I never meant for you to come and find me
4 июня 2024 г. в 13:55
А Разумовского все-таки поймали и посадили. И сделал это тот же Гром и его команда. Щенки, которым просто повезло. Когда его руки выворачивали наручниками и вели в боевом обмундировании под конвоем, она сидела дома и листала ленту. Она узнала о поимке из соцсетей. Материлась и пила безмерно много рэдбула. Листала аккаунты Пчёлкиной и смотрела фотографии с задержания.
А потом было громкое и резонансное дело. Весь Питер, черт его дери, следил за этим. Но, несмотря на приговор «диссоциативное расстройство личности» никто так и не удосужился сказать, куда именно упекли Сергея. Она беспокоилась об этом, пыталась узнать информацию от других, пыталась подкупить полицейских — тщетно. Все они, будто стая шакалов, а не собак, кучкой встали против большой Птицы.
Ей не удалось выкупить и часть акций компании Сергея. Все акции скупил наследник Хольта, о чем она узнала уже впоследствии. Все за копейки, по меркам такого крупного бизнесмена. А ей, к сожалению, не удалось переиграть его в ставках. Не потому что денег не хватило, а потому что время кончилось. Самодовольный хлыщ с отцовским наследством перещеголял ее.
Входящий в созависимость и подсаженный на эмоциональные качели — это более не человек, а игрушка в руках ведущего. А Сергей им и был. Даже где-то там, в неизвестности, он приходил к ней во снах, заставляя дрожать и извиваться, просыпаясь в мокрой постели от холодного пота. Она жаждала найти его, она жаждала той дозы адреналина, что он давал ей каждый раз. Точнее, всего лишь дважды.
— Его могли запрятать куда угодно, — пожимает плечами ее подруга в сотый, если не миллионный раз. — Хоть в Карелию увезти, хоть на Камчатку, подальше отсюда.
Но почему-то ей казалось, что он ближе, чем кажется. «В твоей собственной голове», вторил вкрадчивый голос извне. Глаза, эти голубо-желтые глаза преследовали ее повсюду, заставляя дрожать и оборачиваться в надежде, что вот-вот он появится из-за угла.
Но несколько месяцев никакого чуда. А навязчивые мысли и паранойя только усиливались и затягивались в узел, как две змеи на шее. Душили ее. Пока в один момент не произошло нечто.
— Мой лечащий врач, доктор Рубинштейн, может помочь, — дружеская поддержка звучала настолько скорбно, будто состояние девушки неисправимо. Обсессия была раком, пожирающим ее мозг. — У него очень хорошая клиника и отзывы.
Проклятое место, будто Алькатрас, отрезанное водой от всего остального мира. Снаружи — древний замок с берегом и приятным ландшафтом, но внутри вселяющая ужас психиатрическая клиника из ночных кошмаров.
— Что привело Вас ко мне? — вопрошают глаза, скрытые за стеклами очков, а рот растягивается в улыбке. Он смотрит будто сквозь нее, на маятник за ее плечом, а она вздрагивает от каждого его слова. Демон, не человек, вселяющий первородный страх, освещающий на подкорках сознания. Она хочет выложить ему все как на духу, потому что янтарные глаза пилят ее кожу и дерут мясо. Но вместо этого ее оглушает цокот каблуков за дверью, после чего тяжелый дубовый массив трогается со скрипом.
— Вениамин Самуилович, там Сергей… — начинает секретарша, после чего доктор-демон встает с кресла и подзывает ее к себе ближе. Она сидит и не дергается, смотрит за тем, как она практически кокетливо шепчет ему на ухо, а он кивает.
— Подождите секундочку… — говорит он «пациентке» и удаляется вместе с ней. Но любопытство берет вверх и она следует за ним по пятам, скрываясь за колоннами и прижимаясь к холодным кирпичам стен. Двери тяжелые, а потому, когда врач скрывается за одной из них ей нужно время, чтобы осторожно, но с усилием, открыть дверь. Конечно, он ее слышит, она это знает. Надо быть совершенно глупым, чтобы не слышать, как стучит тяжелая дверь, и не видеть, как полоска света проникает внутрь. Она видит. Видит все.
Сергей сидит в клетке. Замученный, изможденный. Его волосы отрасли и завязаны в ужасный распушенный хвост. Он борется сам с собой или с тем, что сидит внутри него. Он молит о помощи Рубинштейна, но тот лишь проталкивает в него таблетки и ждет. Ждет, когда появится тот самый. Он ломает оболочку, чтобы грязное сырое нутро вылезло наружу.
