Проблема здравого смысла

Питер знал: никто в здравом уме не связывался с Дэдпулом. Никто. Даже самый долбанутый псих. У него было оправдание. Что за мужик в потертом красном костюме нарисовался рядом, когда больше всего требовалась помощь? А хрен его знает. В шутерах закончилась паутина, и Питер уже готовился бежать, позорно оставляя поле боя за разъяренными наркоторговцами, но сбоку послышались жидкие аплодисменты. И незнакомый надтреснутый голос произнес: — Всемером на одного — красиво. Кажется, я видел порно, которое начиналось так же. Все застыли. Питер тоже замер. Заброшенный док вокруг них вздыхал и кряхтел, лязгал, скрипел и бормотал. Питер осторожно скосил взгляд, силясь рассмотреть идиота, так легко вклинившегося в явно угрожающую ситуацию. И увидел Дэдпула. Тогда он, конечно, не знал, что это Дэдпул. Он даже никак не окрестил его про себя — слишком измотался, да и не надеялся на роскошь вроде внезапной помощи со стороны. “Спаситель” был высокий и крепкий. И просто стоял, привалившись к насквозь проржавевшей металлической стене, с интересом глядя на развернувшуюся картину. Почему-то его вид внушал непередаваемый страх. — Проваливай, — рискнул ответить один из головорезов. — Тебя не касается, что здесь происходит. — А вот тут ты ошибаешься, — охотно включился в диалог незнакомец, оживленно отлепился от стены и приблизился. Питер попятился бы, но было некуда. Мужик в красном встал рядом с ним, покачался с пяток на носки, с досадой хлопнул себя по лбу и воскликнул: — Забыл объяснить, зачем я здесь! Понятно, что вы так на меня уставились. Рассказываю. Мне пришла разнарядка на парочку уродцев. И вот прихожу я по ваши задницы, глядь! — казалось, линзы на его маске комично расширились. — А тут уже кто-то пытается угнать мой заказ, причем не особенно-то справляется. Он молниеносно ткнул Питера пальцем в плечо, и тот не успел отреагировать: паучье чутье молчало, что было странно, ведь от незнакомца буквально исходила угроза. Его голос звучал легко, весело и спокойно, но будь Питер немного трусливее, уже отложил бы кирпичный завод. Вместо этого он потер плечо и буркнул: — Ничего я не пытаюсь угнать, они… — …лишь кучка дилеров, за которых мне заплатили, — закончил вовсе не спаситель в красном, и в его руках откуда ни возьмись появились две катаны. После Дэдпул зачем-то потащился за ним, не прекращая ныть, что надежнее было бы прикончить эту компанию, а не вырубить, связать и подкинуть полиции, «как дерьмовый подарочек на Рождество». Питер был слишком рад отсутствию кровопролития, чтобы встревожиться из-за его навязчивой компании. Даже когда Дэдпул представился, изобразив шутливый реверанс, и признался, что является большим поклонником Человека-Паука, Питер не насторожился. Мало ли придурков, восхищавшихся им. Было даже немного лестно, пусть и стремно. Поэтому он попрощался с Дэдпулом и отправился домой, в свою маленькую съемную квартиру. Он и не подозревал, что с этого начнется все… это. — Паучок! — снова позвал Уэйд, энергично размахивая руками. Он сидел на их обычном месте — у них, черт возьми, уже было «их» место на крыше высотки, с которой открывался красивый вид на город. Рядом с Уэйдом притулился промасленный пакет из мексиканской забегаловки, и Питер даже на расстоянии чувствовал манящий запах съестного. Теперь у него появилась пугающая компания в виде поехавшего мужика в красном костюме (“Почему красный? Чтобы крови не было видно, глупый. Нет-нет, вовсе ты не глупый! Я хотел сказать, малыш? Детка? Ой, да не смотри на меня так. Скажи спасибо, хоть не коричневый, ха-ха”). Что ж, надо было думать раньше и не вестись на его предложение поработать вместе, обещавшее не только дурацкие шуточки, но и какое-никакое приятельское общение. Жизнь Питера со смерти Мэй и истории с его другими версиями сильно изменилась. У него не осталось друзей, Мстителей… тети. Зато появилось это стремное чувство, из-за которого он каждый раз боялся ляпнуть что-то не то в присутствии Уэйда. — Привет, — поздоровался он, усаживаясь рядом. Уэйд подвинулся ближе, ставя шуршащий пакет между ними. — Налетай, — щедро предложил он, и сам запустил туда руку. Их странные отношения развивались со скоростью летящего