***
— А-Чэн, ну больно же! А-ай! — вертится, всеми силами стараясь уйти от прикосновений ватки, смоченной перекисью водорода мелкое недоразумение, по непонятной причине ещё не именуемое духом несчастий. — Не будешь дёргаться — больно не будет. Даже на ранку подую, — милостиво подслащает горькую пилюлю Цзян Чэн, железным захватом левой руки удерживая голову балбеса-Вэя в ровном положении. На удивление — тот затыкается. Ваньиню приходится сдержать обещание: разбитая бровь, губа и поцарапанная скула удосуживаются «ну поду-уй!», и щенячьих довольных глазок пострадавшего. — Как тебе вообще удалось вывести из себя Ланя? — обречённо интересуется он. Ответа не ждёт и не получает. Впрочем, он не уверен вовсе, хотелось бы ему знать.***
Самое поразительное — больше драк не случается. Вэй Усянь без конца шутит, улыбается всем детям напропалую, дразнит вожатых — многие начинают делать ставки, сорвётся ли Цижэнь на непоседу, или просто закроется маской ледяного спокойствия — ворует для брата дополнительные вкусные паровые булочки из столовой, а однажды ухитряется изловить кролика. Того мгновенно в комнаты девчонок утаскивают младшие и до позднего вечера носятся со зверьком как с родным ребёнком. Это… Не удивляет. Это вполне в стиле Вэй Усяня. Удивляет другое. Цзян Чэн давно не помнит такого мечтательно-возвышенного выражения и нежной улыбки на лице брата. Особенно часто она появляется, когда тот украдкой смотрит в его сторону. Как ни странно, в Гусу они высыпаются куда как лучше, чем дома. Разговаривают обо всём на свете перед тем, как погасить в комнате голубовато-белый ночник в виде облаков. Не видно даже ни малейшего намёка на ссоры или недопонимания, которые раньше могли возникнуть у них на пустом месте. Осознавать это — приятно, думает Цзян Чэн, когда любуется видом мёрзнущего в оздоровительном ледяном источнике брата. Тот потом, конечно, уступает ему такую высокую честь, но Цзян Чэн весь день страдает от невыносимой духоты, поэтому в воду залезает с радостью. Потом Вэй Ин с беспокойством замечает, что губы у младшего посинели и вообще его колотит крупной такой дрожью. Забота с его стороны неожиданно греет душу.***
— А-Чэн… — под бок быстро заползает трясущееся тело. За окном раздаётся оглушительный громовой раскат. А. Понятно. Цзян Чэн подвигается, чтобы на узкой кровати им обоим хватило места и обхватывает трясущиеся плечи Вэй Усяня рукой. Тот прижимается к нему покрепче и затихает, подобный свернувшемуся калачиком зверьку. Вэй Ин боится грозы с детства. Чуть меньше, чем собак, конечно. Снятся Цзян Чэну какие-то смутные образы. Кажется — рыбьи хвосты, море, потом — яркие экзотические птицы и посадки бамбука, ворох красной ткани… Под конец появляется брат и от этого видения — улыбающегося, раскрасневшегося, ласкового — под сердцем тугим болезненным узлом сжимается нежность.***
— Кто-нибудь, растащите их! — Мамочки! — Позовите вожатых! — А-Ян, беги в медпункт! Цзян Чэн чувствует всё нарастающую тревогу и буквально бежит туда, где волнуется толпа его отряда. Из неё выныривает Не Хуайсан, в глазах у которого, кажется плещется ужас, цепко окидывает взглядом пространство и, увидев его, несётся напрямик. — Цзян-сюн, беда…! — А-Ин там? — Ваньинь задыхается, когда друг судорожно кивает и, не дослушав, бросается через толпу. К рингу, как он понял. По песку, сцепившись в безобразный клубок, катаются — с каким удовлетворением он глядит на пришедшего в бешенство младшего Ланя — Ванцзи и Усянь. И Цзян Чэн — единственный, кто бесстрашно бросается к ним. Прилетает и ему, неслабо так, в колено. Но драка мгновенно прекращается: брат вскакивает на ноги и подхватывает его под локоть, шипя не хуже гадюки на своего противника. Тот смотрит с — удивительно — открытой неприязнью во взгляде и ретируется. — Вы уверены, что он никому не скажет? — перешёптываются девочки. Рядом фыркает Хуайсан. — Ему и говорить не надо. Достаточно убрать с лица волосы. Это Цзян Чэн слышит уже когда они с Вэй Ином удаляются к своей комнате с поля боя. Брату в этот раз досталось сильнее, чем в начале смены, он шипит и морщится при каждом шаге.***
— Из-за чего хоть вы подрались? — из вымученного любопытства ночью спрашивает он. Слышится возня на соседней кровати, через миг на его ноги укладывается Вэй Усянь с одеялом. — Правда хочешь знать? — После твоего вопроса — уже меньше, но всё ещё да. Тот хихикает. — Из-за тебя. — Неожиданно. — Ещё неожиданнее то, что я был вроде как рыцарем, — Вэй Ин переползает поближе, — Честь твою защищал. Они достаточно долго просто лежат в обнимку, спокойно наслаждаясь тишиной ночи. — Рыцарям полагается награда, — говорит наконец о том, что его мучает уже несколько дней кряду Цзян Чэн, — Обычно просят поцелуй. Он теперь с уверенностью может сказать: чувство, когда чужие, чуть сухие губы накрывают его собственные — потрясающе. Это касание едва уверенное, такое нежное, что плакать как от боли хочется. Но чувства выливаются иначе: тёплыми объятиями, легко лёгшими на чужие плечи руками. — Рыцарю понравилось, — первое, что, улыбаясь, произносит этот бесстыдник, — Но он готов совершать подвиги не ради награды. — Я тебя тоже, балабол, — закатывает глаза Цзян Чэн и первый разряд молнии, внезапно обрушившийся на землю, освещает его счастливое лицо. Определённо, мама не ожидала такого развития событий, думает он, когда засыпает в эту ночь.