И оно вылезает. Желтые глаза осматриваются в поисках добычи. Он буквально чувствует ее присутствие, чувствует запах духов и пота. Он скалится, смотря на врача, каркает и смеется. Тот улыбается и отходит на пару шагов, пытается что-то выспросить, но тот ничего не отвечает, а только гогочет. Рубинштейну не взять Птицу. Не спрятать в клетке. Она острыми железными перьями разрубит оковы и упорхнет от него.
Девушка прячется в тени, наблюдает за тем, как уходит врач и его подчиненная. И птица, и доктор знают, что она пришла. И оба позволяют ей остаться. Как только за двумя фигурами закрывается дверь, тело в клетке напрыгивает на прутья клетки и тянет руки.
— Ты здесь, моя хорошая, — гогочет дикий голос, а глаза в упор сморят на нее. Она жмется к стене, трясется и боится, но не может прервать зрительный контакт. Ей страшно, но ее тело думает иначе. Ее это заводит.
— Ядаже на расстоянии чувствую, что ты уже мокрая, — продолжает Птица, растягивая потрескавшиеся губы в улыбке до такой степени, что они лопаются и начинает течь кровь. Он облизывается жадно и кусает губы. — Подойди ко мне, чего ты боишься?
А бояться было чего. Он разорвет ее, уничтожит и съест плоть. Надругается над телом и душой. И не почувствует ничего, кроме вкуса победы и крови. Но она слушается, как завороженная, выходит из тени и на ее лицо падает маленький луч света из маленьких окон его темницы. Она стоит в двух шагах от клетки и его пальцы гладят воздух рядом с ее пупком.
— Ближе, ближе… — подзывает Птица, пальцами играя целую симфонию без пианино. — Дай мне коснуться тебя, дорогая.
Первым делом она протягивает ему руку. Осторожничает. Он большим пальцем поглаживает ладонь, давит на середину, поднимается к запястью и к себе. Не резко, осторожно, давая ей довериться ему. Она делает шаг навстречу, тогда его рука скользит по предплечью и плечу, поглаживает выступающие вены на сгибе руки, слегла царапает ногтем.
— Ты не изменилась, моя маленькая, — шепчет желтоглазый, смотрит прямо на нее, тянет, как быка, который попал в лассо. Она сглатывает вязкую слюну и подходит ближе, чувствуя, как чужая рука уже касается ее бедра под джинсами. Тискает и гладит.
— Наклонись сюда, — шепчет он, а когла она подчиняется, то его губы касаются ее. Тяжело целоваться сквозь решетку, кто-то один должен прикладывать усилия. И он их прикладывает, пытаясь протиснуть голову сквозь железные прутья.
— Как нам… Обойти это… — вопрошает девушка и вздрагивает, ощущая, как холодные тонкие пальцы проникают под рубашку. Он гладит ее талию, вызывая мурашки по всему телу. Он усмехается ей в губы и смотрит сверху вниз. Она не протиснется сквозь решетку, даже несмотря на то, что хочет.
— Доктор! — кричит он резко, а девушка пугается и шикает на него. Она боится, что их найдут, ее обнаружат. Однако вместо этого он начинает заливисто хохотать и кричит громче. Дверь открывается и вновь в комнате вырастает фигура в белом халате.
— О, да вы подружились? — улыбается снова доктор, на что Разумовский хищно скалится.
— Пусти ее за клетку. Открой замок. И я тебе скажу все, что ты хочешь, — он ставит ультиматум, не просит. Рука его также продолжала изучать скрытые части и морозить кожу.
— Ты мне и без этого все скажешь, — усмехается Рубинштейн и переводит взгляд на девушку. — Идемте.
Она смотрит на него жалобно, как щенок при виде человека. Пытается разжалобить его, дать ей возможность соприкоснуться с человеком за решеткой и телом, и душой. Она даже была готова пустить слезу и сказать пожалуйста, но врач вздыхает, будто недовольно, и достает ключи.
— Час. А после этого я к тебе еще вернусь, — он смотрит на желтые глаза и открывает дверь, пихает девушку за клетку и поорачивает ключ. Она стоит, прислонившись к холодному железу спиной и ждет, когда врач скроется из помещения. Он и сам не желает быть наблюдателем брачных птичьих игр, а потому засекает время на старых карманных часах и выходит из комнаты. Как только дверь хлопает, Сергей подходит к ней, чуть ли не впечатываясь собственным телом в ужасной, больничной рубашке.
— Давно не виделись, т/и… — шепчет Птица практически любовно, поправляет девичьи волосы, заправляет прядь за ухо. Проявляет, как ему кажется, заботу и показывает свою благосклонность. Она замирает, боясь пошевелиться. Он смотрит жадно, будто поглощает ее взглядом, но не торопится, впитывая каждую каплю ее присутствия.
