ЧАЙ С МЕДОМ

Сюэ Ян никогда не считал весенние игры чем-то важным или хотя бы особенным в своей жизни. Он предпочитал иметь дело с Цветочными девами. Всё предельно ясно с самого начала – никаких вздохов-ахов: у него есть потребность – они могут её удовлетворить – он платит. Такие взаимоотношения Сюэ Яна полностью устраивали: здесь не было места чувствам, переживаниям и всей этой любовной чепухе. Посещения Весенних домов были редкими. Но ему этого с лихвой хватало, что бы усмирить дискомфорт внутри. В Весенних домах всегда был выбор как дев, так и юношей, юных и изящных, но Сюэ Яну даже в голову не приходило попробовать «надкушенный персик»: с женщинами проще, привычнее. Сюэ Ян никогда даже не допускал мысли, что может испытывать нежные чувства к кому-либо, тем более к мужчине. Во времена уличного детства смазливому мальчишке не раз приходилось сталкиваться с похотливыми любителями молоденьких тел, и он привык кулаком и ножом отстаивать свою неприкосновенность. Отдельное удовольствие ему доставляло ехидное подтрунивание над Мэн Яо, после очередных пьяных «соплей» того по поводу прекрасного и недоступного Цзэу - Цзюня. Этот хитрый, злопамятный, жестокий коротышка, ненавидящий всех и вся, становился пушистым котёнком при одном напоминании о Первом Нефрите. «Лань Хуань», – и его глаза затуманено смотрели куда-то мимо, на губах блуждала мечтательная улыбка, а голос становился мягким, воркующим. В общем, дурак дураком! Но подобные чувства по отношению к праведному высокоморальному Сяо Синчэню?! Он же сама непорочность, почти монах. Даже мысли подобные оскорбляют его. Если бы он тогда очнулся и застал Сюэ Яна, пристающего к нему с поцелуями, лицо бы его исказило отвращение. Да Сюэ Ян и сам чувствовал, как он отвратителен, до тошноты! А уж о снах Сюэ Яна Сяо Синчэнь вообще не должен узнать! И не узнает никогда! При мысли о снах Сюэ Ян хлопнул себя ладонью по лбу. Не только Синчэнь не должен знать, но и ему надо забыть, иначе проблема уединения встанет очень остро. Она уже встала! Это длительное воздержание, как в отношении весенних забав, так и «игр» с Тьмой, сыграло с ним злую шутку. И всё-таки, неужели он, Сюэ Ян, обрезанный рукав? Просто до сих пор он не давал себе труда задуматься об этом. Но как бы он ни вспоминал, не припомнил ни одного случая, когда бы почувствовал влечение к мужчинам. Неплохо было бы посетить Цветочный дом и проверить... Но такой возможности в ближайшее время не представится. Поэтому нужно держать себя в руках, во всех смыслах. Сюэ Ян выплеснул остатки воды из ведра в таз и с наслаждением умыл пылающее лицо. Нужно сходить за водой к колодцу. Ох, она ему скоро опять понадобится! ************************************** Сяо Синчэнь пытался понять, где он. Он помнил, как яогуай, оказавшийся слишком близко, ударил его своей головой. Он помнил сильный толчок. Помнил, как отлетел назад и ударился обо что-то каменно твёрдое спиной и затылком, а затем – яркий солнечный свет, бескрайнее поле и океан полыни, к которому он настойчиво шёл, утопая ногами в мягкой траве. Солнце слепило глаза. Он видел (!) лишь тёмный силуэт стоящего к нему спиной мужчины в ниспадающем с плеч плаще. Сяо Синчэнь протянул руку, желая развернуть его лицом к себе. Но вдруг глаза ослепила вспышка нестерпимо яркого света, и мир опять погрузился во тьму. Синчэнь провёл рукой по поверхности, на которой лежал – покрывало, подушка. Синчэнь сел. Знакомые запахи. Кажется, он дома. – Чэнмэй! – позвал он тихо с робкой надеждой. Что-то загрохотало, как будто кто-то упал. Звук бегущих шагов. И к ногам прижалось горячее тело, руки попали в плен, схваченные чужими грубыми ладонями. – Даоджан! Ты вернулся! – Я разве куда-то уходил? – Хуже. Твоё тело лежало здесь в этой комнате, но тебя со мною не было. Я так боялся, что ты ушёл навсегда. Что бы я сказал Слепышке? Она на мне живого места не оставила бы, когда узнала, что я тебя не уберёг! – Где она? – До сих пор в городе, на постоялом дворе. Я не мог тебя оставить, чтобы сходить за ней. Вот сейчас ты очнулся, и мы разберёмся со всеми делами. Кстати, туман почти исчез. Днем его нет, только по ночам бывает. Сюэ Ян старательно скрывал и свою тревогу, и оглушающее счастье. Голос, как всегда насмешливо-весёлый, его не подводил. Только в первые мгновения он не сдержался, когда, рванув на тихий голос из комнаты, снеся по пути какие-то табуреты, споткнувшись