в лицо кулака: быстро, неотвратимо, ошеломляюще и болезненно. Иногда, возвращаясь после совместных патрулей в одинокую квартиру, Питер снимал пропитавшуюся кровью маску, бросал в ванну костюм, врубал душ и скрючивался там же, бессмысленно разглядывая стену. Чувствуя, как по лицу течет вода, а синяки, словно опомнившись, начинают ныть, он молча стирал набегающие капли и тупо наблюдал, как в сток льется розовое. У него было множество вопросов к Уэйду. Какой дебил будет раскрывать свое настоящее имя незнакомцу, пусть это и Человек-Паук? Что за придурок притрется так близко, что еще немного — и только под кожу? Почему Уэйд, жестокий и безжалостный, щадит его чувства? Почему соглашается на менее кровавые методы, когда они работают вместе, но возвращается к привычной тактике, стоит им потерять друг друга из виду? Но больше всего вопросов у Питера было к самому себе. Какого хрена с каждым прожитым днем, с каждым ужасным вечером (а с Уэйдом даже неплохие вечера иногда превращались в ужасные, он был как царь Мидас, только наоборот: все, к чему он прикасался, трансформировалось в дерьмо), с каждым новым синяком он привязывался к нему все сильнее? У него имелась теория. Питер был одинок. Непривычен к такой жизни и страшно одинок, и цеплялся за любого, кто проявит хоть каплю интереса и доброты. Уэйд буквально топил его в своем интересе, показывая его столь беззастенчиво и откровенно, что откровеннее — только продемонстрировать стояк. — Мне-то это зачем? — спрашивал у себя Питер. У него все полетело к чертям. Он умирал, возрождался, был в космосе и сражался с сильнейшими героями, которых знал мир — и умудрился втрескаться в того, чьего лица даже не видел. Только потому что тот протянул руку, когда он оказался на самом дне и устал барахтаться. — Ты такой жалкий, — сам себе сказал Питер, тяжело поднимаясь под струями воды. Плечи и спину щипало, кожу на щеке неприятно стягивало. Внимательный взгляд в мутноватое забрызганное зеркало показал большую царапину, а он ее и не заметил. — Ну что, говняный денек, да? — поинтересовался Уэйд в новую встречу на «их» высотке, привычно протягивая ему тако. Питер ел, почти не чувствуя вкуса, ощущая лишь чужое настойчивое внимание, которое не требовалось облекать в слова — Уэйд источал его каждой порой. Крепкие белые зубы расправлялись с тако, изъеденная бугристая кожа на подбородке казалась воспаленной, словно только начала заживать. — Говняные несколько месяцев, — покончив с едой, ответил Питер, отодвинулся подальше от края и уставился в небо. Отсюда никогда нельзя было рассмотреть звезды, однако Питер точно знал, что они где-то там — невидимые из-за яркого городского света и затянувших небо облаков. Питер сражался, терял близких и себя, и ему страшно хотелось для разнообразия найти кого-то — себя или близкого. Уэйд смял обертку и швырнул с крыши, облизнувшись под укоризненным взглядом Питера. Точнее, под его укоризненно поджатыми губами — лиц друг друга они пока не видели. — Спокойно, Пити, никому не станет хуже от еще одной грязной бумажки. — Обычно так говорят свиньи, — вздохнул он. — Ну что ты, свиньи говорят не так, — возразил Уэйд, притираясь к нему вплотную. — Не спрашивай, как. У меня сегодня нет настроения придумывать смешные каламбуры. — Что, говняный день? — вернул ему вопрос Питер и улыбнулся, когда Уэйд толкнул его плечом. Их отношения развивались быстро, поэтому было не удивительно, что Питер попытался его поцеловать — смеющегося этим своим странным смехом, как будто давно отвыкшего, что его шутки кто-то слышит и готов поддержать. Только вот Питер не ожидал, что губы, поначалу податливо раскрывшиеся, дрогнут, а в грудь упрется крепкая ладонь, отстраняя. — Чего? — не понял Питер, облизываясь. Линзы на маске Уэйда расширились, а рот округлился. — Мне кажется, они что-то подмешали в тако, — громко прошептал Уэйд, отодвинувшись от Питера на расстояние вытянутой руки. — Мне показалось, ты… только не смейся. Поцеловал эти манящие губы. Своими губами. И, кажется, был язык, но я не успел понять наверняка. Питер со стоном откинулся на спину и улегся на крышу. В поясницу впился мелкий камешек, и он заерзал, пытаясь избавиться от него. — Что? — заволновался