Раскинутая россыпь

Фосс действительно хрупкая. Не помогают ни золотые руки, ни ноги из агата, ни голова-Лазурит. Ее средняя твердость составляет целых 3.5, однако рядом с Антарк - рядом с ее кроватью, неуютно жесткой - кажется, будто она еще ломче, чем самая хрупкая часть ее тела - оставшаяся с самыми важными воспоминаниями - что она по твердости уступает даже Киновари. Фосс обросла чужеродными элементами, сделалась, казалось бы сильнее, но - она ломается с тихим хрустом перемалывания Fosufofiraito, будто новые - казалось бы защитные - слои обновленного тела давят на оставшийся еще пока уцелевшим мятно-зеленый камень. Ей хочется верить, что она стала опаснее, сильнее настолько, чтобы вернуть прозрачный самоцвет на родину, но - опять чертово но - она чуть ли не рассыпается в прах от того, насколько все в ней перемешивается: ядовито режет звоном по Fosufofiraito скалящаяся Rapisu Razuri, глухие раскаты Сhalcedonius пробираются вверх по спине желанием бежать-бежать-бежать к морю, в океан, и дальше, и посреди всего этого безразличие не запоминающего Аurum выглядит сперва даже легко - в противовес его массе - но тормозит абсолютным тяжелым беспамятьем. Антарктицит ощущается внутри чем-то болезненно разъедающим в моменты, когда Фосс начинает копаться в себе, пробираясь мыслями по кристаллическим решеткам своего тела. После такого недолгого прохладного жжения Антарк успокаивается, затихая, а вместе с ней мятный самоцвет тоже приходит в нормальное состояние. Фосс находит какую-то книгу, в которой учитель употребляет слово "соленый", и ей кажется, что Антарк соленая. Фосс ищет все, спрашивает совета у Александрит с Кварцем, просит перекинуть свои смены на немного позже у старшей Жад с заменой на Алмаз с ее непосредственного согласия. Фосс узнает, что море почему-то соленое, что соль - это не только, как она ранее думала, вредно для самоцветов, но и больно. Ее новый большой блокнот - длиною по локоть Учителя - что изготовила для нее Перидот, заполняется корявым неуверенным почерком, то и дело меняющим то наклон, то величину или кривизну символов. В новом блокноте листы не распадаются как в прошлом, с листами которого улетели воспоминания о том, что она должна составлять какую-то энциклопедию, об обещании Киновари, о множестве остальных отколовшихся воспоминаний. В новом блокноте появляются рисунки, которые Фосс теперь чертит не ручкой - не абы как, "и так сойдет" - карандашом с ластиком, от той же Перидот, чтобы можно было стереть то, что не получилось. Основной текст, правда, так и пестрит различными зачеркиваниями и еле втиснутыми пометками, замечаниями, исправлениями, но рисунки на отведенных им местах получаются с каждой страницей все увереннее, перерисовываются иногда не по десятку раз. Успехи в рисовании замечает даже колкая на язык Рутил. Что Фосс боится рисовать, так это Антарк. Она знает чуть ли не наизусть в каких кристаллических решетках ранятся воспоминания о ней - прямо окружившие полость с жидкостью - может представить в мельчайших подробностях чуть ли не каждую трещину на покрытом пудрой лице, стоит перенестись к этим решеткам. Но боится, будто дотронувшись до рисунка руками сможет ощутить рельефы прозрачно-белого самоцвета, а дальше... А дальше мозг отключается, и Фосс застывает, ощущая что-то в груди, от чего хочет избавиться, от чего из глаз течет Аurum, а Antarcticite внутри начинает шипеть, усиливая ощущение этого чего-то чуть ли не до света перед глазами, потом успокаивая. Фосс сама не знает, зачем она заводит блокнот. Поначалу. А потом у нее откалывается часть головы, которая развеивается по ветру, и она понимает - она хочет сохранить все воспоминания несмотря ни на что. Именно тогда она берет в руки ручку, потом, поменяв, карандаш, и рисует Антарк. А потом еще. Еще. Еще. Пол комнаты Антарк застилают рисунки из другого уже блокнота - Перидот только закатывала глаза, даже немного обрадованная тем, что кому-то еще понадобились труды ее рук. Посреди этих листов то и дело лежат цветы - Фосс приносит их в ее - их - комнату, чтобы Антарк, находясь в сонном состоянии, могла любоваться ими через Фосс не только во время патрулирования. Цветы свежие, завядшие, а после и засушенные - этому ее учит Кварц, хвастаясь своим гербарием в отдаленной части библиотеки. Комнату Антарк - и Фосс - с каждым годом