляделся. Куда делся гость? Не мог же он выпрыгнуть в окно со второго этажа? Или мог?! Отметя эту мысль, он подошёл к девушке и положив ладонь поверх сложенных на коленях рук, посмотрел ей в глаза.       — Всё в порядке? — уточнил он, но голос его был настолько спокойным, что и сама Адель встрепенувшись, подумала что ведёт себя глупо. Она кивнула, и поднявшись обошла постель, ложась под одеяло, согревая продрогшие ноги.       Гнетущая тишина сдавила лёгкие, и он перевел взгляд на мать, что сверлила глазами стену перед собой. Подумав пару секунд, мальчик прополз к краю кровати и дёрнув за ленту распустил полог со своей стороны и пробрался к другой. Девушка удивлённо посмотрела на ребенка, сидящего в её ногах на коленях, и приподняла бровь в немом вопросе. Лукас, лишь безразлично проводил пылинку взглядом, отвернувшись от матери. Ему не было дела до её терзаний, больше его интересовал неизвестный визитёр и его странные слова, точно вырванные из контекста и не дающие увидеть картинку целиком, оттого мальчик был бессилен.       — Я хотел спросить… — начал мальчик и запнулся увидев взгляд, которым окинула его Адель. Спокойный и сдержанный, каким она часто смотрела на служанок и псов, которых они держали. Прежде он не ощущал на себе такого её взгляда, это пробрало его мурашками и он, передернув плечами, приподнял подборок в горделиво жесте. — Ваш дом в Лондоне… Не хочешь туда поехать?       Не церемонясь и желая как можно скорее закончить с этим разговором, он вернулся к изголовью кровати и уселся там, опираясь на подушку, неосознанно копируя позу матери.       — Откуда ты узнал о нем? — сегодня для Адель был день удивлений, совершенно не желанных удивлений.       — Я нашел фотографии, вот и всё… — пожал плечами мальчик. Он старался придать себе как можно более непринужденный вид, отчего всё выглядело ещё более карикатурно, чем было на самом деле. Он не был великим актером и не мог похвастаться, что вообще был в чем-то хорош, но за время жизни здесь он старался развиваться как можно больше, даже в чем-то столь простом как ложь. Прежде — по его личным ощущениям — он совершенно не был способен на ложь в любых её проявлениях, его всегда что-то выдавало и он даже мог представить, что именно. Но с некоторых пор он даже преуспел в этом.       — Тот дом уже давно не в нашем владении. Мы продали его, потому что больше Лондон не представляет для нас никакого интереса.       — Что?! — непонимающе воскликнул мальчик, подскакивая на постели. Его мысли стали метаться из стороны в сторону и он в ужасе не знал за что зацепиться. Как же так? Это был его последний шанс. Хуже могло бы быть только если бы они ещё и на постоянной основе жили в центре города, где было бы небезопаснее всего. Соскочив с постели, Лукас выбежал из комнаты, оставив Адель совсем одну.       «Как мне быть? В подобной ситуации… Это конец. Хуже всего то, что я ещё и являюсь сыном военного маршала… Он ведь буквально главнокомандующий армией, так ещё и напрямую связан с политикой. За что мне всё это? Неужели я был настолько гнилым человеком, что теперь вынужден расплачиваться за свои прошлые ошибки?!»       Закрывшись в своей комнате, Лукас тихо надрывно выл, прощаясь со своей жизнью. Ведь даже если он сбежит из дома, до ближайшего жилого пункта его сожрут дикие звери, а даже если ему удастся каким-то чудом выжить, то в дальнейшем он не представлял, как будет выживать, будучи маленьким бесполезным ребенком из богатой семьи. Так что единственное, что он может теперь сделать — это быть хорошим мальчиком и больше не создавать проблем.       