Холод твоих огрубевших ладоней.

      Даже небо, сгустившись тëмными тучами, тоскует по нам.       Знакомый голос резко выводит из дебрей глубокого сна, заставляя тяжёлые веки медленно поднять. Перед глазами всё плывёт, двоится, а в ушах стоит невыносимый, постепенно спадающий, звон. В этот момент в голове возникают мысли, что лучше бы и вовсе не просыпался, однако, когда Вил разбирает черты лица того, кто так отчаянно пытался вызволить его из горького сна, он резко вспоминает весь тот ужас, что собственным руками сотворил в момент потери контроля над своим разумом.       Что же ты наделал, охваченный жгучей ненавистью, что и погубила тебя в конечном итоге? Вина разливается в голове, как вино, и отвращение к самому себе острыми шипами разрастается внутри грудной клетки, раня каждый сантиметр тончайшими иглами. Он знал, что никогда себя не простит за весь тот ужас, что уготовил для окружающих, когда рассудок затмила чернота. И эта обжигающая вина будет напоминать о себе всякий раз, когда он посмотрит на Нейджа, в его карие очи, что могли закрыться навсегда, забрав у мира частичку света. Вил никогда этого не хотел: не хотел, чтобы он умер от его же рук.       В одночасье боль пронзает тело, усеянное гематомами и кровоподтëками под одеждами, что ныне нисколько не красят. Стоит лишь ему опустить глаза, как взгляд приковывает огромное вишнëвое пятно, что успело расползтись по ткани жилетки, источая отвратительный запах железа, вкус которого отчётливо ощущался на языке. Чувство страха и давящей тревоги тотчас накрывают тонкой пеленой до леденящей душу дрожи. Тëмные капли крови, показывающиеся из-под корней растрёпанных волос, стекают вниз, и Вил ощущает, как вместе с ними из него вытекает жизнь.       Мысли о скором конце мимолëтно возникают в голове, но поверить в это столь тяжко, будто это происходит не с ними, а с кем-то другим. Радовало лишь одно: он рядом, смотрит на увядающее тело с ужасом в широко распахнутых зелëных глазах. А ведь когда-то его взгляд был совсем другим, наполненным светом, таким тëплым и согревающим в самые ненавистные и тяжёлые времена, таким родным. Он до сих пор помнит его солнечную улыбку, которая могла наполнить светом весь мир. Рук всегда был рядом, его тень в углах комнаты, охраняющая чуткий сон Вила. И сейчас он мог лежать на дрожащих от страха утраты руках Ханта, позабыв о личных границах, ведь они более не имеют никакого значения. Теперь всё было разрушено, ты только посмотри: вокруг лишь руины, пыль и мрак.       Ничего не осталось, как в скором времени не останется от нас.       Он силится, тянется ладонью к украшенной веснушками нежной щеке, чтобы прикоснуться к Руку хотя бы кончиками пальцев, к его свету. Это мгновение длилось вечность, будто бы в ту секунду время остановилось, и Вил едва ли выдавливает из себя хоть какое-то подобие улыбки. Всё, как тогда. Ты ведь помнишь? Раньше всё было совсем по-другому.       — Можешь назвать меня по имени, как в тот раз? — едва ли приоткрываются уста, чтобы вымолвить эти слова, что окажутся последними.       Этих нескольких секунд так ничтожно мало для них обоих. Слишком мало, чтобы сказать всë то, что они бережно скрывали друг от друга все эти годы. Ладонь соскальзывает с его щеки, и Рук старается поймать её, вновь прижать к своему лицу, чтобы уловить с кончиков пальцев остатки тепла... Сердце болезненно сжалось: он не успел. Голос предательски дрожит, когда Хант произносит его имя, и веер ресниц опускается, навеки закрывая глаза, окутывая вуалью вечного сна аметистовый взор.       Он лишь склоняется над бездыханным телом, пока слëзы застилают глаза и обжигают щëки, на которых сгорает прикосновение огрубевших пальцев. Шепчет имя, на которое Вил больше никогда не отзовëтся, не взглянет на него, как прежде, как до этого момента. В сопровождении этой мысли что-то сломалось внутри его грудной клетки, словно хрупкий механизм потерял свои шестерëнки. Рук прикасается к его лбу пересохшими губами, оставляя на коже едва уловимый поцелуй.       Воспоминания утонут в формалине, как и наши образы, чтобы навечно сохранить обрывки слов в хрустальной вазе памяти. Когда-нибудь мы встретимся вновь, в другой жизни, в другом времени. Ты будешь жить во мне как вечная мелодия, звучащая в безмолвии ночи, и я вечность буду оберегать память о тебе в сердечных шлюзах, как что-то хрупкое и ценное. Моё сердце навеки будет отдано тебе. Прощай.