in the mood for love

一 Много лет спустя они всё ещё были боссом и подчинённым. Мицуру никогда не видел «но». Кадзуо выбирал безукоризненный холод даже тогда, когда они перебрались под одну крышу, даже когда Великая Восточноазиатская республика рухнула и на её месте образовалось демократическое государство — хаотичное, как и все молодые государства, но свободное. — Эпоха ушла и всё, что ей принадлежало, больше не существует, — эхом повторил Кадзуо слова с экрана. Мицуру нахмурился. Что унесла с собою эпоха? Семью Кириямы и их криминальное кредо, как минимум. Мицуру устроился помощником механика на автозаправку и закончил — ведущим в компании Мицубиси. Кадзуо отучился: не без проблем из-за слабого здоровья, но получил красный диплом медицинского — ожидаемый и долгожданный одновременно. Он не пошёл на выпускной — они устроили праздник на двоих, потому что с тех пор, как отец о преступных задатках Кадзуо, семьи у него больше не было. Что ещё? Пожалуй, беспокойство о мелочах. Сложно было думать, что говорят о тебе за спиной, когда Кадзуо в очередной раз требовалось дорогое лечение и спину приходилось надрывать. В глубине души Мицуру был рад, что мысли ушли: пустые разговоры, дела, фантазии о величии не стоили и не значили ничего, когда вставали вопросы жизни и смерти. Пусть даже и не твоих. Что ещё? Определённо, привычка лгать себе. Мицуру стал слаб с тех пор, как решил связать жизнь с Кириямой, но это была самая приятная слабость в мире. В конце концов, если бы не она, он не обрёл бы настоящей силы, и... ...и причёски. У них были дурацкие стрижки тогда. 二 — « В древние времена, когда у человека появлялась тайна, которой он ни с кем не хотел делиться, знаешь, что он делал? Он поднимался на гору, находил там подходящее дерево, проделывал в нем дупло и шепотом поведывал дереву свою тайну. Затем брал влажную глину и залеплял дупло. И тайна на веки вечные оставалась тайной». Кадзуо переводил синхронно, китайский отскакивал у него от зубов, как и четыре других языка. Мицуру... не любил сентиментальные концовки — и, если бы кто-то спросил у него, какая тайна осталась с ним даже тогда, когда от эпохи остались руины и кости, он ухмыльнулся бы. Всё было очевидно. Настолько, что об этом не стоило говорить. Всё было очевидно настолько, что он шептал бы часами и никогда бы не наговорился. 三 Почему столько лет спустя Кадзуо всё ещё безукоризненно выбирал холод? Неужели он действительно никогда не видел «но»? 四 — Посвящается всему, что мы хороним в молчании. — Этот текст отличается от других, — Мицуру откинулся назад и раскрутил зажигалку, вложив в пальцы всё то раздражение, что вызывала лишняя болтовня. Некоторым путешествиям стоило кончаться поскорей. — Те, вроде, были чёрные на белом, а этот — белый на красном. Получается, не такая уж важная мысль. Как эпиграф. Часть субтитров, наверное. Эпиграф самому себе, который никто не читает. Не понимаю, зачем так делать: рассказать хорошую историю, чтобы потом подчеркнуть — перечеркнуть! — мораль словами? Надо же всё-таки знать ме– Кадзуо смотрел на него холодно, тихо, расчётливо: холоднее, чем обычно, и — что редко — прямо в глаза. Мицуру осёкся на полуслове. 五 А потом стакан, пульт и ключи полетели на пол. Всё ещё молча, на чемоданах эпохи, Кадзуо и Мицуру оставили первый поцелуй.