На прощание

Наступала весна, но Амариэ, всегда считавшая дни до ее прихода, теперь смотрела на календарь с грустью. Кроме тепла и солнца, весна должна была принести с собой и тот майский день, когда ракеты уйдут на Марс, унося с собой мужчин и женщин, решивших покинуть родную планету ради чужой. С Финродом они почти не говорили о полете — Амариэ слишком хорошо знала его спокойное упрямство, чтобы пытаться переубедить, а обсуждать будущее не хотелось, мысли о разлуке, пусть даже и временной, причиняли боль. Внешне все казалось таким же, как раньше. Почти таким же. Если не знать о том, что раньше над столом Финрода не висела карта марсианской равнины, где раскинулась база землян, тянущая свои линии строений и электропередач к горам. Или о том, что Амариэ раньше каждое февральское утро зачеркивала день на календаре и распахивала занавески в звездные ночи, чтобы смотреть на небо. Сейчас же календарь был убран в шкаф и пылился на верхней полке, а занавески задергивались с наступлением сумерек. У нее будет много, слишком много дней и ночей для печали и ожидания. Финрода грядущая разлука, казалось, тяготила меньше. Порой Амариэ видела его, задумавшегося о чем-то, и чувствовала, что душой он уже наполовину не здесь. Она беззвучно вздыхала и почти со злостью смотрела на карту над столом. Что так неумолимо тянуло его туда, в чужой неприветливый мир, к красно-пыльным дорогам, плоским холмам и опустевшим каналам? Неужели, жизнь здесь, на Земле, жизнь с ней, была так плоха, что от нее нужно бежать за миллионы миль? Нет, тут же отвечала она себе, нет, Финрод по-настоящему любит и ее, и их тихий город, но есть то, чего он не может здесь найти, то, что заставляет смотреть на звезды, мечтая дотянуться до них. Эти минуты проходили, и Финрод становился прежним. Тепло улыбался, приносил маленькие подарки, кружил ее по комнате под старые мелодии. Иногда пел и сам — и эти вечера Амариэ любила больше прочих. *** В один из майских дней перед самым отлетом Финрод принес ей маленькую ветку цветущей яблони. — Лежала в траве, — объяснил он, и только тогда Амариэ приняла цветы с благодарной улыбкой. — Спасибо... Они прекрасны. Она понюхала их и на мгновение прикрыла глаза. Запах пробудил воспоминания о весеннем вечере, когда они познакомились. Случайно разговорились в клубе, сбежали из шумного зала на безлюдную улицу… да так и провели всю ночь до рассвета, гуляя по городу и болтая обо всем. Амариэ казалось, будто она знает нового знакомого всю жизнь. — Я хочу запомнить Землю такой, — Финрод ласково поцеловал ее в лоб. — Запах яблонь и твоя улыбка. — Осталась неделя, — Амариэ почувствовала, как глаза щиплет от слез и сморгнула их. — А потом… — Нам сегодня обещали, что в октябре отладят радиосвязь. — В октябре — эхом повторила она. — До него больше трех месяцев, целая вечность. Финрод обнял ее и крепко прижал к себе. — Летние дни и ночи коротки. Они оба понимали, что эти слова не могут быть утешением, но Амариэ была благодарна за них. *** Отлет был назначен на поздний вечер. Когда они шли к краю города, откуда автобус должен был забрать улетающих, ракета, днем сияющая серебряной иглой, была едва видна на фоне темного неба, а с противоположной стороны уже погасла алая полоска заката. Они остановились поодаль от других прощающихся. Амариэ видела знакомых, но не окликнула никого из них. Финрод крепко обнял ее, она уткнулась ему в плечо, пряча подступившие слезы. Сердце кольнуло смутной тревогой, сильнее, чем прежде. «Не улетай, — хотела попросить Амариэ. — Еще можно отказаться. У меня тяжело на душе, тревожно за тебя». Но Финрод только прикоснулся бы ласково к ее щеке и попросил не верить предчувствиям. — Я буду ждать тебя, — сказала она вместо этого. — Прошу, береги себя. — До октября, — он убрал с ее лица выбившуюся от ветра прядь. — Когда листья станут цветом, как твои волосы, мы снова сможем говорить ночи напролет. — До октября, — эхом откликнулась Амариэ. Финрод пошарил в кармане и протянул ей маленький ключ. Амариэ недоуменно подняла на него глаза. — От чего он? — От ящика моего стола. Я все думал, как помочь тебе, сделать разлуку хоть немного легче. Амариэ попыталась улыбнуться, но Финрод покачал головой: — Не нужно, — и снова обнял ее. — Я люблю тебя и всегда буду любить, сколько бы тысяч миль между нами не было. *** Когда ракета взлетала, и огонь из ее сопла отбрасывал тени на стены домов и тротуары, Амариэ не оглянулась, продолжила идти к дому, стараясь держать голову прямо и ничем не показывая того, что творилось на сердце. Дом теперь казался пустым — без шагов, без любимого голоса, без вещей, в беспорядке лежавших на столе, и привычно раскрытой книги на диване. Там, где раньше висела карта, стена выглядела непривычно голой. Амариэ сняла жакет, не глядя, бросила его на стул и услышала звон, будто что-то маленькое упало на пол. Наклонившись, она нашарила ключ. Замок открылся легко. Она выдвинула ящик, и тихо охнула — он был полон сложенных листов бумаги, на каждом из них сверху почерком Финрода была написана дата, от сегодняшнего дня и до начала октября. Зная, что она ничего не услышит о нем до осени, он писал ей письма. Амариэ развернула лист, пробежала глазами по строкам, и те зазвучали в ее голове голосом Финрода, так, как он произносил бы их, сидя рядом с ней, мечтательно улыбаясь и глядя на нее с любовью. Моя душа, душа моей любви, В твоей груди, как мой залог, хранится... Дочитав, Амариэ бережно сложила лист и прижала к груди. Она подняла глаза на окно и увидела, что впервые за долгое время забыла задернуть вечером занавески. Начинался рассвет, темнота медленно отступала, сменяясь сумерками, но звезды все еще были видны, сияли, не скрытые ни облаками, ни кронами деревьев, а среди них и Марс — яркая красноватая точка, светящаяся ровным немигающим светом — будто насмехался над ее печалью. Если б можно было уснуть сейчас, ранним майским утром, и проснуться, когда закончится сентябрь? Осенняя рутина завертит и заглушит боль в сердце, небо будет затянуто низкими тучами, за которыми не будет видно ни звезд, ни Марса, напоминающего о разлуке, и дни и ночи, оставшиеся до долгожданного разговора не будут тянуться так бесконечно, как сейчас.