сергей не знает, куда олег уезжает каждый день, либо попросту этого не понял в очередном своём приступе, но факт остаётся фактом: сейчас он наедине сам с собой в абсолютно пустой бетонной коробке, давящей на тело хранящимися в ней секретами. руки словно в новизну трогают шершавую поверхность дивана, чуть сжимают её из интереса, пока пустые глаза обращены в пол и никак не двигаются. честно, он никогда не был фанатом тишины — всегда лучше включить музыку, ютуб, те же новости, в конце концов, но не слушать навязчивое гудение собственных мыслей. тревожную виолончель, тянущуюся откуда-то из подворотни сознания, тянущую к себе и пахнущую металлическим привкусом крови.
сергей знает, что скоро
он вернётся.
сергей не знает, что с
ним делать.
осев на пол, разумовский делает глубокий вдох. у олега нет телефона из соображений собственной безопасности, и поэтому всё держится лишь на доверии. учитывая некоторые прошлые ситуации, он знает точно: выходить из дома, пересекаться с людьми, да и в целом совершать какие-то движения в сторону общества и банальной социализации не стоит. сознание фокусируется на чём-то посредственном: ежедневные дела, прогулки с волком, надо помыть посуду. и среди всего этого замечает, как резко в квартире стало темно. разумовский оглядывается: в зале штор нет, за окном день хоть и близится к вечеру, но всё ещё остаётся светлым (время всего 17:26, как-никак), так в чём проблема?
он медленно встаёт, оглядываясь и поправляя свои волосы. действительно, всё остаётся таким же, как было, но более тёмным. словно кто-то поменял оттенки оформления. об этом стоило бы сейчас подумать, но сергей, прищурившись в недоумении, решает пройтись по квартире. по огромной, пустой квартире с кучей комнат, чтобы проверить всё на всякий случай.
первым делом, чисто из любопытства, он заходит в спальню. перед ним предстаёт самая обычная дизайнерская и кошмарно дорогая спальня: кровать посередине, две тумбочки, шкаф и зеркало во всю стену. дальше идёт коридор, рабочий кабинет, коридор. и всё это — абсолютно обычное. постепенно сергей начинает думать, что вся эта история со светом — проделки его сознания, которое ежедневно пичкается десятками таблеток. дверь за его спиной захлопывается одним движением руки, и выходит это как-то чересчур громко: руки трясутся и контролировать себя не могут.
вспышка перед глазами. зрение мутнеет, становится всё более размытым, словно стенка из стеклянной мозаики. сергей испуганно нащупывает руками стену, и, удерживаясь за неё, садится на пол, старается себя успокоить: скоро должно полегчать, скоро всё пройдёт, это просто побочные эффекты.
постепенно зрение восстанавливается. он ползёт обратно в сторону зала, прикладывая к этому все свои усилия, но его тело сопротивляется, тяжёлым грузом лежит на месте, и руки просто не справляются. разумовский чувствует: его словно тащит назад.
не стоило поддаваться на провокацию.
таким ярким и неожиданным проявлениям приступов он уже не пугается: перестал после того, как олег сказал и в какой раз объяснил, что это делает лишь хуже. его задача сейчас лишь в том, чтобы отвлечься. не слушать, кричать, закрыть глаза, делать что угодно, чтобы не прогибаться под птицу. вновь занеся руку для того, чтобы оттолкнуться ей от пола и отползти ещё чуть дальше, сергей вдруг смотрит на неё испуганно, тяжело сглатывает и чувствует, как дыхание сбивается в прах.
по бледной коже стекает холодная, но отвратительно липкая тёмная кровь. она течёт всё дальше и дальше, доходит до локтей, сковывает их. паника вынуждает стараться больше: сергей вновь отталкивается, на этот раз уже более нервно, оглядываясь по сторонам, но как итог получает лишь следы на полу. продвинуться не удалось ни на сантиметр. тело непослушное, слабое — вот, когда приходит птица. грудная клетка рвано поднимается в попытке вдохнуть, сергей всё так же продолжает оглядываться по сторонам в поисках того, что могло бы ему помочь.
сколько лет он борется с ним? сколько бессонных ночей он проводил в практически абсолютной агонии, слушая то, что, как змея, шипел ему на ухо птица? отвечать на все эти вопросы бессмысленно, даже глупо, ведь они оба всё это давно знают.
птица сжимает чужие плечи в руках до синяков, наваливается своим весом на хрупкое тело и смеётся, смеётся, смеётся прямо на ухо, едва не взвизгивая от собственного восторга. сергей, напротив, не способен сделать ничего, кроме того, чтобы трястись в собственных рыданиях, изредка ловя частички кислорода, упиваясь каждой малейшей возможностью так сделать, и, роняя голову на руки, утыкать нос в согнутое плечо, бесконечно шептать «уходи» так, словно это является настоящей молитвой. истеричный смех проникает в задворки сознания, переворачивает всё вокруг и заставляет усомниться в том, реальность ли всё это. по правде говоря, прямо сейчас он был бы рад умереть.
