***
На удивление Дьявола, Мастер не поддавался на привычные для человеческого рода искушения. Ему было все равно на предложенные деньги, восхищение и почет, даже на квартиру. Последнее его добило. Видимо, не всех москвичей квартирный вопрос смог испортить. Мастер оказался жутко скромным. Все, о чем он попросил, — его подвал и рукописи. И компанию Дьявола. Он не спрашивал ничего личного, только имя. А когда узнал, что того можно звать Воландом, лишь усмехнулся. И в качестве причины назвал свой роман, в котором он так и назвал выдуманного князя тьмы. Воланд начал было сомневаться в том, что ему удастся соблазнить Мастера на сиюминутное, импульсивное удовольствие. Это не раздражало, скорее подпитывало интерес. Должна же быть причина такого поведения. И её непременно нужно было узнать. Так прошла неделя тщетных попыток. Приглашение на вечеринку, где можно будет познакомиться со всеми сливками общества и пролоббировать интересы своего творчества, было встречено отказом. Обещание сводить его на свидание с самой красивой девушкой Москвы — прохладным «не нужно, спасибо». А билет, который мог бы быть началом незабываемого путешествия по Европе, и вовсе остался незамеченным. — Удивительный вы человек, Мастер, — развалившись на диване писателя, пробормотал Дьявол, потягивая вино из бокала, рассматривая слегка сгорбившуюся фигуру за столом, что не отрывалась от письма. — Я предлагаю вам все, что вы только можете пожелать, а вы отказываетесь в пользу своей книги. — Я хочу дописать. Тем более, вам понравилось. — Да, у вас получилось… вполне правдоподобно. Особенно, часть про Дьявола и его свиту. — Тогда у меня нет выбора. Я обязан закончить его. — И все же, — пытаясь скрыть любопытство, Воланд резко встал с дивана и медленно, как хищник охотится за добычей, направился в сторону стола. — Вам действительно больше ничего не нужно или вы стесняетесь попросить? — Зная кто передо мной, было бы глупо стесняться, — не отрываясь от бумаг, но каждой клеточкой ощущая приближение собеседника, улыбнулся Мастер. — Уверен, что о стыде стоит позабыть, когда ведешь беседу с Дьяволом. — Стало быть, это предел ваших мечтаний? — Стало быть, так. Вы не представляете, сколько всего я пережил в своей прежней жизни. Такой покой, как этот, — Мастер обвел рукой помещение, — это предел моих мечтаний. — Я видел ваше досье, — будто слегка оскорблено выдавил Воланд. — Тогда почему вы сомневаетесь в том, что я вам говорю? — Но… должно же быть хоть что-то, — оперевшись ладонями на стол, Дьявол приблизился к писателю. — Что-нибудь, кроме покоя и вашего романа. — Мне хотелось бы и дальше проводить с вами время. Во-первых, ваше присутствие помогает с романом. А во-вторых, мне нравятся наши разговоры. — И ничего больше вас не интересует? — Наверное… — писатель задумался на мгновение, — мне интересно, почему вы не предлагаете продать вам душу. — Вы уже умерли. Все итоги подведены. Я не могу заключать сделки с мертвыми. — В таком случае, теперь мне ещё больше интересно, почему вы решили со мной возиться. — Мне было скучно. — А теперь весело? — Как бы мне ни нравился ваш роман, я не привык, что люди не поддаются на мои искушения. Вы раздражаете меня своей святостью. — Уверяю вас, дорога в Рай мне не светит. — В Аду вас тоже не ждут. — Какой ужас. И что же мне остаётся? Может вернуться сюда навсегда? Жить на земле призраком? — Делайте, что хотите, — обиженно фыркнув, Воланд отошел от стола к стопке книг на немецком. — Мы можем проводить вечера так, как хотите вы. Не все, но некоторые. Я буду отрываться от романа и сопровождать вас на все увеселительные мероприятия, куда вас только душа заведет. И мне будет легче дописать роман, и вы проведете время так, как хотите. — Вы понимаете, что только что предложили сделку Дьяволу? — удивление, размешанное с восторгом и интересом, отразилось в глазах Воланда, когда он, усмехнувшись, повернулся к собеседнику. — Вы даже здесь выделились. — Полагаю, вы согласны? — Согласен. Но теперь вы просто обязаны дописать роман.***