Уэйд. — Черт возьми, что такое? Я напугал тебя? Тебя вообще тут нет? Ну точно, с чего бы тебе тут быть. Это было бы слишком хорошо. — Уэйд, — безнадежно протянул Питер, не зная, плакать ему или смеяться. — Заткнись, я действительно здесь. И с тако все нормально. Я тебя поцеловал. — О, — осторожно лег рядом Уэйд. Подпер голову рукой, сжал нижнюю губу зубами и предположил. — Но… почему? Не пойми неправильно, просто кто захочет целовать это сморщенное авокадо, тем более такими красиво изогнутыми… — Твою-то мать, — обреченно вздохнул Питер. — Мне очень нравится авокадо, особенно если оно отзывается на «Уэйд, поцелуй меня, пожалуйста». Питер осознавал, что связываться с Дэдпулом — значило ходить по лезвию ножа. Он не такой, как Мстители, он ветреный, взбалмошный, непредсказуемый, опасный и неуправляемый. Когда до Питера дошло, что единственное его желание — забраться на Уэйда и обхватить всеми конечностями, было поздно поворачивать назад. Они целовались. Откровенно говоря, они делали это куда чаще, чем Питер мог бы себе представить в самых смелых фантазиях. И когда он осознал, что его рука автоматически потянулась при встрече, чтобы провести по обтянутому красной кожей плечу, было действительно поздно останавливаться. Возможно, будь жива Мэй, или мистер Старк, или помни его кто-то из друзей, его бы отговорили. Как наяву он мог представить их обеспокоенные лица, их голоса, наперебой приказывающие ему остановиться, призывающие подумать и отказаться от… чем бы это ни было. Но Мэй больше не было. Мистера Старка не было. Его друзья забыли о нем. — Будь у меня здравый смысл, я бы сказал тебе закатать обратно свою маску, отсесть на безопасное расстояние, а лучше — выпустить паутину и улететь туда, где я тебя не разыщу, — рассуждал Уэйд в один из дней, когда они лежали на узком диване в его захламленной квартире. — Проблема в том, что я уже видел тебя без маски, запомнил лицо, и не смогу забыть, даже если ты хорошенько приложишь меня по голове. Так вот, здравый смысл… Уэйд был огромный и горячий под ним, его грудь мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию, и Питеру было слишком уютно. По телеку шла «Вселенная Стивена», и они до хрипоты спорили, будут ли Перидот и Ляпис Лазурит вместе. — Здравого смысла нет? — лениво уточнил Питер. — У меня-то ладно, страшно, что его не завалялось у тебя, Паучок, — серьезно отозвался Уэйд. — Пугает такой уровень доверия. Или, извини, глупости. Твоя задница буквально в моих руках, а ведь ты знаешь, что я могу ими сделать. Он сдвинул ладонь с поясницы Питера на его ягодицы, дразняще сжал и отпустил. Питер мгновенно взбодрился. Он поерзал на Уэйде, и тот предупреждающе напряг руки. — Хотел бы — давно сделал, — произнес Питер расслабленно. — Ты лаешь, но не кусаешь. — А вот сейчас было обидно, — задумался Уэйд. — Получается, ты считаешь, что я не способен втрахать в твою голову немного здравого смысла? — Втрахивают обычно в постель, — отшутился Питер. — На крайний случай диван. Или кресло. Или пол. Или… — Стоп-стоп! — прервал его Уэйд. — Я понял, мой Паучок стал совсем взрослым и хочет делать взрослые штуки. — Паучок хочет, чтобы ты снял свою маску, — прервал его Питер, поднял голову и уставился прямо в белые линзы. — Для начала. Сама маска была закатана до носа — как и всякий раз, когда они не преследовали кого-нибудь подозрительного. Это было глупо. Они уже столько раз целовались, Питер видел его, когда они дрочили друг другу, и только лицо, а точнее верхняя его часть оставалась скрытой всегда, при любых обстоятельствах. — Малыш, ты не понимаешь, о чем просишь, — испуганно пробормотал Уэйд, поняв, что он серьезно. — Пожалуйста, не нужно. — Почему? Питер примерно догадывался, чего ожидать. В конце концов, они не первый день были знакомы, и он уже видел Уэйда без одежды. Его кожа была повреждена повсюду: живот, ноги, грудь, вся спина была изъедена шрамами. Даже на члене, нежном и бархатистом на ощупь, в паре мест можно было нащупать рубцовую ткань. И часть лица, которую он видел, не избежала этой участи. Вряд ли оставшийся участок кожи был другим. — Потому что не хочу отстирывать постельное белье от ужина, покинувшего твой желудок, —Уэйд горько