Любовь и другие несчастья

      Всё началось ещё в детстве. Мы выросли вместе, наши квартиры находились на одной лестничной площадке, а семьи тесно общались между собой настолько хорошо, будто мы были близкими родственниками, а не знакомыми.       Иногда мне казалось, что кто-то сверху просто не мг определится, какие между нами будут отношения и решили сделать "комбо". Наши отношения могли быть хорошей доброй дружбой, где царит поддержка и понимание, где родители умиляются от одного вида нас вместе. А могли быть и те моменты, когда мы взаимно ненавидели друг друга до скрежета зубов и плотно стиснутых челюстей, когда могли испепелить друг друга одними взглядами и поубивать одним движением руки. Никто из нас не любил уступать другому. И это стало нашей погибелью. Потому что если какая-то пакость— пусть даже малейшая и незначительная— происходила с кем-то из нас и поблизости маячил другой, это всегда оборачивалось тому боком. Он— мне, а я— ему, и так до бесконечности долго. Его звали Даней Матвеевым, но я просто называла его Клоуном. Если честно, то и разница то в них небольшая. Оба неуклюжие, необузданные, несерьёзные. Ещё с детства я поняла, что эта пакость, которой являлся для меня Клоун, останется и "прилипнет" ко мне надолго. Родители тоже никак не облегчали нашу неприязнь друг к другу. Их умиляли наши маленькие и, по их мнению, незначительные ссоры. Они постоянно договаривались гулять с нами в одно время и в одном месте. Конечно, голова на плечах у меня, в отличии от Клоуна, была, поэтому мы при родителях особо серьезно почти никогда не ругались и не дрались, но вот наедине... Наедине было такое чувство, будто начиналась Третья Мировая между двумя маленькими детьми, которые так-то даже не особо разбирали и анализировали всю ситуацию целиком. Таким образом мы пошли вместе в один детский садик, а после и в одну школу и, естественно, в один класс. Только там я по-настоящему поняла, что правильно дала ему прозвище— он действительно был Клоуном. Самым что ни на есть настоящим. И если до школы я хоть иногда, но прекратила ему первой, то уже после мне стало это определенно неинтересно. Казалось, что да одно лето я в буквальном смысле переросла потребность в намеренном вредничестве. И тогда настал уже его "звездный час". Он доставал меня везде. В буквальном смысле. Где бы я ни была: на улице, на уроке, у доски, за партой, на коридоре, на площадке или даже в столовой с подносом еды. Он меня бесил и я его начинала ненавидеть. Как я уже поняла потом, это была лишь детская приукрашивающая все ощущения ненависть. Не настоящая. Настоящую я подала гораздо позже. Не знаю, как мы вообще выжили в школе. После одиннадцати лет обучения рука об руку с Клоуном я была готова к чему угодно— даже к концу света. Но, как я и упоминала раньше, неприязнь и подколы между нами присутствовали не всегда. В 8 классе, когда у нас была первая дискотека, я узнала, что Клоун может быть довольно(о Боги!) романтичным. Да-да, как бы странно это не звучало, но так и было. Мы танцевали вместе сначала там, когда включили медляк, а потом и на улице, когда шли домой,— он включил на своем телефоне музыку и мы танцевали под градом снежинок и светом фонаря, потому что на улице уже давно было темно. Конечно, аргументировал он всё, как всегда, по-своему. Сказал, что ему осточертело наблюдать за моей грустной миной, поэтому я должна потанцевать с ним. Школьные дни проносились всё дальше и дальше и я совершенно не заметила, как прозвучал наш последний звонок. Мы стояли на нашем выпускном рядом, так, что наши руки слегка дотрагивались друг до друга. На Клоуне был черный костюм, а я месяц выбирала свой наряд и остановила свой выбор на небесно-голубом лёгком, но пышном платье чуть выше колена и на брительках. Корсет которого изящно подчеркивал грудь и талию, а также ключицы. Несколько раз за тот день я ловила взгляд Клоуна на себе, но когда поворачивалась в его сторону, он тут же отводил глаза. Забавно, но и он так же пытался меня подловить, ведь и мой взгляд был прикован к нему. Он. Мне. Нравился. Я и сама то себя убеждала в этом несколько лет. Не могла поверить, что могу хоть что-то испытывать к нему, кроме неприязни. Поэтому и он в ближайшее время тоже об этом не узнает. В этом плане я была чертовски слабой и меня это бесило. Тем не менее, наши родители после выпускного и успешно сданных экзаменов решили сделать сюрприз нам сюрприз. Мы на две недели отправлялись в Турцию. И я пищала от восторга, пока не узнала, что семья Матвеева тоже едет с нами. Подумать только, две недели рука об руку вместе с Клоуном... Я ещё раз убежусь в том, что если бы я его просто ненавидела, то всё было бы куда проще. Но нет. Я упорно молчала о своих чувствах, потому что считата это своей слабостью. Самой большой. Боялась, что Клоун будет насмехаться надо мной из-за них и вскоре это станет всеобщим достоянием. Спустя пару дней сборов и уединения сама с собой, мы вновь встретились. На этот раз— когда ехали в аэропорт. Наши родители вели оживленный разговор: обсуждали множество планируемых экскурсий и список достопримечательностей, которые обязательно надо было бы посетить, а мы с Клоуном молчали. Даже не смотрели друг на друга. Просто пялились каждый в своё окно и молчали. Наше гробовое молчание перебивало громкие обсуждения родителей. Молчание громче их разговоров. В аэропорту мы тоже молчали, даже практически не разговаривали с родителями. Никто не знал, чем для нас обернется эти каникулы. И вот мы уже сидим в самолёте. У меня такое ощущение, будто я всего лишь моргнула, потому что вот я была ещё дома на своей кровати, а рядом стоял собранный чемодан, и вот я уже в самолёте. Справа от меня сидит Даня. Он уже пристегнул ремень, поэтому всё же повернулся в мою сторону и всё также молча наблюдает за тем, как я поспешно жастегмваю свой. Проходит ещё пара минут и вот я уже чувствую ощутимое движение самолёта, которые начинает набирать скорость для разгона. Всё внутри, как всегда, замирает. Я уже привыкла, что взлет и посадку я переживаю в прямом смысле с замиранием сердца. Мне даже кажется, что на эти несколько минут я задерживаю дыхание, а пульс замедляется до невозможного. Я чувствую, что самолёт набрал уже большую скорость и с секунды на секунду оторвётся от земли. Всё внутри замирает с ещё большей силой, а глаза против моей воли зажмуриваются. На считанные секунды мною одолевает страх, а руки, лежащие на подлокотниках, сжимают их с такой силой, что костяшки белеют. Мне на руку опускается теплая ладонь. Я даже не открываю глаза— уже знаю, чья она. В голове проскальзывает мысль, что Матвеев просто переживает за сохранность подлокотника, поэтому пытается меня "успокоить", но меня всё равно начинает окутывать ощущение защищённости. Я не замечаю, как мы взлетели и чувствую это лишь по тому, что мой корпус оказывается вжат в спинку сиденья. Тем на менее, я больше сосредоточена на руке, которая нежно обхватывает мою ледяную от волнения ладонь. Вот тогда я определённо ясно осознала всю суть проблемы. Я проведу летние каникулы рука от руку с Клоуном. Блеск.