Бесполезно

Его руки, такие горячие, будто только что державшие кружку тёплого кофе, ощущались лишь слегка. В них была невообразимая лëгкость, она нежными, но устойчивыми, прикосновениями отдавалась хиплому телу. По сравнению с той силой, безусловной харизмой, что приходилась здесь не к стати, Разумовский был ничтожно мал. Взглянув на него, хотелось набрать в лëгкие побольше воздуха. Посмотреть в глаза и понять что-то. Что-то очень важное, отчего и сердце чаще биться стало бы и всякая чушь из головы вылезла мигом. Но этой чуши, почему-то, было так много, что краткий и даже глубокий, не один из взглядов не мог уничтожить. В мыслях металось совершенно не то. Так много вопросов и мало ответов, но сейчас, о как же хотелось плюнуть на всë! Даже к горлу, не без боли, подступали ненавистные слëзы, но они не текли, предсказывая, что дальше лишь хуже. Но не было разницы насколько Олег не любил плакать, на сколько он злился и так хотел разнести, если точнее то разбомбить, всë вокруг. Внутри маленький пыхлый огонь, набирающий обороты, заглушало желание спокойствия. Кому-кому, а Волкову в отличии от Сергея, спокойствия не хватало никогда. Он ощущал, как бешено колотиться его сердце, как каждая частичка его тела готова отдаться в этих бесконечных играх. Он играет, но он не главный, лишь одна из этих жалких фигур. Именно та, которую Разумовский каждый раз разглядывал с удовольствием. Та, что часто оказывалась в его властных руках. Потëртая от постоянных игр, эта фигура не в силах оставить это всë. Самая живучая, если говорить грубо. Говорить так, как обычно говорит Олег. Сейчас, в момент когда хотелось на секунду закрыть глаза и собраться с мыслями, не было ничего, что могло бы напомнить об прошлом. И пусть раньше они не были вместе, но Серëже, именно тому человеку, которому Волков хотел бы подарить весь мир, было лучше. В когтях собственного сознания Разумовский мог бы сделать хоть что-то. Мешались лишь глупцы, те кто заключил его сюда, те кто сделал его заключённым. Они, каждый из них, лешили его свободы, лешили его себя. Олег никогда не был героем, таковым он себя не считал. Почему-то, поднимая Разумовского себе на руки, в голове пробегали мысли о правильности, о героизме. Его тело, в которое с трудом поступал кислород, всë дрожало, что хотелось согреть Серëжу, совершить акт безумного спасения, что Волков собственно и делал. Мужчина судорожно мог вздохнуть сам, с огромной опаской боясь навредить, сделать плохо своему другу. Бесспорно и с тоской подмечалось в мыслях, что он был ужасно незначительным для этого мира. Будто бы его душа исчезла, осталось лишь тело, что тоже не было слишком весомым. Олег аккуратно поднимал его, тихо, с особой лаской, которую он мог удержать в своих тëплых руках, он укладывал Разумовского в лодку. Волны вокруг с тоской обволакли еë. Они говорили, что ещë рано, что Серëжа не должен быть здесь, но Волков, в противовес, толкал судно, с тихой радостью выигрывая соревнование. Он запрыгнул в лодку, ухватившись и перебирая еë края руками, так быстро, что создавалось чувство, будто его пальцы сломаются тут же. Но такого не случилось, и Олег, поймав небольшое спокойствие при взгляде на Разумовского, стянул с себя ботинки, неприятно подмечая, что они промокли до нитки. Впрочем, мужчина не особо заморачивался по этому поводу. Прежде чем отплыть, он приблизился к Серëже, смотревшему куда-то в ночную даль, и покачивающемуся в один темп с судном. Волков почти невесомо прикоснулся к его волосам, и поцеловал в макушку. — Потерпи, ещë чуть-чуть. — сказал он, приподнимая голову и вдыхая воздух ртом. Олег неловко улыбнулся без какой-либо радости, но сумел быстро перейти на привычную для него строгость. Мужчина ловко завëл мотор, разрезая воду.