— Год прошел, — резюмирует она, боязливо то на него, то за стены вокруг, не может сконцентрировать взгляд на чем-то одном. Зачем она пришла? Адреналиновый страх течет по венам вместе с кровью, сердце начинает биться в трижды сильнее и дыхание сбивается. Он ухмыляется, наклоняется и шепчет в ухо.
— Ты скучала по нашим маленьким играм? — голос настойчиво едкий, проникает под кожу и вызывает мурашки по шее и ниже. Он щекочет дыханием ушную раковину и держится, чтобы не загоготать. Он понимает всю свою власть над ее существом. Он пугает и будоражит ее, от осознания чего кровь бежит по телу быстрее. Его это возбуждает.
Он прижимает ее всем телом к прутьям клетки, от чего девушка хрипло вскрикивает и пытается отстранить его. Неприятно ударяться о твердое железо. Но еще более неприятно, когда такое же твердое тело прижимается сверху. Он подхватывает ее под бедра и поднимает раздвигая ноги и упираясь в членом между. Она жаркая и голодная, и наверняка уже мокрая от осознания того, что он вновь ее возьмет. Она не скажет да, а он и не спросит. Она принадлежит ему по праву и даже без права, она — рабыня его тела и разума, рабыня того сверхъестественного существа, что поглотило Сергея.
— Отпусти… Больно… — шепчет она прерываясь, в то время как нежную кожу сквозь одежду буквально пилит железо решетки. Он смеется и, удерживая ее за бедра, разворачивается и роняет ее на пол, туда, к груде рисунков шахматных рисунков. Это похоже на единоборство, нежели на прелюдии, она борется с самой собой и с ним, хотя прекрасно понимает, что против двух противников не выстоять. Ее подсознание жаждет его силы и обладания, того могущества и власти, которая у него есть. Она сама пришла, чтобы он посадил ее на цепь и готова послушно вылизывать ему ботинки. Если бы они были.
— Так помягче? — усмехается Птица, рывком задирая ее рубашку наверх, по пути зацепляя лифчик. ЕЕ грудь трепещет, а соски взбухли то ли от холода, то ли от напряжения. Он улыбается и практически ласково огладил шершавым пальцем один из них, от чего она дернулась и зашипела.
— Дай я сниму, — она начинает метаться и стягивать с силой с себя одежду, но остановилась, когда влажный рот коснулся маленького комочка нервов, а после сильно, чуть ли не цепляя зубами, оттянул. Она путается и пытается избавиться от оков одежды и мешающегося под подбородком белья, пока он игриво ласкает ее.
— Ты такая вкусная… Я бы съел тебя целиком, — улыбается он, наклоняясь над девичьим лицом и устрашающе смотря в глаза. Она верит, что он смог бы это сделать. — И начал бы, наверное, отсюда…
Он целуется грубо и настойчиво, с силой раскрывая чужой рот и проникает языком к глотке, не давая ей возможности отстраниться. У нее плывет перед глазами, и ей кажется, что тот самый Змей Искуситель сейчас пытается залезть в ее пищевод, к желудку. Он сожрет ее изнутри, и ей это нравится.
Он кусает ее за губу до крови и вылизывает с таким рвением и желанием, будто он не пил ничего целый год. Она хнычет и пытается отстраниться, ей больно, но именно от этого и хорошо. Он удерживает ее за предплечья, с силой вжимая в пол и фиксируя на месте. Приподнимается, садится между чужих ног и снова смотрит. Она, полуголая, в практически полной темноте, с искусанными губами и слезами в глазах.
Он смотрит на ширинку ее джинс и ничего не спрашивает. Она сама расстегивает их, приподнимает бедра и пытается стянуть ткань с бедер, пока он молча наблюдает, как она исполняет его немые приказы. Он поднимает обе ее ноги и помогает стянуть практически последний элемент одежды. А после укладывает их себе на плечи и целует одну голень.
Рука ложится на ткань трусов и он чувствует, какая она мокрая. Не изменяет себе, думается ему, после чего оттягивает край ткани и проходится пальцами по влажным губам. Она изгибается и запрокидывает голову наверх.
— Смотри на меня, — говорит Птица и девушка опускает голову, смотрит ему в глаза. Он размазывает смазку по внешним губам, по гладкой коже, по взбухшему клитору и снова улыбается, когда она тихо охает. Она хочет закрыть рот, но он не позволяет ей.
Он трахает ее двумя пальцами и смотрит, как ее рот кривится в немом стоне, как ее брови подскакивают наверх, а глаза закатываются, но возвращаются назад. Он сказал смотреть и она смотрит. Но не может контролировать себя.