— Казино? Вы серьёзно? На вопрос ответа не было. Воланд лишь хмыкнул, будто рад был увидеть такую реакцию, и прошел внутрь, где его уже ждала свита. Внутри было слишком много лампочек, людей в блестящих костюмах и платьях, и монет, что откидывали от себя свет в сторону, как будто чураясь его. Мастер чувствовал себя некомфортно, но виду старался не подавать, хотя бы потому что его спутникам здесь нравилось, и настроение им портить не хотелось. Отсидев ради приличия одну партию в покер и проиграв все свои деньги, Мастер удалился к барной стойке, где, присев на стул и заказав виски, принялся наблюдать за окружающей обстановкой. Люди были весьма интересными прототипами. Девушки делились на две категории — те, что любовались своими спутниками, мерно потягивая мартини, или искали себе вариант побогаче, пока их компаньоны проигрывались, и те, которые сами не прочь поставить несколько рублей на свой выигрыш. Мужчины же, в основном, были однотипны, даже одеты одинаково. Покуривая сигары и отпивая через минуту-другую коньяк, они выкидывали фишки будто делали одолжение. Картина была прекрасная, хоть сейчас вписывай в роман. — Рассматриваете на предмет новых персонажей? — Гелла была обворожительна в своем золотом обтягивающем платье. Прогуливаясь по казино с присущей ей грациозностью, она неизменно привлекала взгляды. Усмехнувшись, вампирша опустилась на соседнее место. — Да. Здесь рай для писателя. А вы знаете, что я пишу? — Мессир давал почитать ваш роман. Он прекрасен. Жаль, что не дописан. — Я работаю над этим. А что же… — Мастер замялся, не зная как сформулировать вопрос, и заказал себе ещё виски. — Воланду настолько понравились мои тексты, что он заставил вас их читать? — Настолько, что вызволил вас из этой ужасно скучной небесной канцелярии, — девушка оперлась подбородком в ладонь, звякнув браслетами. — Подождите, — слегка опешил Мастер, — вы хотите сказать, что, при первой нашей встрече, он знал, кто перед ним. — Конечно. Он был… опечален тем, что не смог с вами встретиться при вашей жизни. — Позвольте узнать, зачем вы мне все это рассказали? Неужели он не будет зол на вас? — Мессир не говорил прямо, что нельзя выдавать вам эту информацию. А мне интересно, куда этот земной год заведет всех нас. Не услышав никакого ответа от Мастера, Гелла ушла, легким движением тронув его за предплечье. Писатель вновь оглядел присутствующих и поморщился. И все ведь они будут завтра утром уверять народ, что для коммунизма главное — устранить буржуазные начинания. Видимо, устранять они хотят изнутри. На глаза попался Коровьев, который что-то уверенно втирал даме рядом с ним, не обращая внимания на свои карты, как, в общем, и на всю игру. Азазелло как будто был рожден для игры в покер. Выигрывать ему не составляло труда, однако по его виду нельзя было сказать, радуется ли он этому выигрышу. Лицо его оставалось безразличным. Органичнее всего, на удивление, выглядел Бегемот. Зажав в пасти сигару, одной лапой он держал бокал, а другой выкидывал карты, которые непременно оказывались выигрышными, и получал, к тому же, мягкие почесывания за ушком от дам, стоящих вокруг него. Слегка улыбнувшись, Мастер провел взглядом по остальным посетителям, пытаясь найти Воланда. Он был уверен, что тот должен выделяться на общем фоне. Хотя бы потому что он не притворялся. Его уверенность и властность была органичной. — Кого-то потеряли? — мягко произнесенные слова у самого уха заставили мурашки пробежать по спине. Сделав глоток, Мастер повернулся. Взгляд Воланда не сходил с него, будто изучая, ожидая ответного слова, готового впитывать всякую мысль, что у писателя может выскочить. Эта нетерпеливость до того шла ее носителю, что невозможно было не засмотреться в ответ, отпечатывая действующую картину в мозгу, чтобы позже выплеснуть этот образ на бумагу. — Вас, — короткое слово выдавилось с трудом. Промелькнула мысль, что нужно заканчивать с виски. Других причин быть не могло. Проблема была только в алкоголе. — Мне было интересно, как Дьявол бы выглядел в казино, в таком обществе. — Я не играю, — улыбнувшись, Воланд опустил взгляд на свой бокал и принялся водить большим пальцем по каемке. — У людей нет шанса, если я сяду за стол. — Хотелось бы увидеть, — будто между делом кинул Мастер и посмотрел в сторону пухлого мужчины, который слишком уж сильно кичился своей удачей, хотя на деле, Мастер видел, лишь хорошо мухлевал, пока товарищи за его столом этого не видели. — Особенно, как проигрывается вон тот. — Мастер, — писатель повернул голову ровно в тот момент, как Воланд наклонился к нему ближе, — вы не перестаете удивлять. Как я теперь могу отказать вам? Поначалу мужчина был рад появлению Воланда, который как бы невзначай показал, что в деньгах не стеснен. Однако по ходу игры он становился все более угрюмым, хоть и пытался долгое время сохранять спокойное лицо. Внутренняя нервозность начала проявляться в постукивании пальцем по столу, таким аккуратным и на вид уверенным, что, будь Мастер чуть менее проницательным, подумал, что это просто такая манера поведения. Чуть позже к постукиванию прибавились короткие усмешки, похожие на фырчащие кота, которого загнали в угол. Воланд