[По]пытка

      Он не понимает, в какой именно момент себя на мысли ловит: хочу прорваться сквозь эту стену.       Всё начинается с касаний.       Пенелопа от него отмахивается, когда Иклис наглым образом устраивает на чужом плече подбородок — тонкая линия чужого плеча идёт дрожью, точно хозяйка мёрзла; ложь, разумеется — ей просто неприятно.       Тактильный контакт — слабость и несанкционированное вмешательство в личное пространство. На него бросают недовольный взгляд — а он лишь смотрит в ответ побитой дворнягой, большими преданными глазами.       От него отмахиваются.       Первая попытка — неудачная.       Второй раз от Экхарт пахнет кровью, дымом, огнями пожарищ и туманом — это Иклиса бесит до невозможности, хочется снять и содрать этот запах вместе с чужой кожей; ворочается внутри неприятное собственничество — эту стену разрушить должен только он и никто более.       Тогда они кусаются; даже не фигурально — он царапает чужие руки, вжимает в стену, оставляет кровавые цветы и силится изгнать чужое.       Пенелопа справляется с ним с элегантностью человека, привыкшего выживать — удар тонким ножом оставляет потрясающий шрам на животе — чуть выше подвздошной кости.       Вторая попытка — неудачная.       У третьей попытки результат неясный.       Потому что Пенелопа спит.       Экхарт похожа на змею особенно сильно, если смотреть на неё сверху вниз; даром что кольцами не сворачивается в своей постели — и глаза закрыты напряжённо; Иклис эти моменты знает наперёд и наизусть — потому что, когда хозяйка засыпала, просыпалось нечто мутное и тёмное — то, что внутри.       Страхи.       Страдания.       Сожаления.       Память, вязнущая на зубах и склеивающая веки.       Чужая слабость в такие моменты вызывает смешанные чувства — что-то между желанием сплюнуть на пол и преклонить колено. Потому что человечность в этом сквозит невероятная, надрывная и острая — в том, чтобы позволять смотреть на себя вот такую. Лишённую сотни слоёв тщательно подобранных масок; это маленький шажок за границу их маленького изолированного друг от друга пространства.       У неё даже глаза не злые, в момент, когда она их открывает — они просто никакие. Камешки, не пропускающие свет.       Когда уходит ночь, всё заканчивается. Они вновь на расстоянии руки — и Пенелопа обманчиво-спокойна в своём холоде арктических льдов; под эти льды не пробирается тепло и свет — и тот уже давно поселился в чужих глазах, глазах змеи. Глазах человека.       Но Иклис от неё не уходит; лишь мажет задумчивым взглядом — и не говорит ничего.       Третья попытка — неудачная?       Четвёртой попытки не случается.       Потому, что змея в человеческом обличье тянет его на себя. Клеймит поцелуем губы. Оставляет после себя пожар и пепелище.       Когда он сжимает руки на чужом горле — его не отстраняют.       Пенелопа принадлежит ему.       И отрицать это больше даже не пытается.