о лавку и уронив чайник, который он в тот момент держал в руках, упал к ногам даоджана, обнял его колени и прижался лицом к мягким прохладным ладоням. Ему хотелось целовать эти руки, лицо, зарыться в чёрные волосы и дышать. Вдыхать этот пьянящий запах. И он до боли стискивал зубы и кулаки, кусая до крови губы – нельзя. Нельзя! НЕЛЬЗЯ! Нельзя оскорбить Даоджана своими недостойными желаниями. Нельзя опорочить белые одежды праведного даоса! Это его, сюэяновские проблемы. Он должен с ними справиться сам! Вот только утихомирит бешено скачущее сердце, которое норовит выскочить из груди прямо в руки этому невероятному человеку. – Ты как себя чувствуешь? Голова кружится, болит? – Сюэ Ян с тревогой вглядывался в лицо Сяо Синчэня. – А что случилось там, в лесу, когда я потерял сознание? – Твой меч заколол ту тварь, что тебя швырнула на скалу. Я добил другую. Больше свинокрысов не было. Я донёс до дома тебя, твой меч и фучень. Больше ничего интересного не случилось. – Сколько времени прошло? – Три дня. – Ты всё это время был рядом со мной? – Особого выбора у меня и не было. Оставить тебя я не мог. Да и куда идти? На улице туман. Может, нечисть какая в тумане ходит, а меча у меня нет. Сюэ Ян обувал Синчэня, накладывал повязку на глаза и болтал, не замолкая, только бы опять не повисла давящая тишина. – Даоджан, может чаю? Ты три дня не ел. Сам Сюэ Ян тоже не ел и не пил. И почти не спал. А то, что было в это «почти» – вспоминать приятно, но чревато последствиями. – Попробуем встать? – Сюэ Ян обхватил Синчэня за талию со спины и, крепко держа за руку, помог тому подняться. Постояв немного, даоджан сделал один неуверенный шаг, другой и довольно бодро пошёл в сторону двери. – О, не так быстро, – Сюэ Ян помнил какой разгром учинил за это время. – Давай-ка, идём назад – посидишь, отдохнешь. А я чай заварю и приду за тобой. Или ты хочешь …? Я тебе помогу. В смысле – дойти! – Сюэ Ян стукнул себя кулаком по лбу. Ну не идиот ли?! Помощничек! Он быстро наводил порядок (распихивал по углам) в комнате и на разгромленной кухне, по которым как будто ураган пронёсся. Небольшой, но разрушительный ураган. Сяо Синчэнь слушал такую родную болтовню, и лёгкая улыбка не сходила с его лица. Та самая, за которую Сюэ Ян был готов отдать весь мир и себя в придачу! Они сидели за обеденным столом. Вернее даоджан сидел, а Чэнмэй хлопотал вокруг него в режиме курицы-наседки, стараясь прикоснуться к рукаву, или подолу ханьфу, поправляя несуществующие складки, или коснуться пальцев, подавая чашку, и задержаться ладонью на лишнее мгновение. И говорил, говорил, говорил… – Даоджан, а твой меч меня не любит! Я руки отморозил, пока его из той туши вытаскивал. Им можно воду летом замораживать! А вот фучень меня признала. Правда, после того я её не проверял. Подозреваю, это она от беспокойства за тебя – одолжение мне сделала, но всё равно… Много бы я там навоевал, если бы она так и оставалась мухобойкой! – Где Шуанхуа? – Извини, в твоем цянькуне. Когда тебя нёс, руки были заняты. А его в ножнах за пояс не заткнёшь. Там он и остался. Дело, конечно, было не в занятых руках: Сюэ Ян небезосновательно опасался меча даоса, такого «чуткого» к тёмной энергии. И дома ходить и оглядываться на грозное оружие не хотелось. Если честно, то и сейчас Сюэ Ян не был уверен в своей «чистоте» для Шуанхуа. Пусть полежит пока в рукаве у даоджана! Его Цзянцзай всю жизнь в наручи, и ничего, не обижается. Кстати, где он сейчас? Не мог же Синчэнь его уничтожить! Прикопал, наверное, где-то в укромном месте. Сюэ Ян бы прикопал. – Чэнмэй, надо бы в лес сходить, на то место. – Нах… то есть… зачем? – Надо сжечь трупы. – Даоджан! Во-первых – три дня прошло, во-вторых – я их ещё тогда сжёг. Но сходить надо. В город. Проверить как они там. Слепышку забрать. Она, наверно, глазоньки свои белые уже выплакала по тебе. – Чэнмэй! – голос Даоджана был притворно строг, а губы предательски расплывались в улыбке. – А я не ругаюсь! Сюэ Ян уже не нарезал круги вокруг Даоджана, а сидел напротив, подперев кулаком подбородок и склонив голову к плечу, бессовестно пользуясь тем, что даоджан его не видит, умилённо смотрел в такое… (ох! Как бы не назвать это слово, даже мысленно!)…в общем – такое! – лицо, и в его душе пели птицы, а в животе порхали бабочки. И не важно, что бабочки и птички – это бабьи «сопли». Ну, и ещё таких, как Мэн Яо по пьяни.