День Гая Фокса

Мистер Шерлок Холмс, KS, 15 лет, блестящий, но недооцененный ученик Итона, шагал по коридорам Колледжа и жевал яблоко. Была Михайлова половина года в Итоне — солнечная середина сентября. За открытыми из-за жары окнами Королевского коридора было слышно, как мальчики играли в регби, кричали и пели, и Шерлок тяжело вздыхал. Он должен был каждую пятницу обходить все комнаты в Королевском коридоре и, если что, отдраивать их до чистоты. В его обязанности входило отскабливание прилипших конфет и соплей из-под парт, а еще — вытирание с парт местных образцов высокого искусства. Обычно — изображений женских грудей и надписей типа «БУФЕРА». Шерлок не был старостой, каким был когда-то его брат Майкрофт, который закончил Итон четыре года назад. Шерлок просто был наказан. В прошлом году он провел эксперимент с сульфидом водорода в химической лаборатории колледжа. Он оказался, скажем так, неудачным. Сероводород крайне токсичен. Именно поэтому Шерлок заинтересовался им. Пока Итонские мальчики читали порнографические журналы, Шерлок читал «Медицинскую юриспруденцию» Альфреда Тейлора. Вместо непристойных картинок у себя в комнате Шерлок повесил нарисованный от руки портрет великого мистера Тейлора, который он отыскал в какой-то газете. Так вот. Сероводород горит в воздухе синим пламенем и образует оксид серы. Буквально так — синим пламенем. Кроме токсичности, сероводород также обладает другим замечательным свойством. Он огнеопасен. Но Шерлок не успел дочитать «Медицинскую юриспруденцию» до той страницы, на которой Альфред Тейлор объяснил бы ему это. Он успел прочитать только то, что сероводород вызывал у жертв «мгновенный коллапс дыхания». Шерлок с удовольствием перекатывал эти слова на языке, как стихи. Мгно-вен-ный кол-лапс. Просто песня! Поэтому прошлой весной химическая лаборатория в восточном крыле Итона рванула синим пламенем. На память Шерлоку остался химический ожог на пальцах правой руки и на кончике носа. Иногда с этих участков слезала кожа. К счастью, кроме Шерлока в лаборатории никого не было, и он бессильно высовывался из окна, пока его тошнило от характерного для сероводорода запаха тухлых яиц. Отец был очень расстроен. Они с матерью никогда не ругали своих сыновей (хотя Шерлоку казалось, что Майкрофт заслуживал хорошей порки — желательно средневековой дубинкой с кучей ядовитых шипов). Мистер Холмс оплатил восстановление лаборатории, и Шерлок мысленно обнял сам себя за то, что его обучение в Итоне оплачивала Королева, а не родители. Одно из преимуществ королевских стипендиатов — можно было вот так взрывать химические лаборатории. Конечно, его оставили на второй год. Поэтому Шерлок был уже несколько выше своих недалеких одноклассников. Как по росту, так и по уму. Конечно, его отлупили. Поэтому Шерлок закатывал рукава своей рубашки так, чтобы было видно рубцы от розг. Он носил эти рубцы с гордостью, с какой боксеры носили свои боевые ушибы. Конечно, Майкрофт очень смеялся, когда Шерлок вернулся домой на лето после взрыва. Это, пожалуй, было обиднее, чем получить по рукам или остаться на второй год. «Я сделаю тебе чай с цианидом, братик», — оскалился Шерлок, когда мама и папа ушли хлопотать в гостиную, а они с Майкрофтом стояли напротив друг друга в холле дома, как боевые петухи. «Я не сомневаюсь», — ответил тогда Майкрофт. Он заметно менялся и все чаще говорил, как полный идиот. Майкрофт любил сказать «отнюдь», «я бы не торопился с выводами» и — что бесило Шерлока больше всего на свете — «я делаю это ради Королевы». В детстве Майкрофт делал все — и даже больше — ради забавы. От мыслей о брате Шерлок сплюнул на отмытый до блеска пол Королевского коридора и снова укусил яблоко. Он уже обошел почти все комнаты, кроме музыкального зала. Где-то ученики еще не разошлись и общались небольшими группками. На полпути к последнему рубежу Шерлок услышал музыку — кто-то играл на фортепиано в музыкальном зале. Шерлок сглотнул особенно большой кусок яблока и прислушался. Это была одна из «Песен без слов» Мендельсона. Они с родителями часто упражнялись в семейном шотландском поместье: мама поднимала крышку старого рояля, папа распевался своим глубоким баритоном, Шерлок настраивал скрипку, а Майкрофт… Майкрофт изображал из себя труп молодой проститутки, устраиваясь на длинном диване. Когда родители разрешали ему, он курил. Звуки Мендельсона становились все агрессивнее, как будто пианист внезапно обнаружил в этой музыке что-то злое. Черт, думал Шерлок, набирая шаг по направлению к звукам музыки. Он уже расслышал мелодию; это была пьеса в ми-мажоре из первой тетради «Песен без слов». Если он в чем-то и мог утереть Майкрофту нос, так это в музыке. У Шерлока был идеальный слух. Он укусил от яблока и остановился. Пианист сделал паузу — наверное, переворачивал страницу нотной тетради, но Шерлок не услышал шелеста бумаги. Потом заиграл снова, но уже менее уверенно. В Итоне много кто играл на