***

Часы тикали, непривычно и слишком отчëтливо совпадая с ударами сердца. Стрелка тайком от посторонних людей пробиралась к трëм часам ночи. Всë слишком быстро приводило к совсем скорому рассвету. У Олега подобное вызывало очень странный эффект, но при этом такой сильный, что его нервно кидало и будоражило из одной крайности в другую. Одновременно бодрящая мысль тут же окрашивалась в беспокойство, но ни в коем случае не за себя. Что-то уже разучило Волкова волноваться по этому поводу, он, конечно же, смахивал всë на самоуверенность, на безупречность его подготовки, и оказался прав, но лишь частично. Мысли занимал Серëжа. Но Олег не то чтобы думал о том, что могло бы быть по-другому. Спасая своего друга, волнение резкими ударами и рывками подбиралось к горлу. В тот же момент захотелось сказать так много. Но опасения, застрявшие в голове ужасной бурей, носившиеся смутной тьмой, перебивали всякое желание выкрикивать обо всëм, чему скорее всего суждено было остаться в голове, но не быть произнесëнным. Перебиваясь с одной ноги на другую, и не ощущая тяжести физической, Олег слонялся по питерским улицам. Хотя обычной прогулкой это назвать было очень-очень сложно. Этими постоянными перебивками, он доказывал, что за ними никто не следует. Серëжа, казалось, что спал и сжимался всем своим телом на руках мужчины. Но Волков знал больше, чем все остальные в этом городе, он единственный знал, что Разумовский нагло обыгрывая самого себе в очередной игре и хитро попытавшись обмануть всех вокруг, убегал таким способом от мучений. По ступенькам идти стало ещë труднее. Олег сотни раз мог опустить руки, но лишь в своих рассуждениях, никак не в действиях. В подъезде было относительно неплохо, мужчина даже слегка замëрз, он неприятно сощурился, осознавая, что Серëже могло быть ещë хуже, при этом куда хуже. В любом случае он бы не сказал, и не скажет, это Волков знал наверняка, он и сам делал так же. За этим послышался глубокий вздох и резкий выдох, они вырвались из грудной клетки Олега. Мужчина опустил голову чуть набок, оказавшись у нужной двери. Та, представлялась перед ним ветхой и старой, что любой желающий мог выбить еë с другой ударов ногой и с четырёх руками, пока такого желания не возникало ни у кого. Олег опустился, проскользнув пальцами до замка, но больше переживая из-за тела Сергея, и придерживая его свободными пальцами. Замок щëлкнул, торопливо распахивая перед ними дверь. Отмычка звякнула об пол, но никто из них двоих этого не услышал, и она осталась лежать на грязном ковре с дружелюбной надписью «Добро пожаловать!» перед дверью. Откинув преграду нараспашку, не про собственной воле, а из-за весомых обстоятельств, Олег ощутил на себе поток воздуха, образовавшийся из-за сквозняка. Его будто окатили водой, и по телу ожидаемо пробежала мелкая дрожь, что заставила мужчину напрячься. Не снимая с себя обуви, точнее не имея в этом особого смысла, он прошëлся по квартире, вдыхая свежесть. Ощущение чужого тела на своих руках, оказывало очень быстрое привыкание, поэтому Волков не сразу смог собраться с самим собой, когда опустил Серëжу на небольшую двухместную кровать. — Добро пожаловать домой. — тихо произнëс мужчина, присаживаясь на корточки около Разумовского и ловя его взгляд на себе. К большому сожалению, такого случится не могло, Сергей до сих пор устойчиво обладал пустым взглядом и его глаза постепенно закрывались. Олег с опаской подметил, что что-то тут не так, и тут же понял разницу. Зрачки Разумовского стали менять цвет, медленно уходя в тëплый и жëлтый. Олег подскочил и выбежал из комнаты со словами. — Дай мне секунду. Первым делом Волков, не жалея двери и своих сил, с громким характерным звуком захлопнул еë, так, что даже в ушах Серëжи, ни то что его друга, неприятно позвенело. После он пробежал на кухню, конечно же не оставляя пыль вокруг без внимания, в горле запершило и кашель тут же вырвался из него. Пробегая пальцами, чтобы не опоздать, Олег наугад дребезжал стаканами и кружками, оставленными здесь даже не им, а людьми, жившими ранее. По итогу определившись, он наполнил кружку