ухмыльнулся, блеснув в мерцающем свете бормочущего телевизора белыми зубами. — Оно того не стоит. — Ерунда, — Питер прижался к нему грудью, ощущая шероховатости шрамов на открытых участках кожи. — Я еще ни разу не видел твои глаза. — Да обычные они, — вздохнул Уэйд. Его голос звучал тоскливо, и это было неправильно. Питер, конечно, знал, что вся эта бравада скрывала слишком много боли, но не ожидал, что не заслужил хоть небольшого кусочка доверия. — Уэйд. — Прости, я… Боже, Паучок, ну неужели тебе недостаточно этого стриптизерского тренированного тела с литыми мышцами? — кисло пошутил тот. Питер вздохнул. Притиснулся ближе, обхватил его бедра своими и прикрыл глаза. — Мышцы, конечно, великолепны, но я бы хотел встретиться с тобой лицом к лицу. — И блевануть? — Почему ты думаешь, что я блевану? — Потому что ты весь такой… положительный. Ты красивый. А я… — Уверен, и ты тоже ничего, — фыркнул Питер. — Но пусть будет по-твоему. Возможно, когда-нибудь ты сможешь доверить мне не только свой член, но и лицо. — Я слышу пассивно-агрессивные нотки в твоем голосе, и мне от этого некомфортно, — недовольно сообщил Уэйд. — Ну так собери яйца в кулак и покажи свое чертово лицо, — ухмыльнулся Питер. Он осознавал, что едва ли его ждет нечто потрясающее. Вряд ли даже просто эстетичное. И понимал, что берет Уэйда на слабо, а тот поддается как подросток — возможно, делая это специально. Питеру очень хотелось определенности, даже такой шаткой и дурацкой, как изуродованное лицо Уэйда, открытое взгляду. После всего, что случилось с ним за последний год, это единственное, чего он желал исключительно для себя. — Ты веревки из меня вьешь, — вздохнул Уэйд. Внутри у Питера подняла голову надежда — слабая, смутная. Возможно, спустя месяцы плотного общения, поцелуев, торопливой и не очень дрочки он все же увидит полностью человека, который стал ему так близок? Уэйд запрокинул голову и потянулся к краю закатанной к носу маски. Питер приподнялся над ним на руках, чтобы не мешать, фактически седлая его на узком диване. Уэйд на секунду остановился и с намеком пошевелился под ним, потираясь о задницу. Питер улыбнулся. — Хватит оттягивать неизбежное, давай уже. Уэйд судорожно выдохнул и стянул свою чертову маску. Его глаза были крепко зажмурены, между бровями легла угрюмая складка. Губы сжались так сильно, что почти исчезли. Питер обхватил ладонями его лицо, погладил скулы, всматриваясь. Когда-то Уэйд мог бы считаться красивым, и даже сейчас Питер отчетливо это видел. — Ну как, дать пакетик? — прошептал Уэйд с закрытыми глазами и дернулся, когда Питер поцеловал его. Уэйд осторожно шевельнул губами в ответ, а после очень аккуратно, словно Питер был стеклянным, отстранил от себя. — Что это было? — все так же шепотом спросил он. — Поцелуй, — ответил Питер, облизываясь. — От тебя пахнет пиццей. Кажется, на кухне еще что-то оставалось. Уэйд прищурился, потерся об него и наклонил к себе, жарко дыша в ухо. — И что, никаких взглядов, полных жалости? По хребту прошла дрожь, и Питер, не выдержав, обхватил Уэйда не только ногами, но и руками, чтобы тот не сумел его скинуть, даже если бы захотел. Откровенно прижался, и Уэйд недоверчиво охнул, почувствовав прикосновение возбужденного члена через ткань одежды. — Какой еще жалости? — отозвался Питер, увлеченно обтираясь об него. — Я тебя облизать… — Стоп! Тихо, — скомандовал тот, все еще лежа под ним напряженно. — Держи язык под контролем, облизывать тут буду я. И ловко перевернулся вместе с Питером так, что тот оказался на спине, а Уэйд — на нем, удобно устроившись между ног. — Вот это поворот, какая неожиданность, — возвестил он, наклоняясь к шее и принимаясь целовать влажную от испарины кожу. — Уэйд, ты болтаешь, когда нервничаешь, — подставляясь под горячие губы, отозвался Питер. — Много. — Это намек, чтобы я занял рот чем-нибудь поинтереснее? — Это намек, чтобы ты перестал паниковать и расслабился, — поправил Питер, потянул его выше и смял дрогнувшие губы, жадно вталкивая язык в его рот. Уэйд промычал что-то одобрительное. Красная маска так и осталась позабыто валяться возле дивана, а Стивен Юниверс продолжал причинять добро всем на своем пути. Наверное. Они с Уэйдом уже не следили.