— Приехали, сэр, — голос водителя развеивает несколько лет невыносимой жизни. Я просыпаюсь на заднем сидении с тупой головной болью и трясущимися руками.
Сон. Очередной сон, выпотрошивший абсолютно каждую нервную клетку. Ее труп, похороны, кладбище. Просто сон. Я не верю в это, пока не добираюсь до запертой двери квартиры, не обхожу каждую комнату и не нахожу спящую девушку в нашей постели. Я пугаю ее, резко прижимая к себе и совсем не давая пошевелиться. Держу и не могу осознать, что она правда рядом. Эва дышит, возмущается, на ее пижаме нет уродливых красных пятен.
— Прости… Прости, прости, — я повторял одно и то же, расцеловывая ее лицо.
— Боги, ну напился и напился. Успокойся, я не злюсь, — недовольно бурчала сонная девушка.
— Мы уедем, слышишь? Завтра же уедем из этого гребаного города, — я слишком сильно трясу ее худые плечи, потом встаю и достаю чемодан из шкафа, — Собирайся.
— Ты обдолбанный что ли?! Что с тобой?
Когда взбешенная девушка подошла ко мне и дернула за руку, я не мог пошевелиться или ответить. Все водил рассеяно глазами по аккуратным чертам лица. Тогда она была красивее, чем когда-либо. Потому что именно в тот момент я осознал по-настоящему, что только на ней держится моя жизнь. Грязная, прогнившая до самого основания, но жизнь. Без Эвтиды у меня останется лишь могильный гранит.
Колени сами опустились на пол. Нет, я не делал предложения, как планировал. Коробка с кольцом сама выпала из пиджака, но украшение так и не появилось на безымянном пальце Эвтиды. Потому что заговорил я не о будущем, а о прошлом. Обнимал ее бедра и, по сути, впервые рассказывал о себе. Честно, а из-за этого до тошноты отвратительно. Многих своих жертв я почти не помнил, они сливались в серый обобщенный образ человека, убийство которого не заставляло дрогнуть ни одну мышцу на лице. Однако некоторые подробности в памяти остались, и я поведал о них девушке. Она стала вырываться и рыдать на рассказе, как установленная мной взрывчатка разорвала авто молодой пары. Я не останавливался, не скупился на детали. Описал, как убил отца на глазах у ребенка, который невовремя вышел из дома, и как жалел только об оставленном свидетеле.
За ту ночь моя девочка наслушалась кошмаров, которые помогли выстроить правильную картинку. Лжец, убийца, моральный урод, — кто угодно, но не тот Амен, которого она знала. Естественно, я сделал это нарочно. Пора было перестать обманывать нас обоих. Никакой счастливой истории у нас не может быть. Даже если это не так, даже если жизнь во лжи подарит мне мечту, я больше не стану рисковать. Пусть она уйдет и ненавидит до конца моих дней. Мне будет достаточно, что два самых дорогих для меня сердца продолжат биться.
Я ошибался. Без Эвтиды я выдержал не больше двух месяцев и купил ближайший билет в Италию. Она была там, потому как мне удалось убедить девушку, что в Америке для нее небезопасно. Конечно, Эва была уверена, что никогда меня не простит, не примет. Я и сам придерживался такого мнения. Но чертовому притяжению между нами не мешал даже Тихий океан. Своим отсутствием девушка поражала мой организм хуже самого смертоностного вируса. Я просыпался, обнимая ее подушку, пил кофе только из ее чашки и поливал ее треклятую калатею.
На следующий день после того, как Эва ушла, я прочитал в новостях статью, от которой меня пробил холодный пот. Молодая девушка убита в собственной квартире выстрелом в грудь. Мой сон сбылся, только на месте Эвтиды была другая. Я задумался о том, что где-то в соседнем районе парень или муж той девушки может лезть на стену, не веря в произошедшее горе. Обливаются слезами её родители, друзья, возможно, ребенок. Была ли это совесть или шок после той ночи, но я стал иначе смотреть на то, чем занимался.