водой, промахиваясь. Мужчина поспешил к Разумовскому, его руки непрерывно дрожали, по стечению таких обстоятельств смело пролить полкружки уже не казалось таким безумием. Забежав в комнату, он нервно выдохнул, поднимая Сергея, руками потянул его сесть, аккуратно хватаясь то за чужую голову, то за талию, таким образом кружка оставалось стоять на прикроватной тумбе. Волков с опаской и всеми попытками стараясь не уронить его, ведь тело друга неприятно и тоскливо обвесало в его руках. Не имея будто ни какого веса, Разумовского не на шутку кружило, будучи находившимся на кровати, он пару раз с безразличием ударялся об изголовье и падал затылком в подушки, куда реже на руки Олега. Мужчина в свою очередь тяжело вздыхая воздух, крутился вокруг него, пытаясь всеми силами всучить Серëже воду, чтобы тому стало легче, а затем и красные таблетки. Они двое совершенно не хотели думать об их назначении, ведь даже так прекрасно знали для чего создаются такие лекарства. Ничего необычного, кружка с разлитой водой оказалась на полу, там же и мокрое пятно наполовину ковра, было грустно осознавать, что меньшего и не ожидалось. Приоткрытый рот Разумовского жадно вздыхал кислород, пока Олег нервно держал того за подбородок. Он пытался всучить ему таблетки, сделав пару нервных глотков. Сергей метался головой, сопротивляясь, пытаясь выкрикнуть что-то и постоянно шныряя по кровати всем телом. Он пытался убрать Волкова от себя руками, но те ничтожно опускались вниз, даже не коснувшись того. Серëжа жмурил глаза, будто бы пытаясь выпасть из момента или наоборот пытался сильнее в него погрузиться. Зрачки нестабильно переливались жëлтым и почти окутались этим золотистым оттенком, выбивая небесный голубой. Разумовский попытался задышать, когда таблетка оказалась у него на губах, а секундами позже и в горле. Он набирал воздух рывками, из чего непривычно и не контролируя себя хрипел, но ещë не разу не выдыхал. В лëгких кардинально не хватало кислорода, поэтому голову закружило в двух характерных оборотах, что он чуть ли не упал. Но Олег, который в этот раз по-настоящему был с ним, держал его за плечи, не давая шелохнуться. От всплеска собственных эмоций Сергей не мог убежать совершенно никуда, ведь от самого себя далеко не убежишь. Он дëрганно стал рыскать грязными пальцами по кровати, в надежде уцепиться за что-то. Его рычание, вздохи, а после переходящие на слабый хриплый крик отдавались в голове Волкова неприятными ударами, ощущения были схожи лишь с оглушением после очередного взрыва. Но Олег не мог отрицать, это был именно он. — Серëж, всë хорошо. Всë хорошо. — говорил совсем тихо, не собираясь и даже не пытаясь перекричать Разумовского, который уже совершенно не приходил в себя. Всë резко оборвалось, когда действия таблеток перешли на свой эффект. Сергей размяк, и Олег тут же подцепил его руками, заключив в собственные объятья. — Я же говорю, всë хорошо.

***

Ночь. Короткая, но такая резкая по своим событиям, взбудоражила Олега так, что тот не сумел уснуть от слова совсем. Он оставил Сергея одного, сам же, дабы не тревожить своего друга, добровольно, как ещë по другому он не знал, переместился на диван в соседней комнате. Волков всë время до рассвета, да и после него беспокойно разгуливал из своей комнаты в соседнюю, где и стояла кровать Серëжи. Нервно цокая тапочками, он наблюдал, как тот почти засыпая, но так и не делая этого, зависал в одной точке, приблизительно можно было сказать, что в окно. Разумовский время от времени дëргался, будто его резко ударяли по плечу. В те моменты, набрав побольше воздуха в груди, он слишком резко выпускал его. Но даже откашляться толком не получалось, поэтому приходилось давиться. Волков не смел даже прикасаться к нему, Серëжа, полностью находившийся в своëм мире, не почувствовал бы этого. Никакого смысла, единственная поддержка, которую мог обеспечить ему Олег, это поддержка организма мужчины в вегетативном состоянии. И Волков знал, что так лучше. Как поступить по-другому он и не думал. Но каждый раз заглядывая на его фигуру безумно хотелось дать ему жить, а не выживать.