— серёженька — жалкая тряпка, не способная ни на что без своего олега. кем бы ты был без меня, а? — ломающимся, мечущимся между высокими и низкими частотами голосом говорит птица прямо на ухо, затем снова заходясь в приступе смеха.
плечи, кажется, вот-вот сломаются от такого сильного напора, но птица идёт дальше: выпускает острые когти, тут же пронизывающие плоть. в комнате раздаётся истошный, жалобный крик, а за ним лишь больше смеха.
всё это бесполезно. все его метания, таблетки, они ни к чему не приведут, и сергей через боль соглашается с этим, не зная даже, принадлежит ли эта мысль ему. он трясётся, наконец собравшись с силами и забившись в углу, опирается головой о стену, вытирая накатившие на глаза слёзы прямо своей окровавленной рукой. навязчивый, злой шёпот раздаётся то за углом, то прямо у себя под носом, и тогда разумовский срывается на истерику: он закрывает уши руками, до боли сжимая свои рыжие волосы, и зажмуривает глаза.
— пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — он не знает, кого и зачем молит, но чувствует сейчас в этом острую необходимость. что-то вроде молитвы.
он чувствует, как что-то настойчивое, холодное и блёклое начинает изнурительно больно выедать ему здравое мышление.
земля под ним словно уходит, сергей вскрикивает из-за страха и смотрит на то, что осталось от когда-то приятной глазу квартиры: кровь льётся по стенам, словно норовя затопить весь дом, всё шатается, трясётся, а лампы моргают. в одно мгновение перед ним появляется птица.
— как ты без меня, снежочек? вижу, не особо хорошо. скучал, — он присаживается на корточки у съёжившегося в углу тела и вроде невесомо, а вроде ощутимо проводит когтём по чужой щеке. — ой.
разумовский шипит и старается никак не смотреть на то существо, которое прямо сейчас стоит рядом с ним. из небольшой ранки на щеке стекает первая капля крови. сердце замирает в ожидании чего-то неизбежного, ужасного.
— посмотри на меня.
сергей игнорирует требование, всё ещё вспоминая слова волка: нужно перестать думать об этом, отвлечься, отвлечь...
— я сказал, блять, смотри на меня! — кричит птица и вдруг вздёргивает сергея на ноги, приподнимая его за грудки.
губы то поджимаются, то дёргаются в улыбке, и внезапно для самого себя сергей решает: если он не скажет это прямо сейчас, то не сможет сделать больше ничего. можно считать это манипуляцией, да хоть чем угодно, факт остаётся фактом — это единственное, что должно сработать на сто процентов. после непродолжительной паузы, собравшись с мыслями, он тихо выдаёт:
— я убью себя.
не то, чтобы это было его собственное желание, скорее просто подачка. если он умрёт, умрёт и птица, а значит, его больше ничто не сможет мучить… и звучит это, к сожалению, очень привлекательно. очень. сергей ничего не может сделать, резистентность его альтер-эго ко всем таблеткам становится невыносимой, удушающей, и ощущается это всё так противно, что при каждом новом приступе он хочет в буквальном смысле убить себя. упасть в обморок, по-крайней мере, чтобы птица пришёл позже, но точно не сейчас. да лучше бы он вообще никогда, блять, не приходил.
птица с трепетом дожидается ответа, а когда слышит его, то на секунду впадает в ступор.
— ты ведь понимаешь, что я тебе не позволю, так? — спрашивает он с нервной улыбкой, прищуриваясь, и когда видит абсолютно умиротворённое лицо сергея, вновь переспрашивает. — так?
разумовского ставят на пол, но он вновь сползает по стене, не в силах удержаться на слишком ватных сейчас ногах. всю голову заполняют кошмарные, кружащиеся непонятным клубом мысли, и виски простреливает резкой болью, но птица, кажется, к этому не причастен: он смотрит сверху и снова начинает смеяться в своей безумной манере. сергея сгибает ещё больше, он падает прямо на пол, застланный кровавой пеленой, и глотает горькие слёзы.
уйди, уйди, уйди, уйди, пожалуйста, уйди.
внезапно резкий треск чего-то стеклянного заставляет вздрогнуть.
— просыпайся, снежок. доброе утро. я никуда не ушёл, не думай, что ты сможешь…
стоит сергею увидеть осколки большой вазы прямо у себя перед носом, он перестаёт слушать: это его шанс. шанс прекратить свои муки, прекратить всю его никчёмную жизнь прямо сейчас, и лучше сделать это как можно быстрее. пожалеть он уже не сможет.
— прости меня, олег. — с этими словами он резко выхватывает один из осколков, краем глаза заметив, как замирает на месте птица, и сечёт острым концом прямо вдоль вен на руке. затем ещё, ещё и ещё пару раз для того, чтобы всё точно сработало.
из рваных, болезненных порезов начинает вытекать кровь. перед глазами всё темнеет. наступает несносно долгожданная тишина.
забвение.
тело как тяжёлый мешок переваливается на спину, моргая стеклянными от слёз глазами, а силуэт птицы, несколько лет терроризировавший сознание разумовского, наконец полностью исчезает. исчезает и кровь со стен, предметы вновь встают на свои места, и вся квартира становится такой же, как и была до приступа, за исключением разбитой вазы.