Выйти из бизнеса раньше оговоренного с Тизианом срока было трудоемко и убыточно. А еще я за это по морде от друга получил, потому что цитата: «нужно понимать, насколько больно за день терять несколько миллионов». Однако больно мне было лишь из-за ежедневных попыток не звонить, не писать и не лететь к Эве. Как вы поняли, попытки оказались провальными, и сейчас я еду на потрепанной арендованной машине вдоль виноградных плантаций. Адрес девушки, которая не назвала даже города, где остановилась, мне любезно выдала ее мать, желающая нашего примирения.
Когда я, до жути уставший после долгого перелета и бесконечного петляния по бугристым дорогам, наконец добрался до крохотной деревушки Сан-Джулио, то услышал пронзительное «Ненавижу!» и растянулся в самой широкой улыбке, на какую только был способен. Со второго этажа неказистого ярко-желтого дома в меня полетел цветочный горшок, а сама девушка так и не вышла. Но разве могло меня это остановить? Я успел понять, что не смогу без нее справиться. Не смогу я жить и не видеть каждое утро сверкающие изумрудом глаза. Пусть недовольные, подозрительные, разочарованные. Неважно. Они нужны мне, чтобы направлять, подобно десятку маяков, разбросанных по этому полуострову. Потому что отойди я от них хоть на милю — сразу бы на щепки разлетелся от встречи с острыми скалами.
Я поселился напротив, в крошечной старой квартирке, где единственным плюсом был вид из окна. Каждое утро Эва выходила на балкон с маленькой чашкой кофе и старалась не смотреть в сторону моего дома.
— Это уже вторая кружка. Не думаю, что беременным можно столько кофеина, — сказал я, оперевшись на балконные перила. Мне даже голос повышать не было необходимости, ведь нас разделяли ничтожные несколько метров.
— Тебя это не касается, — огрызнулась моя Эва.
— Не забывай, что ты носишь и моего ребенка тоже. Я имею право…
— Ты даже говорить о нем права не имеешь, — крикнула Эва и исчезла за полупрозрачным тюлем.
Через четверть часа она спустилась на узкую улочку, а я, естественно, последовал за ней. Как такового плана, как заслужить прощение, у меня не было. Фактически, на протяжении пары недель я ходил за ней по пятам, пытаясь разговорить. Эва игнорировала, психовала, срывалась. Каким-то чудом на шестом месяце беременности она смогла устроиться в местную кофейню. Наверное, рассказала владельцу, как осталась совсем одна в чужой стране и с подрастающим в животе ребенком. Только это было неправдой, ведь я не собирался ее оставлять. Старик-итальянец с радостью расстался с убыточным заведением за сущие гроши, благодаря чему я мог сказать Эве заветное:
— Ты уволена.
— Да чтоб тебя! — девушка отшвырнула поднос и подошла ближе, — Сколько можно мне жизнь портить? Считаешь, мало мне из-за тебя проблем? Я уехала из своей страны, бросила родных и друзей и теперь сижу тут, совершенно не понимая, как дальше жить и воспитывать ребенка!
— Один вариант. Со мной, — просто ответил я, слегка отвернувшись, чтобы не видеть наворачивающиеся слезы.
— Смеешься? Я близко тебя к нам не подпущу после всего того, что ты сделал.
— Эва, клянусь тебе, с прошлыми делами я завязал и никогда к ним не вернусь. Давай просто попробуем заново? Снимем виллу в более живописном месте, поженимся и будем нормальной семьей. Ты же тоже этого хочешь.
— Я хочу только одного: чтобы ты исчез и не появлялся больше. Какая нормальная жизнь, Амен? На те деньги, которые появлялись в твоем кармане после очередного убийства?!