заполняет все больше вещей. А чертовы льдины воют каждую зиму на разные голоса, иногда, будто дразня, показывая в голубоватых срезах ее бывшие мятно-зеленые руки. Чертовы льдины кричат, чтобы она отдала им Антарк, что они смогут ей помочь. Фосс не верит, со злостью кроша промерзших насквозь лгунов, пока внутри за ее более прочным минералом то звенит стукаясь об нее, то плещется Antarcticite. Фосс не знает почему, но иногда, когда она злится сильно, до хруста сгибов камня, Антарк превращается обратно в жидкость, постепенно. Фосс обнаруживает это только тогда, когда первый пыл угасает, и она только ощупывает внутри себя плавающие распадающиеся осколки-снежинки. Фосс знает, что самоцветы не имеют определенной температуры - не теплые как солнце, не холодные как вода зимой. Поэтому Антарк внутри нее должна бы оставаться в одном агрегатном состоянии. Потом Фосс продолжает ненужные никому, кроме нее исследования - потому что остальные не забывали этого - узнавая, что температура камней зависит от окружающей среды - а значит, Antarcticite должны бы всю зиму лежать внутри нее кристаллами, а на летнем лугу плескать стенки полости, нагретая сквозь нее ярким желтым солнцем. И вопрос о том, почему иногда Антарк - как сказала Александрит - плавится, остается открытым и выделен жирным подчеркиванием на страницах блокнота. Жирным выделены еще многие-многие вопросы. На некоторые она находит ответ в рукописях или же у других самоцветов, некоторые же получают продолжение - вследствие ее размышлений. Сейчас, например, в процессе фиксации информации об Адмирабилис, Фосс немного отвлекается от записей, раздумывая о записанных в конце всего вопросах. На листах пергамента выведено "Самоцветы - кости, Адмирабилис - плоть, Луняне - душа". Фосс повторяет это то про себя, то, срываясь, вслух - по привычке, тут же одергивая себя. Антарк внутри чуть царапает то и дело появляющимися осколками, будто требуя внимания, и Фосс то и дело подносит руку к груди, немного поглаживая, неосознанно. - Самоцветы - кости, Адмирабилис - плоть, Луняне - душа. В чем же различие? Это такое - кости, плоть, душа? И что за чудовище может получиться, если скрестить всех трех? Кости... Звучит как что-то твердое. Как мы. Помнится, Вентрикосус была мягкой. Значит, кости твердые, плоть мягкая. А душа? Какая по ощущениям должна быть душа? Не твердое и не мягкое... Что же это такое? Фосс говорит сама с собою вслух, расставляя решетки с информацией в нужном порядке. А потом решительно встает, отодвигая записи ближе к витражам, и уходит искать остальных самоцветов. Ей нужно успеть спросить несколько вопросов, пока день не кончился - осень близится к концу, темнота отхватывает себе все большую часть суток, и самоцветы становятся все более сонливыми и раздражительными. Первой она ловит мимо проходящую Алму, которая мягко улыбается двум мягким игрушкам в руках, легким подпрыгивающим бегом направляясь в сторону жилых помещений. Ее волосы, несмотря на унылую атмосферу грязно-оранжевой поры, ослепительно блестят радушной радугой, а тонкие звенья волос с тихим звоном стучат легкозвучную тихую мелодию - не прислушаешься, не услышишь, о чем так радостно светится Алмаз. Фосс мешкает на мгновение, чуть зажмурившись от ярких бликов от светлого самоцвета, тут же подходя ближе. Атомы в решетках тут же начинают волноваться, неловко меняя направление на мысли "А понравилась бы Антарк такая игрушка? Может, попросить Берилл сшить такую же для нее? Или стоит просто иметь общую с ней?", но Фосс чуть потряхивает головой, настраиваясь на более актуальные вопросы. - Привет, Алма. Ты сейчас занята? - Фосс впивается неподвижным взглядом в светлый самоцвет, что немного тушуется, за все эти годы так и не привыкшая к сменившему веселое ребячество спокойствию. Фосс иногда кажется, что даже она сама еще не привыкла к самой себе - сложно привыкнуть, когда к тебе то и дело добавляется новый минерал. - Нет, просто решила помыть игрушки перед зимой, а то они довольно пыльные. - Алмаз покачивает упомянутыми пушистиками, все еще улыбаясь, немного отводя взгляд. Фосс замечает это и старается сделать взгляд более прежним - не похожим ни на Ляпис, ни на себя сейчас - на более ветреную версию бирюзового самоцвета, немного растягивает губы в улыбке и чуть щурит уголки глаз. Когда Алма вновь возвращает взгляд