фортепиано. Не играть на чем-то было позорно, можно было и в нос получить. Так что Шерлок не обратил бы внимания эти музицирования в любой другой раз. Но в этот раз музыка была какой-то… личной. Слишком сыгранная для того, кто просто играл для сдачи экзамена. Слишком отработанная, чтобы это был новичок. И слишком грустная для пьесы Мендельсона. Поэтому, услышав, как пианист задумался и немного расслабился, Шерлок решил заглянуть к нему. В музыкальном зале было очень светло. Огромные викторианские окна выходили на сторону заката. Весь зал был залит вечерним солнцем. Шерлок мог видеть танцующие в воздухе пылинки. Он прислонился к двери, мягко открыл ее — так, чтобы зайти незамеченным. У него получилось: мальчик примерно его возраста продолжал играть, не глядя в сторону дверей. Солнечный свет делал из его головы что-то наподобие нимба — светлые волосы были явно причесаны, но все равно немного электризовались. Мальчик играл с закрытыми глазами и иногда хмурился. Шерлок прислонился к дверному косяку. У пианиста хорошо получалось, но вдруг что-то случилось: ми-мажор поплыл в ля-минор, и Шерлок разочарованно и громко откусил от яблока. Мальчик немного дернул плечами и поднял взгляд на Шерлока. Его глаза были глубокого цвета тиоцианата железа — такого кровавого-красного, растекавшегося по стенкам пробирки. — Ты фыграл непрафильно, — сказал Шерлок с набитым ртом. Мальчик за фортепиано моргнул. — Что? — спросил он, немного сощурившись. Шерлок проглотил кусок яблока. — Говорю, сыграл неправильно, — пояснил он. — Это пьеса в ми-мажоре. Ты куда-то не туда нажал. Пальцев не хватило, да? Мальчик медленно моргнул, как страшная сипуха, которую Шерлок как-то видел в лесу. А потом мальчик закрыл крышку фортепиано — гораздо более резко, чем нужно было. * Они ожесточенно дрались на полу музыкального зала. Шерлок разочарованно заметил, сжимая чужое горло, что его руки были исцарапаны, рубцы начали болезненно ныть. До этого мальчишка подсек его под ногу, и они вдвоем повалились на пол, и теперь этот пианист вгрызался зубами в правую ладонь Шерлока, которой тот пытался его придушить. На их пыхтение и возню, а еще на звуки ударов прибежали обитатели соседних комнат. Шерлок вдруг почувствовал прилив сил, вызванный наличием зрителей. И странное желание повыделываться. К тому же, пианист смотрел на него своими красными глазами без капли страха, скорее с откровенным желанием убить. Шерлок резко вытянул свою руку из зубов пианиста — и со всей силы ударил его в нос. Голова мальчика качнулась, как у тряпичной куклы. Из его аккуратного носа потекла кровь. Сердце Шерлока пропустило удар и медленно поплыло куда-то вниз, как опускался на дно пробирки осадок катиона железа в щелочной среде. Он не планировал никого убивать, кроме Майкрофта. Вдруг кто-то так рванул его за плечи, что Шерлок подавился выдохом. Это был мистер Коттикут, учитель математики. Он силой поставил Шерлока на ноги и оттолкнул подальше — Шерлок чуть не влетел в зрителей их небольшой потасовки. Пианист был жив. Он лежал на полу, раскинув руки. Его грудь ходила ходуном, кровь ручейками текла из разбитого носа. — Холмс! — крикнул мистер Коттикут так, словно Шерлок снова взорвал лабораторию. Другие мальчики начали улюлюкать, и мистер Коттикут накричал и на них. Шерлок вздрогнул и тут же мысленно отругал себя за это. Мистер Коттикут хлопотал над пианистом. Вытащил из кармана носовой платок, предложил ему. Пианист уныло кивнул и принял платок. С помощью мистера Коттикута пианист смог сесть и теперь вытирал свое лицо. Шерлок на секунду встретился с ним взглядом. Он ожидал увидеть обиду и злость, но увидел только раздражение. Это удивило Шерлока настолько, что он решился. Он сделает то, чего никогда не делал после драки. Он закатал обвисшие рукава рубашки и присел рядом с пианистом. Тот даже не отшатнулся, только удивленно посмотрел на него. Его рубашка, галстук, пиджак и даже светлые волосы были в крови. — Неплохой удар слева, — сказал Шерлок немного виноватым тоном. — Я правую щеку вообще не чувствую. Пианист открыл было рот, но тут понял, что Шерлок на самом деле извинялся, и закрыл его. Шерлок думал, почесывая покрасневшие руки, примут ли его извинения. — Неплохое наблюдение про ми-мажор, — вдруг сказал пианист, и Шерлок встрепенулся. — Про удары ничего говорить не буду. Они все были плохие. Из Шерлока вырвался легкий обреченный смешок. Он выпрямился — и подал пианисту руку. Тот, очевидно, думал над предложением. Все равно мистер Коттикут, который убежал за старостами и врачом, отправит их обоих к Главе колледжа и тьюторам — отбывать наказание. Все равно им придется увидеться еще раз. Шерлок буквально мог видеть, как все эти мысли проносились на лице пианиста. Мальчик подал ему руку и они поравнялись в росте (но Шерлок все равно с удовольствием отметил, что он был выше). Трещины на разбитых губах пианиста наполнились кровью, когда он улыбнулся Шерлоку.