Я помолчал с минуту и, усмехнувшись своим мыслям, достал телефон:
— Здравствуй, Агния. Помнишь меня?.. Ну конечно, как забудешь… Нет, я по другому вопросу. Ты еще занимаешься благотворительностью?.. Отлично, скинь мне реквизиты своего фонда, вас ждет щедрое пожертвование.
Пока я переговаривался с женщиной, которая не один год помогала отмывать репутацию моей компании, глаза Эвы округлялись все больше и больше. А то удивление, которое украсило и без того прекрасное лицо, когда я передал ей смартфон с открытым приложением онлайн-банка, я не забуду никогда.
— Переводи все, что есть.
— В чем подвох? — недоверчиво протянула моя избранница.
— Его нет. Говорю же, новая жизнь, чистый лист, пустой счет и всë такое.
— Любишь же ты спектакли, — фуркнула она, возвращая мне телефон. — Если ты действительно хочешь сделать доброе дело, то вперед. Но это ничего не изменит, людей не воскресит и кровь с твоих рук не смоет. Да и нас с тобой не вернет.
Каждое ее слово оставляло рваные глубокие порезы в том месте, где у обычных людей находится сердце. Видимо, оно было и у меня в том примитивном метафорическом понимании. Не просто мышца, которая сокращается и качает кровь, а нечто, что болит и ноет, когда не может быть вместе с дорогим человеком. Ужасно. Я стал слащавым и сентиментальным из-за Эвы. Будто я забеременел, а не она. Кстати о жизни внутри нее. Животик девушки понемногу увеличивался, и всякий раз, когда я опускал на него взгляд, по грудной клетке точно кувалдой ударяли — настолько мне было невыносимо от желания прикоснуться к нему рукой или прислонить ухо. В том сне, перевернувшем мою жизнь, я страдал в основном по Эвтиде. Все-таки осознать до конца, что эта небольшая округлость в районе ее живота — подрастающий человек, было тяжело. Сейчас же я запросто дорисовывал рядом с девушкой каляску, из которой доносился недовольный плач. Я должен быть рядом не только с ней, но и со своим ребенком.
Прошло еще два месяца, а моя девочка все также не позволяла хоть как-то наладить отношения. Я понемногу вживался в роль мелкого предпринимателя, менял в своем захудалом кафе порядки, налаживал поставки продуктов, которые помогали разнообразить меню и привлечь немногочисленных туристов. Естественно, все свои финансы на благотворительность я спускать не стал. У меня оставались сбережения, которые медленно, но верно росли, благодаря десятку акций довольно перспективных компаний. Теперь я готов расцеловать Тизиана, предложившего несколько лет назад вложиться во что-то по-настоящему легальное. Однако достаточно стабильное финансовое положение не спасло меня от того, чтобы в один из дней оказаться за трухлявой барной стойкой своего же заведения.
— Ого, на этот раз ты действительно меня удивил, — появившаяся в стеклянных дверях Эва выглядела непривычно дружелюбной. Тяжелой походкой она добралась до меня и взобралась на высокий стул.
— Почему я не слышу «скотина» или «мудак»? — ухмыльнулся я.
— Потому что у меня к тебе… просьба, — помявшись, произнесла девушка.
— Все, что угодно, кроме вина, — я кивнул на полки позади, заполненные весьма недурными напитками.
— Мои родители приехать собираются, — недовольно вздохнула Эва. — Мама уверена, что у нас с тобой всë прекрасно. Папе она, видимо, сказала то же самое. Не против поиграть немного счастливую парочку?
— Мне и играть не нужно.