Так продержав траур до самого утра, Лукас так и не сумел заснуть. Когда служанка пришла его будить, он был потрепан и грустен и на все попытки расспросить его о произошедшем Лукас лишь тяжело вздыхал и отводил взгляд. Так прошло несколько дней, но это не давало никакого успокоения, ведь он был уверен — пару дней покоя перед самым концом не спасут его. Он не хотел более делать вид, что всё в порядке и что он прекрасно проводит время на закате своей ужасно короткой жизни. Адель смотрела на него подолгу и не отводила глаза даже тогда, когда мальчик ловил её за рассматриванием. Она всё думала о том, что же произошло, что её сын погрузился в столь тяжелое депрессивное состояние. Разве маленьким детям свойственны подобные выпады? Как оказало да, но как думалось самой Адель так было только с её сыном, что с самых первых дней казался ей странным. А Лукас тем временем потерял всякое ощущение времени иногда подолгу лежа на траве в саду и думая, думая о… Прошлом, которого у него как будто и не было никогда. Но ведь это невозможно, как можно точно знать, что ты взрослый осознанный человек с какими-то знаниями и мыслями, но при этом ничего не помня о себе? Это заставляло его думать, что всё не так просто, или ему просто так хотелось думать. Может быть он просто хотел быть ценным, нужным, не просто ребенком, а кем-то стоящим, возможно значимым, а не глупым сопляком. Но это казалось таким абсурдным, ведь ему с самого «начала» хотелось быть лишь посредственным человек с простой и незаурядной жизнью. Так с чего бы тогда ему жаждать какой-то абстрактной силы или власти? Очевидно ни с чего. Даже когда он представлял себе нечто подобное, его начинало воротить. Это не для него. Было уже начало августа, скоро закончится лето, а там и до зимы рукой подать, а значит и до его дня рождения, но доживет ли он до него? Хотелось верить, что да. Так в своей меланхолии Лукас прекратил и вовсе контактировать с людьми, занимаясь своими делами и почти не разговаривая. Вероятно, именно поэтому его мать решила, что пора действовать и впервые за всё время их «знакомства» проявила инициативу.       Рано утром она ворвалась в его комнату, принося с собой запах свежести и цветочных духов. Она медленно подкралась к его постели и занесла руку над его головой, так что когда он открыл свои синие глаза, он в ужасе отскочил от неё на другой конец двуспальной кровати. Адель коварно улыбнулась, сверкая прикрытыми в хитром прищуре глазами, и схватив одеяло, скинула его на ковер, лежавший возле постели её сына.       — Доброе утро, милый. — от подобно обращения Лукаса передернуло и он удивленно уставился на свою мать.       — Д-доброе… — постаравшись улыбнуться, выдавил мальчик, обнимая себя руками за плечи — повеяло холодом из открытой двери.       — Итак, сегодня у нас насыщенный день. Пора собираться иначе ничего не успеем.       Так он оказался в безвыходной ситуации, где его принудили составлять компанию матери во время её променада по Парижу. В этот раз она сама лично выбрала ему одежду и даже помогла одеться, чем немало удивила его, как минимум тем, что она умеет управляться со всеми этими завязочками и пуговицами, не в пример с другими светскими дамами. Правда выбор её пал на одежду темных тонов и узким высоким воротником на рубашке, да ещё и бантом синего, как его глаза цвета. В этот раз к счастью обошлось без головных уборов, в которые так любили наряжать его служанки.       На протяжении следующих пяти часов он был вынужден таскаться за матерью по всему городу, перед этим проведя два с половиной часа в душном экипаже. Его иссиня-черные волосы быстро нагревались на солнце и он завистливо смотрел на Адель, что прикрывала свою голову кружевным зонтиком. Её довольное лицо вызывало кислоту во рту и Лукас, стараясь более не поднимать на неё глаза, шел дальше. Зайдя в какой-то магазин, как после заметил Лукас — ателье, Адель поздоровалась с молодой девушкой чуть старше неё самой. Девушка с черными большими глазами тут же устремила свой взор на маленького ребенка, стоящего чуть в отдалении от них и рассматривающего окружение. — А кто этот молодой месье? — спросила мадмуазель с черными волосами, убранными в аккуратную прическу.       — Это Лукас — мой сын, я рассказывала тебе…       — Ах да, милый мальчик… — хлопнув в ладоши и подхватывая измерительную ленту с манекена, пропела она. Её глаза заблестели при виде ребенка. Лукас, уже предчувствуя грядущую пытку, было попятился, но был остановлен ассистенткой. — Я так рада, что ты наконец привела его.       Лукас непонимающе уставился на мать, которая в свою очередь старалась смотреть куда угодно, кроме сына. Она знала, как он не любит наряжаться и тем более когда к ним приходила портниха, чтобы снять мерки, обычно это было лишь небольшое унижение, где незнакомая ему женщина раздевала его до нижнего белья и мерила со всех сторон, не говоря ни слова. И это в определенной степени было предпочтительнее для него нежели эта яркая и эмоциональная мадемуазель. Она завела его за ширму, которая находилась в другом помещении, и быстро стянув одежду, стала то тут то там прикладывать ленту, постоянно бормоча себе под нос мерки и какие-то пометки о том или ином критерии его тела. Лукас смущённо отвёл взгляд, надеясь, что никто не заметит, как сильно его смутило столь пристальное внимание к его телу.       После этого тяжёлого испытания девушка — Габриэлла Беранже, которая и была владелицей этого ателье, критически оглядела весь наряд Лукаса в который он был сегодня облачён.       — Одежда, в которую одет твой сын совершенно безвкусна. — недовольно произнесла она. Адель лишь тяжело вздохнула на грани слышимости.       Это было удивительно, ведь Лукас был уверен, что то что он сегодня надел было вполне обыденным костюмом для детей этого времени и что мадам Коссе-Бриссак обязательно попытается отстоять выбранный ею наряд, но она молчала.       — Я приеду через две недели и покажу свои наработки. Твой сын удивительно bien construitдля ребенка его возраста. — глаза Лукаса округлились. Это почти прозвучало как оскорбление… это какого такого возраста? И что за странное «удивительно»? Он не знал, как лучше реагировать, а потому притворившись, что не обратил внимания на слова девушки, отошёл за спину матери и притворился смущенным столь пристальным вниманием этой странной дамы.       Но её обещанию не суждено было сбыться. Поздним утром 20 августа 1870 года в их поместье, находящееся в районе Иль-де-Франс ворвались прусские военные солдаты и взяв в плен нескольких слуг, пробрались в жилое крыло, где как они думали найдут хозяйку поместья, но… Там было пусто. Рано утром ещё до восхода солнца, Лукаса сковал приступ животного ужаса и, подскочив с постели, он наскоро натягивая вещи выбежал из комнаты. Он направился к матери, которая в этот момент безмятежно спала. Ввалившись в комнату, он добежал до кровати и забравшись на нее стал будить девушку.       — Просыпайся! Нам нужно идти! Сейчас! — он тряс её за плечи, руки его похолодели и он уже не мог контролировать голос, который подрагивал от напряжения.       — Что происходит? Куда? — Адель тяжело разлепила глаза и ничего не понимая, ухватила Лукаса за плечи, останавливая его на месте, — Что такое? Почему ты весь.? — она не сумела подобрать нужных слов для объяснения того, что увидела.       — Да как ты не поймёшь? — яростно крикнул мальчик, освобождаясь из цепких рук матери и хватаясь за волосы, — Мы покойники, если сейчас же не уберемся отсюда! Vite!       Лукас, соскочив с постели, подбежал к шкафу, стоявшему в комнате и открыв створки зарылся туда с головой.       — Стой, да что ты делаешь? — воскликнула девушка, подскакивая на ноги и подбегая к сыну. Она подняла его на руки, за что тот стал брыкаться, всячески выворачиваясь в попытке вырваться. — Успокойся, прошу. — но и на это она получила лишь новый шквал негодования. — Лукас. — ее голос был твердым и холодным, что остудило пыл ребенка и он перевел взгляд на девушку, встречаясь с синими льдинками. Он выдохнул и непонимающе приложил руки к лицу, всё оно было мокрым и холодным, он и сам не заметил как слезы паники хлынули из глаз. Он не знал, что должен сказать, чтобы убедить свою мать, что им нужно убегать, ведь не самом деле не было причин для страхов — прусская армия далеко, им не добраться до них, но сердце бешено стучало в груди, не давая услышать даже себя.       — Нам нужно уехать. — спокойно сказал мальчик, сидя на коленях Адель и смотря в ее глаза.       — Не бойся, мы ведь уже говорили, ничего не случится с нами. — тихо объяснила девушка, и секунду помедлив положила свою руку на голову сына, прежде она никогда не гладила его по голове или вовсе старалась не прикасаться, но видя его состояние сейчас она не могла… Ее всё ещё поражало как из своей жгучей ненависти она сама того не замечая, вырастила пусть и не слишком теплые, но достаточно спокойные чувства.       — Я прошу тебя, — на глаза накатили злые слезы и он, вцепившись в ночную рубашку матери, глухо зарычал от бессилия и боли. — Пожалуйста…       Но Адель была глуха к мольбам сына, как и все взрослые люди, что думали лишь о своем, никогда не веря в детские россказни. И теперь тихо плача Лукас понимал как глупы и слепы на самом деле люди. Он старался скрыть свою боль, прикрывая лицо руками, но ничего не выходило и он лишь размазывал горячие соленые слезы по лицу. А они всё лились, не желая останавливаться и причиняя ещё больше душевной боли, которая становилась настолько ощутимой, что было почти физически больно. Адель в растерянности прижала его к себе и не зная как поступить, отодвинулась к изголовью кровати, прикрывая их одеялом мягким и невесомым. Лукас не знал сколько времени они так провели, но под конец своей истерики, он решил, что с него хватит. Пусть эта женщина не хочет быть спасенной, тогда и он ничего не сделает более, он устал, его силы были на исходе.       — Может ты хотя бы прогуляешься со мной? — уже более спокойно и тихо из-за пролитых слез, спросил он.       — Конечно, сейчас я соберусь, а ты пока скажи служанке, чтобы она и тебя собрала. — обрадованная перспективой спокойно прогулки без слез и истерик, произнесла девушка.       И так они уже через три четверти часа были на прогулке. Лукас позволил одеть себя в один из его нелепых белых костюмов, а Адель предпочла голубое платье, под цвет неба. Они медленно брели вдоль тропинки, каждый думая о своем. Лукас был угрюм и печален. Он не знал, что делать, да и не хотел придумывать, но упрямство не давало ему просто так смириться с грядущей смертью. Когда они решили возвращаться, так ни к чему мысленно и не придя Лукас лишь согласно мыкнул уже предчувствия, как его будут переодевать, но… Они даже не успели выйти из тени деревьев, когда заметили, что по территории ходят чужаки. Адель остановилась и придержала сына за плечо, который даже не заметил, что что-то не так из-за погруженности в свои мысли. Быстро стало ясно, что они прибыли сюда не с добрыми намерениями и переглянувшись, они стали отступать к лесу. Они почти добрались, когда их заметил один из солдат и, громко крикнув, ринулся в их сторону. Девушка не раздумывая не секунды быстро рванула к лесу, совершенно позабыв о ребенке, но через несколько секунд обернувшись и увидев, что мужчина целится в Лукаса, она развернулась и, подхватив сына на руки, побежала вновь. Она бежала не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев и упавшие ветки, они петляли между деревьев, стараясь оторваться и слыша за спиной выстрелы и крики.