***

Время. Такая драгоценная валюта разрывалась между еë постоянной потерей и между долгими ожиданиями. Оно уходило, быстро и стремительно летело вперёд и никто его поймать не мог. Как бы Волкову хотелось хоть чуть-чуть замедлить его, оставить ещё что-то хорошее в своей собственной памяти, чтобы понять, что ему делать дальше. Но всë вокруг молчало, так мерзко становилось на душе от этого. Тишина тяжëлым грузом смыкались на плечах Олега и давила, настораживала. Она не то что раздражала, из-за неë он впадал в отчаяние всякий раз. Ни слова. Одни хрипы. И ни слова. В голове мелькали только такие мысли. Олег с тоской смотрел на окно квартиры, которая, хоть и не надо долго, но была его. Окна на распашку, третий этаж, но нет толку их закрывать, он уже понял это. Нет толку, когда человек, а точнее всë что от него осталось, даже с места нормально двинуться не мог. Чем ближе Волков приближался к своему временному месту жительства, тем больше в груди жгло. Огонь, совсем не приятный и сжигающий внутри всë, очевидно был предвестником скорой тяжести. События, обрушившиеся на него по собственной воле, были куда невыносимее, чем тяжëлые пакеты в сильных руках. На осознание даже этих рук было не достаточно, всë тело ныло, сдаваясь в жестокой схватке с этим миром. Олег, пробравшись в многоквартирный дом, никак не мог заставить себя открыть дверь. Он опустил голову, а затем и вовсе ударился ею об казалось бы мягкую поверхность, не заметно для самого себя закрыв глаза. Его пальцы ослабли, на кончиках держались небольшие ручки, и мужчина невольно перебирал их, стараясь сжать ещё крепче. Беспокойство вспыхнула в разуме, как нечто абсолютно им принятое. Чувство, что так очевидно приходилось на волю Волкова, металось в пространстве и ударяло его под дых. Оставалось терпеть и крепко сжимать зубы. В этой игре было очевидно, что Олег не выходил победителем. Дверь в квартиру наконец-то отвалилась, и мужчина, наконец-то сняв с себя уличную обувь и переодев на тапочки, скинул свою ношу на потрëпанный кухонный стол. В помещении ещё стоял бардак, он занимал чуть ли не последнее звено в голове Волкова, было несложно догадаться кто оказывался этим загадочным последним звеном. Олег пылко отдëрнул шторы в комнате Сергея, и задержав взгляд на улице, подметил, что здесь куда мрачнее. В глаза жгло солнце своими яркими, до ужаса тëплыми лучами. Мужчина лишь поморщился от такого, светило не только давало свет и жар, но ещë и создавало ужасную духоту, выносить которую было практически невозможно. — Серëж, я тебе газировку купил. — вскользь сказала Волков. Он прошëлся по комнате, дойдя до кровати своего друга, и сильными руками упираясь об неë, сел. Карие глаза мгновенно замерли на светлых и почти пустых, они не наградили тëплым взглядом, да хотя ответным. — Хочешь? Тишина окутала всё вокруг, с болью застрещав в ушах. Олег теперь уже полностью залез на кровать, наклонившись и пытаясь понять, что испытывал Сергей. Но его всего лишь тресло, он дышал не ровно, будто постоянно поднимался в нотах своего голоса и резко спускался вниз. Не сдвинувшись с места, Разумовский до сих пор был ужасно обмягшим, не живым казалось бы, как тряпочная кукла. Волков же, заглядывая тому в опущенные глаза, видел в них столько страданий, что и сам стал более вялым. Жизнь в его теле вспыхнула лишь тогда, когда он взял Серëжу за тонкие пальцы, шепча про себя, что всë таки стоило взорвать к чертям эту больницу, чтобы она приятно пылала огнëм, взлетела на воздух. Все эти твари, врачи, вот кто был настоящим психом, они каждый раз оставляли своих пациентов без еды, будто желая, чтобы