и бессознательного тела молодого человека с большими, кривыми порезами на руках.
не дождался.
_________________
олег заходит в квартиру и снимает своё пальто. на улице невыносимо красиво: солнце только заходит, а небо, на удивление, практически безоблачное, что бывает очень редко. проходя в зал, волков ожидает увидеть развалившегося на диване сергея, но этого не происходит. в голову набатом начинают стучать ужасные мысли, и поэтому он, бессознательно напрягаясь, проходит вглубь помещения.
в спальне его нет. в следующей комнате тоже. олег кидает взгляд на собственные часы, показывающие 17:37 на своём циферблате, а затем, отчаявшись, зачем-то смотрит в тёмный угол позади себя.
в следующую же секунду закрывая себе рот рукой из-за подступившей к горлу тошноты, моргая и абсолютно не веря своим глазам. догадки не подтвердились, всё намного хуже.
— блять, сергей… — шипит он себе под нос, кидаясь к телу, которое только что нашёл по абсолютной случайности. в груди бешено бьётся сердце, глаза не понимают, куда смотреть — на руки, будто разодранные диким зверем, или на родное, удивительно спокойное лицо. — какой же ты ёбаный идиот.
руки слишком трясутся, чтобы нормально проверить пульс, поэтому олег будет действовать с конца: он поднимает чужое тело на руки и несёт в ванную, где располагается самая ближайшая аптечка. на войне, конечно, их учили азам первой помощи и всяким обработкам ранений, поэтому сейчас он вполне догадывается, что нужно сделать, но всё равно сердце начинают терзать самые ужасные мысли.
_________________
пульс слабый, но есть. забинтовав сергеевы руки, олег принимается ждать, усевшись прямо на пол и крепко обняв чужое тело, будто в бреду шепча что-то в его макушку.
— пожалуйста, очнись, — говорит он в пустоту, гладит и перебирает чужие волосы, а затем впервые осознаёт: прикипел. привязался так, что не может видеть даже кровь на руках разумовского. не может видеть всех его мучений, и отчего-то ощущается это так странно и непонятно, но уже абсолютно привычно. естественно, он бы даже сказал. — чёрт бы тебя побрал.
спустя минут пять сергей подаёт первые признаки жизни: дёргает головой медленно, всё ещё не силясь открыть глаза, но затем понимает, что что-то здесь не так. повертевшись, понимает: он лежит на коленях у спящего олега. взметнувшись, сергей чувствует, как начинает болеть его голова, как в ней появляется всё больше и больше абсолютно несвязных вопросов, но сейчас абсолютно не до этого.
на шум просыпается и волков.
увидев чужое лицо прямо перед собой, истощённое из-за пережитого стресса, но всё же живое, он не может сдержать себя: накидывается с объятиями и прижимает к себе сергея крепко-крепко, лбом уткнувшись в его сгиб плеча. сергей же, наоборот, не понимает, что происходит… он разве не должен был умереть? не должен был сейчас находиться где-то в аду, вариться в котле, почему он жив, откуда здесь.
пазл в голове неожиданно, но складывается. осознав, что к чему, сергей в одно движение со слезами на глазах прижимается к мужчине рядом, обвивает руками его тело и тихо шепчет:
— олег… прости меня. прости, пожалуйста, умоляю.
а затем срывается на настоящие рыдания. он прячет свои красные глаза, лишь сильнее сжимая чужие бока, и позволяет себе сейчас сделать то, о чём мечтал так давно. волков старательно думает, что же ему сказать, пока гладит чужие волосы, но спустя минуту так ничего и не придумывает. вместо этого приходит идея получше. он, чуть отстранившись, смотрит прямо в глаза сергея, а затем начинает медленно сцеловывать дорожки слёз с его щёк. медленно, бережливо, так, словно разумовский и вправду является не человеком, а какой-нибудь стеклянной вазой, на которую даже дышать нежелательно.
— я сделаю всё, чтобы ты больше не чувствовал себя так. я найду лучших врачей, куплю всё, что надо… — олег пытается вспомнить, что он может сделать помимо этого, но оказывается перебитым и, собственно, даже не особо на этот повод возражает:
— просто будь рядом со мной, пожалуйста.
тихие две секунды после этого предложения ощущаются для обоих как вечность. олег не понимает, что означает «рядом», насколько рядом он должен находиться и как по-другому можно интерпретировать эти слова; сергей же вообще не понимает, что происходит, и именно из-за этого говорит что-то очень странное. то, что вроде бы сказать и хочется, а вроде всё и так понятно. и голова от всей этой путаницы начинает болеть сильнее.
олег смотрит в голубые, заплаканные глаза напротив себя, видит в них мольбу и больше не может сопротивляться.
он осторожно касается губ сергея своими, совершенно не намереваясь сделать что-то лишнее или тем более неприятное, но на свой жест получает лишь взаимный, живой энтузиазм в ответ.
живой. тёплый, домашний и, наконец, тот самый, которого ему не хватало уже несколько лет их совместной жизни.
теперь всё встало на свои места. теперь всё будет по-другому.