Если раньше судьбу я считал последней сукой, которая может лишь добить лежачего, то теперь изменил свое мнение. Встречу с родителями Эвтиды можно назвать подарком от этой самой суки. Мы проехались с ними по горным окрестностям, заглянули на винодельню, после которой отец Эвы стал до смешного сговорчивым, и завершили вечер в моей кофейне, где местные не уставали горланить национальные песни. Я видел, как Эвтиде было тяжело изображать идилию, но мой законченный эгоизм ликовал, ведь она была со мной, была моей, пусть и не особо по-настоящему. Отец девушки оказался на удивление приятным собеседником, несмотря на то, что был юристом, от одного вида которых меня по обыкновению воротило. Я быстро понял, что он являлся не самым честным человеком, от того его рассказы о судебных делах слушать было вдвойне увлекательно. Человек этот не отличался высокой моралью и принципами, по всей видимости, поэтому и с женой развелся, ведь мать Эвтиды очень похожа на нее саму. Мир во всем мире, справедливость и прочая чушь. Однако с отцом у девушки отношения достаточно теплые: она улыбается, когда тот говорит что-то о будущем ребенке, расслабляется, если он приобнимает ее. Всë это вселяет веру, что, несмотря на пригрешения, какими бы огромными те не были, Эвтида сможет и меня принять.
— Потанцевать не желаешь? — спрашиваю я Эву, кивая на ее родителей, чьи движения пестрили на фоне пожилых итальянцев.
— Нет, — грустно задумавшись, ответила та, — Я пройдусь лучше.
Естественно, прошлась она со мной. Я сослался на то, что ее родители не поймут, если позволю девушке гулять в одиночку. В тишине мы дошли до берега озера, которое со всех сторон окружало поселение. Вид открывался прекрасный, в прозрачной водной глади отражались косые склоны гор, за которыми пряталось багровеющее солнце. Но поникшая девушка в зеленом платье с мелкими цветами затмевала пейзаж одним взмахом волос, которые все также пахли виноградом.
— Твои родители будто и не разводились, — хмыкнул я, вспомнив, как эти двое смотрели друг на друга весь вечер.
— Да, у них странные отношения. Вроде и любят, а вместе быть не могут.
— Почему?
— А ты не догадываешься? Дела мой отец ведет не особо честно, маму это не устраивает. Знакомая ситуация, не правда? Только вот он невиновных людей сажает, а не убивает, — упрекнула меня девушка, шаркая ногой по мелкой гальке.
— Эва, я не могу изменить свое прошлое, ты же понимаешь. Оно всегда будет со мной. Однако я еще способен сделать что-то хорошее, и лучше мне хочется становиться только для тебя и нашего малыша.
— Я не могу, Амен, — ее голос дрогнул, и девушка отвернулась, — это так страшно.
Повернув Эвтиду к себе, я взял в руки ее лицо. По щекам бежали крупные слезы, а губы не могли вымолвить ничего связного, тихо открываясь и закрываясь. Более гадко я, пожалуй, никогда себя не чувствовал.
— Послушай, — мой лоб уперся в ее. — Я не могу заставить себя забыть и оставить вас. Ты настолько глубоко во мне сидишь, что не осталось ничего другого. Помешался я на тебе, понимаешь? Но если тебе правда плохо от одного моего присутствия, то хорошо, я уйду. Сегодня же улечу в штаты и из аэропорта в полицию отправлюсь. Расскажу всё. Понятия не имею, сколько для меня пожизненных уготовят, но это и неважно. Только в таком случае получится оставить тебя в покое.
Я говорил это абсолютно серьезно, так как понимал, что только решетка сможет огородить меня от нее. Какая разница, где я проведу остаток жизни, если в ней не будет Эвы? Девушка закрыла глаза, зажмурившись. Я понял, что это конец, что хватит бегать за ней, не давая налаживать жизнь, что стоит уходить сейчас. И я почти это сделал, отступив назад. Однако в этот момент сладкие губы с невозможным напором врезались в мои, и всë встало на свои места.
Она кляла меня ужасно долго и громко, но не отрывала мягких рук от моей шеи. В какой-то момент мы начали танцевать. Без музыки, без подобия темпа и ритма, просто перебирали ногами. Ее всхлипы становились более радостными, даже облегченными. Я видел, что Эвтида тоже ждала подобного момента. Кожа к коже, дыхание к дыханию, словно и не было месяцев порознь.