— Кричи, — он загибает пальцы внутри и давит на стенку влагалища, отчего ее потрясывает и она стонет. Негромко, почти жалобно, будто собака, которая просит покормить ее. Он усмехается и разводит пальцы, растягивает и пытается докоснуться до матки. После, вытаскивая мокрые пальцы, оглаживает опухшие «расцветшие» губы и и слегка дразнит поглаживаниями клитор.
Когда он проходится языком по комку нервов она замирает. Она не ждет, что он будет ласкать ее таким образом. Влажный язык обводит клитор, проходится ниже, практически к самому входу, а после вновь стремится вверх. Губы с влажным причмокиванием обхватывают набухший клитор и слабо втягивают внутрь, отчего ее практически выворачивает наизнанку, рука автоматически ложится на рыжие волосы и стискивают. Он отрывается, смотрит на ее лицо, гладит пальцами ее бедра. Чувствует, что она на грани оргазма.
Ее рука соскальзывает с его головы и опускается на пол, пока он скидывает больничную робу. Она садится и хочет помочь ему, она смотрит на его красивый член и горит желанием взять его в рот. На что он усмехается и с силой валит ее обратно.
— Успеешь, — он нависает над ней, трется головкой о влажные губы и практически рычит. Она ерзает и хочет прижаться теснее, чувствует, как чужая кожа проходится по ее клитору, прикусывает губу и мычит, не в силах держать себя.
Он входит в нее быстро, она влажная, раскрытая и готовая. Он чувствует, как ее внутренности сжимаются вокруг его плоти, как в ней мягко, влажно и жарко. Он начинает двигаться сразу, вдалбливаясь в послушное тело, чувствует, как с каждым движением внутри нее начинается пульсация.
Она обхватывает его ногами и руками, цепляется острыми ногтями за плечи, тянется к его шее и целует, хаотично, теряясь в экстазе. Она его, снова, он обладает ею. От этого ощущения у нее кружится голова и трясутся ноги, она будто тонет в пучине наслаждения, пока мужчина громко дышит и периодически вздыхает ей в ухо.
— Ты такая грязная сучка, — он усмехается и слышит, как его яйца бьют по ее ягодицам. Она влажная, с нее течет, будто из Ниагарского водопада, и он держит темп, чтобы не выскользнуть изнутри. Кладет руку на ее шею и слабо переживает, чувствует, как в сонной артерии пульсирует кровь.
Она смотрит на него с упоением и восхищением, как животное на хозяина. Она верна ему, она подчиняется ему безоговорочно. Она готова сделать ради него все, что угодно.
Он вытаскивает член и продолжает двигать одной рукой по члену, пальцами второй руки массируя ее клитор, чувствуя, как она начинает биться в конвульсиях оргазма и с вскриком, грудным и очень низким, чувствует, как его самого захлестывает волна. Он кончает много, пачкает ее грудь, живот и практически брызгает на лицо. Она заходится в немом крике и изгибается.
Она не знает, что делать с этим беспорядком. Ее сумочка осталась в кабинете Рубинштейна, ей нечем вытереться. Он садится над ней, любуется своим творчеством.
— Т/и, сделай мне одолжение… — говорит он тихо, наблюдая, как она в стеснении пытается закрыть все интимные части тела.
Он наклоняется и шепчет ей план. Он будет свободен, и Петербург тоже. Он говорит ей, где ждать, что делать и просит молчать. Она верная прислужница, она справится с этим.
Она спешно одевается, вскакивает на ноги и чувствует, как его семя сохнет и неприятно сковывает кожу. Он уже в своих белых оковах, снова. Она смотрит на него и хочет поцеловать, но он усмехается и отворачивается.
Дверь отворяется и в комнату входит лечащий врач, с улыбкой открывает ей дверь и смотрит внутрь клетки.
— Сергей, осторожно, помяли столько хороших дебютов, — цокает мужчина, а после с улыбкой, чуть ли не под ручку, выводит девушку. Пациент остается один.
Она идет как в прострации, загипнотизированная, забирает сумку и пытается быстрее выйти из кабинета, несмотря на все попытки Рубинштейна разговорить ее. Гипноз не перекроет гипноз. Она выбегает и мчится на свою квартиру, ошеломленная и воодушевленная.
А Разумовского все-таки поймали. И убили. Она Стоит перед черно-белой фотографией возле здания телеканала и не может даже заплакать. Она принесла ему 50 красных роз. Стоит и смотрит и не понимает, почему все случилось именно так. Возможно, из-за нее.