Лилии.

Ночь, словно плотная пелена, окутала нас. Она, или лучше сказать он., сидит на диване и смотрит в окно, в руке сигарета. Он любил курить. Курить и пить самое дорогое изысканное вино, которое я только видел в своей жизни. Я лежу у него в ногах, голова на коленях, хрупких, словно хрусталь. Это так странно… Днём — красавица, а ночью, не менее красивый, но уже настоящий, юноша. «Когда то старшая сестра звала меня Эдгаром… — сказал он мне однажды весною, когда мы сидели на пикнике в саду, — Ты — самый близкий для меня человек. Называй меня также. " «Как скажешь, Эдгар — улыбнулся, как обычно я, целуя его прекрасную руку». Эрмитра — так называют род Эдгара. У них нет ни веса, ни пола, ни, казалось, чувств. Есть только одно, могут они менять свой облик по щелчку пальцев, с помощью веера. А вот откуда этот веер взять и как ими пользоваться, никто не знает… Эдгар рассказывал, что когда то был человеком, но потом стал таким. Ещё рассказывал, что это не дар, а проклятие. Что семья считает его мертвым, а сам он забывает и себя, и воспоминания. «Однажды я забуду и тебя. — говорил он мне в грозу, когда мы вместе лежали у него на кровати, и когда он гладил меня по щеке». Однажды он забудет и меня. Но не сейчас, — сейчас Эдгар сидит совсем рядышком, гладит меня по голове, а мне все печально. Эти сладкие речи, что он мне дарит, эта прелестная улыбка и нежные объятия. Все это ложь, я знаю, знал ещё в детстве, когда только попал сюда, во дворец. Эдгар был внебрачным сыном императора, которого сослали сюда, в горы, в этот одинокий дворец медленно умирать. Когда Эдгар шёл сюда, один, я спас ему жизнь, и он приютил меня. Кормил, одевал, дарил свою ложную любовь… Как и сейчас. Он воспитал меня — воспитал во мне воина. Я принёс ему не одну победу, поставил на колени многие земли ради него, ради него одного. Но знаю, что все это тщетно. Как бы Эдгар не говорил, что я для него все, что я единственное его спасение, его словам верить нельзя… Эдгар лжец. Он врёт всем, даже самому себе. Даже сейчас, когда я целую его колени, когда прижимаюсь все ближе, когда слезы текут по моим щекам, — он врёт, утешая меня. Нежно гладит по голове, вытирает кончиками пальцев слезы. И я смотрю в его глаза — глубокие, пропитанные одиночеством — и понимаю, что нет мне спасения.