они передохли от голода. — Серëж, а может ты есть хочешь? — с тайной надеждой на абсолютно любую реакцию, говорил Олег, сжимая ладони друга и прижимая их к своему лицу, с удовольствием ощущая холод его пальцев. — Я приготовлю, хочешь? Но он ничего не хотел. А захочет ли когда-то это было сложно сказать. Даже и думать не хотелось, пессимистичность прошлась по этой квартире, оставив слишком значительный отпечаток в душе Олега. В отличие от Разумовского, Олег жадно желал, чтобы губы того разомкнулись, в нежной, а лучше в страстной улыбке кончики оказались перед его лицом. Волков невозможно сильно ждал этого, ему даже казалось, что за эти пару дней можно было совершенно сойти с ума. Но замечая свою стойкость, как одну из выраженных черт своего характера, мужчина просто не мог позволить себе такой слабости. Но так назвая слабость, кроме как к нему, ни к кому более дела не имела. И тоской в голове Олега застывала мысль, что Серëже можно было всë. Ему было наплевать, насколько он был плох для других, насколько был безумен, просто сейчас так не хватало его. Пусть и тело, эта внешняя оболочка, за которой всегда скрывается всë самое важное, находилась рядом, в этой квартире, в этой самой комнате. Самого Разумовского здесь не было, и казалось, что не будет. Но что-то подкрепляло и оставалась небольшая часть души Олега, верующая в друга, верующая сердцем. Мужчина ещë долго не мог спокойно уйти, покинуть своего Сергея. Чувствовать его руки было лучше, чем не чувствовать ничего. Но так было нельзя, не всегда «ничего» было правильным. Иногда это «ничего» являлось единственным вариантом, как бы оно не гложило сердце, единственным верным и безболезненным для Серëжи. Удары в голове Олега проникали по всему телу лëгкой пульсацией, отдающей в том числе и в его пальцы. Кисти рук время от времени дëргались, и контролировать это было совершенно невозможно. Организм играл плохую шутку, играл в очередную игру, затягивающую Волкова в новый всплеск эмоций. — Олеж... Олег на секунду остановился, сжав ладони Разумовского в своих руках ещë сильнее. Отпускать его не хотелось, не было ни мысли о том, чтобы ослабеть. Хоть по телу мужчины пробежался быстрый поток мурашек, пару раз ударив в его спину, он даже не дрогнул. В мыслях отражался лишь страх нарушить бесценное спокойствие, данное ему как послание с самих небес, по крайней мере всë ощущалось именно так. Он редко моргал, не поднимая взгляда на Сергея, и устойчиво наблюдал за еле заметными движениями его колен. Олег с жадностью прижимал руки своего друга, к чëрту дружбу, возлюбленного к собственному лицу, совершенно не веря в происходящее. — Повтори... Пожалуйста. — взмолил Олег, поднимая свои руки на плечи Разумовского, ощупывая их через плотную белую ткань. Единственное, что мог выдавить из себя он, тут же отдалось в висках пульсирующей болью. — Олеж. — повторил Сергей, он неумело перебирал пальцами, его до сих пор чуть-чуть мотало и его почти закрытые глаза плохо видели, что помещения, что человека рядом с ним. Серëжа неловко, сжимая своë тело от неаккуратных движений, поднял голову Волкова, что тот тут же заглянул в голубые глаза напротив. — Господи, это действительно ты. — воскликнул Олег, его взгляд тут же наполнился необратимой нежностью, тот, который Сергей по правде видел не более трëх раз за их жизнь. Волков вытянулся, разминая свои плечи круговыми движениями, и до сих пор находясь на влиянии шока, подхватил Сергея под подмышки, чуть приобняв, но придерживая дестабилизацию так, что их тела не соприкасались. — Прости, мне так стыдно перед тобой. Я не мог поступить по другому, я