— Кто у нас будет? — шепотом проговорил в ее волосы. — Ты так и не сказала, еще и конверт забрала.
— Мальчик, — едва слышно ответила она. — Я ненавижу себя еще больше, чем тебя.
— Почему?
— Потому что из-за своей слабости, из-за чертовой любви я порчу жизнь и себе, и ребенку.
— Эва, милая моя, прошу, поверь мне, — я остановился, обхватив ее запястья. — Обещаю, я всю жизнь, каждый день, час, минуту буду доказывать, что достоин вас. Я всего себя переломаю, но сделаю так, чтобы рядом с тобой и нашим сыном был человек, которого можно назвать отцом и мужем.
— Я очень хочу в это поверить.
***
Спустя три года
— Арон! Брысь с клумбы! — шикнула Эва с летней кухни. — А ты куда смотришь, папаша?
— Смотрю за еще одним флористом, — посмеялся я, неспеша подходя к ребенку, который успел вырвать куст роз, и беря того на руки.
— Папа, это тебе, — удобнее усевшись на моем предплечии, сын протягивает мне несчастное растение.
— Оставь это для мамы, — шепотом отвечаю я.
— Холофо, — подмигнул мне маленький разбойник.
— Обед готов, може… — Эва застыла у входа выпучив глаза, — Я же только их высадила. Чтоб вас…
— Тише, тебе надо меньше сквернословить. Вчера он у меня уже спрашивал, кто такой черт, — перебил я девушку.
— Ой, а сам-то, — цокнула Эва. — Ладно, мойте руки и за стол.
— Мама-мама, подалок! — мелкий весело замахал розами в руках.
— Спасибо, маленький, — смягчилась она и тише обратилась ко мне, — Подлизываться, значит, ребенка учишь?
— Скорее, ухаживать за женщинами в любой непонятной ситуации.
Спокойно поесть у нас вышло только после того, как Арона увела в дом няня, потому что до этого он, по своему обыкновению, кидался в нас овощами, очень громко напевал какую-то песню про кота и переворачивал все тарелки, до которых мог дотянуться. Наш карапуз был несносным буквально с первых дней своей жизни. Эва это списывает на мои гены, с чем сложно поспорить, ведь Арон походит на мою уменьшенную копию. Только глаза у белобрысого зеленые, мамины.
— Как успехи с итальянским? — издевательски спрашивает девушка.
Ее ирония объяснима, ведь, как оказалось, собаку легче говорить научить, чем мне язык выучить.
— Buona sera, mia signora… Ciao, — пробурчал я, обдумывая, как начать разговор, который откладывал несколько лет.
— Ну серьезно, Амен. Ты даже время спросить не можешь. Выучи хоть что-нибудь.
На самом деле, английского мне вполне хватило, чтобы за три года превратить в сеть маленькую кофейню, позволить себе виллу на побережье Лигурийского моря и даже начать планировать, где разбить виноградник. Естественно, язык денег понимали на любом без исключения контенте. Однако для Эвы я все же выучил пару важных фраз.
— Ti amo da morire. Sposami
Перед ошарашенной девушкой появилась та самая коробочка, которую я хранил почти четыре года. С рождением сына мы совсем позабыли о женитьбе, ни разу о ней не заговорив. Потому сейчас, несмотря на годы совместной жизни и общего ребенка, мои руки подрагивали. Что если откажет? Не захочет всей этой процессии?
— Sono d'accordo
Пышного торжества мы не устраивали. Наша свадьба была похожа на застолье в выходной день, но нас обоих это устраивало. Мы просто ужинали на пляже в компании отступающих нас скал. И в тот момент улыбка Эвы казалась очередным сном, после пробуждения от которого наступит самый страшный кошмар. Потому что если она была нереальной, то реальности попросту не существовало.