выше, на нее, то смотрит уже менее скованно. - Сама понимаешь, скоро уже пора будет ложиться спать, потом не получится этим заняться. Если хочешь, пошли вместе. Или тебе нужна моя помощь? Алма чуть склоняет голову набок - доверительный жест, открывающий непроизвольно уязвимую траекторию удара. Фосс помнит это - это зачем-то записано в дневнике, а еще в записях Рутил. Наверное, та записала, так как часто склеивала ее. - Да, нужна. Но это просто беседа, так что мы сможем делать сразу два дела. Пойдем? - Да! - Алма равняется с ней, и они вместе идут к ванной. Волосы алмаза вновь счастливо звенят под такт ее шагов. Совсем не в такт более широким шагам Фосс. - Так, о чем ты хотела поговорить? - Ну, у меня тут возник вопрос... - Фосс даже не знает, как правильно сформулировать все, о чем хотелось бы узнать. Она не знает куда деть руки и немного завидует Алмаз, мнущей пушистиков. - Вот смотри, есть что-то твердое, прямо как мы, есть что-то мягкое, как Вентрикосус. А есть еще что-то, что не такое же мягкое, или твердое, но при этом похожее на них? Алма непонимающе хлопает глазами, потом смотрит вперед, задумавшись. Фосс хочет отвинтить себе голову - надежда, что прошлая соображала лучше. - Эм, извини. Я, все же, слишком путанно объясняю, и это может оказаться сложно понять... - Фосс проводит рукой по затылку, а вторую заводит за спину, нервно хватаясь за ткань кофты. Фосс, Фосс, Фосс. Местами стала прочнее, но все так же глупа и хрупка к собственным, даже маленьким неудачам. Зато, прекрасно умеет не показывать сколы. Умела. Сейчас же мимика, будто заразившись твердостью агатовых ног, слабо поддается ранее привычным выражениям. Фосс надеется, что сейчас ее дурачливо виноватое лицо не слишком несуразно искривлено. - Да нет, я примерно поняла, что ты хотела сказать. Просто сложно так сказать сразу, что это может быть. Дай мне немного времени, хорошо? - Фосс кивает, и дальше они идут в молчании посреди шума ветра и стука каблучков. Они доходят до пруда, и Фосс зажигает костерок, ставя на специальную конструкцию большой таз, куда с помощью золота переливает воду. Самоцветы садятся рядом с огнем, молча всматриваясь в него. Фосс не чувствует в Алме подвоха, та говорит прямо, прозрачно честная, всегда сияющая даже сквозь слой пудры. Фосс слабо надеется хоть на какой-то дельный ответ от какого-нибудь самоцвета - ее вопросы, абсурдно глупые, не удостаивались серьезного отношения практически у всех. Борт только цыкает, говоря о необходимости тренировок, чтобы не забивать голову всякими глупостями. Александрит, помня пикировку знаниями о Лунянах, воспринимает все как загадки, как вызов, чем, впрочем, немало помогает. Алма же всегда вдумчиво стоит теории, относясь не в пример озабоченно подходя к вопросам, что возникали у Фосс, даже не смотря на то, что большинство их обсуждений все равно были неэффективными. Поэтому бирюзовый самоцвет не всегда старалась искать Алму - не хочется заставлять действительно по-важному настроенную подругу ощущать неспособность помочь в полной мере. - А что, если это что-то вроде ветра или огня? - Фосс, ушедшая под потрескивание и танец пламени в переплетение своих решеток, не сразу понимает, что говорят с ней. Самоцвет поворачивает голову к сестре, сосредоточившись на ее словах, совсем не замечая ярко игриво переливающиеся на ней отсветы огня. - Что-то такое... Хм... - Алма прикрывает глаза, потирая подбородок. Локоть то и дело задевает мех игрушки. - Что-то, что нельзя потрогать, или даже увидеть. Ты ведь говоришь, что оно должно быть похоже, но одновременно отличаться. Значит, оно, может быть, будет невидимым, но ощутимым, твердым, например. - Фосс отметает эту идею - прозрачность некоторых самоцветов в наиболее плоских местах, не покрытых пудрой, исключает, как ей кажется, такую вероятность, - Или же, видимым, но до него нельзя дотронуться. А может, все это вместе. Сложно представить то, чего нет, хотя о ветре мы знаем. Мы знаем, что он дует, уносит листья и гонит облака. А дотронуться все равно не можем. Фосс медленно моргает, перестраивая решетки, внося информацию в логической последовательности. Она даже не знает, что должна делать душа. А кости? Плоть? Если ветер дует, то они все равно ощущают его. Как же ощущается душа? Так же зыбко и непонятно? Ответ на один вопрос вновь создал множество новых.