испугался... За тебя испугался, понимаешь? По комнате эхом проносились слова извинения, переполненные слишком сильной искренностью, она таким потоком пробивалась из мужчины, что Разумовский давая ему высказаться, не вкидывая ни одного слова, пылал от эмоций Олега. Они выходили за края, и когда наконец-то он взял перерыв, чтоб перевести глаза вниз и отдышаться, Серëжа ответил: — Не извиняйся. Знаешь, ты сделал для меня и так слишком многое, вытащил меня из этого ада. И я однозначно твой должник. — Но я не должен был качать тебя этими таблетками, чëрт, это неправильно! — Олег посмотрел на Серëжу взглядом, что смешивал между собой робкость и стыд, но тем не менее он не мог оторвать своих глаз. Волков подавался, как одна из пешек в этой жуткой игре, окружающей его. Тихий стон вырвался с губ, закрывая опечаленное лицо рукой, он дополнил. — Я веду себя, как Рубинштейн. — Ты вынужден делать это, Олеж. — произнëс Сергей, в его горле резко запершило, ведь осознавать о чëм они сейчас говорят было одной из самых страшных вещей в его жизни. Он сознательно боялся самого себя. — Было бы только хуже, сделав ты по-другому. — Можно тебя о кое-чëм попросить? — спросил Олег, с полузакрытыми глазами, в сердце навязчиво оставалась боль, в представлении мужчины она была ни чуть не меньше, чем пятьдесят ударов в солнечное сплетение. В ответ Серëжа только кивнул, и Волков совсем тихо, своим храпящим голосом, попросил. — Расскажи о чëм-нибудь, я так соскучился по твоему голосу, по тебе. И тогда Разумовский, совершенно не скрывающий своей нежной улыбки, начал свой рассказ. Он говорил об звëздах, созвездиях, которые невольно наблюдал на протяжении всего года, пока прибывал в своей одиночной камере. Рассказывал о своих старых стихах, как один из них он невольно нашëл в собственных документах из детдома, смело обходя стороной факт, что Серëжа уже читал его с Олегом, но не с совсем реальным. И он говорил быстро, боясь не успеть закончится свой рассказ, до того, как его глаза вновь примут жëлтоватый отблеск. Разумовский набирал побольше воздуха, выдыхал рывками, делая неловкие паузы, в попытках так успокоить себя. Олег первые минуты слушал так внимательно, что всем телом ощущал себя на месте возлюбленного, даже в неприятных ситуаций, это было не так страшно. Эмпатичность, оказавшаяся в душе Волкова резко, с новым появлением в его жизни Сергея, творила необъяснимые вещи. Мужчина размяк совсем, руками, особенно прощупывая Сергея кончиками пальцев, пробирался к его шее, небольшое щекоча, но не так сильно, чтобы Разумовский мог выдавить из себя лишь смешок. Ладони застыли на щеках Серëжи, когда Олег по-настоящему влюблëнными глазами посмотрел на него. Рассказы резко прервались, воссоздав неловкую тихую паузу. Но тут же, не дожидаясь дальнейших слов от Сергея, Олег стал целовать его в щëки, оставляя некую колкость на коже из-за своей щетины. Разумовский невольно набрал побольше воздуха, не понимая от слова совсем, куда же деть свои руки, которыми он прежде активно жестикулировал. Поцелуи заставляли прикрывать глаза и почти вырывать из себя смешки, что скорее походили на ухмылки. На лице Сергея не осталось ни одного кусочка без нежности губ Волкова. Если бы тот красил их, то у Разумовского и маленькой частички кожи без пигмента не оказалось. Последний миг, когда они смотрят друг другу в глаза, совершённый настолько, что в памяти тут же всплывали пытки последний дней. И хоть Волков куда лучше помнил их, ощущал на себе некую дрожь от тех воспоминаний, он тянулся за баночкой таблеток, стоящей на тумбочки. Противостоять этому было бесполезно. КОНЕЦ.