Прошу, не покидай

Мэтт закрывает глаза, а когда открывает, отводит взгляд. Август молча сглатывает своё привычное: “Привет, Мэтти”! резко ставшее таким неуместным и неуютным. В коридоре куча ведьм и ведьмаков, так почему Портер замечает только его, с опухшими красными глазами, явно после бессонной ночи с этими мешками под глазами и такого разбитого, почти хрупкого. Вот-вот и разобьëтся от простого качка в сторону. Гас молчит, прикусывает щëку, чтобы как дурак не наговорить глупостей, а дать Мэттхоломьюлу места для мыслей. В что он мог сказать сейчас? Вчера уже всё сказал. Гас хмурится, не злится, не уверен, смущëн, почти опустошëн. А думать больно, воспоминания неприятны. Он сделал Мэтту больно, хотя сам этого не ожидал. Хотя иначе и быть не могло. Мэттхоломьюл встречает его после школы. Не поразительно, просто Август забыл об их договорëнности погулять вместе по городу. Они снова пересекаются глазами. „Твоё лицо,” — осмеливается всё же заметить Гас. Холомьюл смотрит на иллюзиониста, пока он ненадолго выпал в свои мысли, они успели пройти к началу дорог Боунсброу. Мэтт машет рукой. „Забей. Хочешь, зайдëм куда-нибудь?” — с монотонной интонацией произносит строитель. Август понимает, не хочет с ним об этом говорить. Они бродят по дорогам города почти полностью в неудобной и скребущей тишине. Августу неуютно. Зачем проводить с ним время, если сам не хочешь? Мэтт на мягкие вопросы разойтись и встретиться позже отнекивается. „Договаривались же”. И тупая гордость берëт вверх. Ну правда, в чëм виноват Портер? Мэттхоломьюл вëл Августа по городу. Он был в каком-то приподнятом настроении, что бросалось в глаза ведьмаку. Строитель всё ещё хмурился, но Гас заметил эту глупо лезущую на лицо улыбку. — В чëм дело, чего ты от радости светишься? — хихикал Август, на что Мэтт фыркнул. Они смеялись и в какой-то момент Мэтт завëл его за угол дома. Юноша набирался сил и даже выпрямился в спине. Гаса это позабавило. Какой серьëзный. А затем Мэттхоломьюл начал говорить о том, что Август не думал услышать. „В общем, я правда рад иметь такого друга как ты и я ценю тебя. Но сейчас, я чувствую, что это становится больше, чем просто дружба, Гас”. Август напрягся уже тогда. Эта дрожь в движениях, выступивший румянец на щеках, неловкий монолог… Иллюзионист всё это понял уже тогда. „Ты мне нравишься”. „Прости, я не чувствую того же”. Августу и в голову не приходило, как больно бывает быть на стороне тех, кто ничего не чувствует. Кому приходится отказать во взаимности. Мэтт сжимал кулаки, прикусывал губу. Не помогло и то, что он как обычно отмахнулся. Август заметил эту боль и слегка выступающую влажность на глазах. Сердце сжималось лишь от мысли, что он сделал другу больно. „Ведь мы только друзья,” — к своему собственному несчастью напоминал Август. Однако лицо Мэттхоломьюла, что сейчас, что тогда… разочарование, страх, страдание лишь от одних слов, сбитое дыхание, сузившийся зрачок и краснеющая вокруг глаз кожа. Тело предало Мэтта. Август останавливается. Мэтт проходит несколько шагов, но не заметив фигуры рядом, оборачивается. — Август, — тихо зовëт ведьмак, обращая внимание на опущенную голову Портера. Иллюзионист плачет. В груди так больно, чем заполняется жгучее чувство пустоты. „Прости,” — всхлипывает Август, пряча слëзы в рукаве, — прости что я не могу, — всхлип. Мэттхоломьюл теряется на месте, с дрожащими руками подходя к другу. В строителе, похоже, просыпается чувство сожаления. Он обхватывает иллюзиониста своими руками и мягко прижимает к себе. — Ты не виноват, что чувствуешь это по-другому, — сглатывает ком Мэтт. Август не слушает, повторяет, бормочет, всхлипывает ему в плечо: „почему я не могу полюбить тебя так же”. Тело Портера дрожит, словно замëрзло, но Мэтт понимает. Он переживает тоже самое, но с другой стороны барьера. Мэттхоломьюл стоит, обнимая руками Августа, пока тот крепко держит строителя за одежду. — Только не покидай меня, пожалуйста! Мне страшно, — просит шëпотом Гас. Мэтт хмыкает, замечая поступившее в тело странное чувство. „Не покину, обещаю”. Август всхлипывает, уже меньше дëргает плечами. „Спасибо”.