всё это время ничем не выдавал насколько он получает удовольствие от происходящего, только в глазах Мастер смог его разглядеть, а потом с трудом оторвать себя от любования. Мужчина под конец не смог сдерживаться, и в каждом его резком движении можно было увидеть, что он осознал свое плачевное положение, но признавать этого не хотел, а потому лишь злился и пыхтел, как бык перед красной тряпкой. В итоге, он не выдержал. Когда в очередной раз карты выпали не в его пользу, мужчина, не вполне осознавая, что делает, вскочил с места и уже дернулся в сторону Воланда, который и мускулом не повел, продолжая заискивающе смотреть на него снизу вверх. Видимо, поняв, что он сделал, неудачливый буржуа успокоился и, поправив костюм и вымученно попрощавшись, вышел в сторону бара, где его почти что под руку схватил Коровьев и, засыпая любезностями, комплиментами и лестью, навязался в компаньоны. — Что скажете? — Воланд вновь оказался подле Мастера и сделал глоток вина, не сводя с собеседника взгляд. — Вы были великолепны, — писатель от восхищения не мог ничего более сказать, лишь неосознанно тянулся к тому, от кого сложно теперь будет отвыкнуть. Главное, не думать, что этот год подойдет к концу. — Был? — наигранно уязвлено выгнул бровь Дьявол и Мастер рассмеялся и легко кивнул, а после оставил на лице улыбку и слегка наклонил его, вновь любуясь. — Предлагаю покинуть это место. — Как я могу отказать вам? На улице было прохладно и это было глотком свежего воздуха, после затхлого, полного сигаретного дыма помещения. Парк неподалеку оказался весьма кстати. Тишина разбавлялась лишь их шагами и стуком трости, а через некоторое время, когда они еще не успели уйти достаточно далеко от этого оплота буржуазного мира посреди коммунистического рая, был слышен отчаянный вопль знакомого голоса «да отстаньте же от меня!», а следом Коровьевское «куда же вы, милейший? постойте!». Мастер лишь усмехнулся и глянул на Воланда, на лице которого возникла победная улыбка. — Прекрасный вечер. Такой тихий и погода приятная, — начал писатель, засмотревшись на плавающих уток в темноте пруда. — Будучи таким интересным собеседником, вы все равно начинаете с разговоров о погоде, — откинув тростью лист, усмехнулся Воланд. — Ах что же было, если б папочка не позаботился о ней? Люди бы молчали. — И никто бы никогда не узнал, насколько они глупы. Но мы можем поговорить о другом. Мне недавно открылась информация, что вы знали, кто я такой, еще до нашей встречи. — Погода действительно прекрасная, — Воланд сказал это настолько уверено, будто это и было темой их разговора, Мастер слегка опешил, однако взглянув на собеседника, лукаво ухмыляющегося, лишь покачал головой. — И все же… Почему вы не сказали об этом? — Вы не спрашивали. Да и к тому же. Какая разница? — Зачем вы это сделали? — Я хотел встретиться с вами еще при вашей жизни, как только допишете роман, но вы, люди, любите создавать проблемы. Кто ж знал, что в один момент я узнаю о вашей смерти. Зачем нужно было прыгать с того злосчастного балкона? Почему нельзя было дописать? — У меня не было выбора, — Мастер повернулся к собеседнику, который смотрел прямо, будто его что-то заинтересовало в тех проблесках света впереди, собратья которых здесь падали на лицо Воланда, подчеркивая острые черты лица, но при этом будто смягчая их теплым оранжевым светом. — То есть все это было сделано из-за какого-то романа? — Он не какой-то, он очень хорош, — Воланд улыбнулся и опустил голову, если бы речь шла об обычном человеке, Мастер бы подумал, что он засмущался, но перед ним был не человек и как объяснить для себя это короткое, слегка нервное движение, писатель не знал. — Знаете, не часто про Дьявола пишут. — Там не только про вас. Не забывайте, что там есть еще часть про Маргариту. — Это мне не интересно, — Воланд забавно сморщил нос, что заставило Мастера вновь рассмеяться. — А, раз уж мы заговорили, Маргарита… она реальна? У нее есть прототип? — Нет, в моей жизни, к сожалению, не случалось такой любви. — Но вы все равно пишете о ней? — Я и о Дьяволе писал, не зная его. В этом же и суть искусства, разве нет? Создание своей реальности? Где я могу встретить Дьявола или могу найти искреннюю и чистую любовь. — Не кажется ли вам, что это противоположные вещи? — Дьявол и чувства? В моем романе они взаимодополняющие. — Потому что это ваша реальность. То, что вы хотите увидеть. — Вы полагаете, что вот тут, — Мастер неясно обвел рукой пространство, — Дьявол не способен на чувства. Уж простите, но я вам не верю. Тот, кого я знаю, нашел меня в небесной канцелярии, где ему явно не очень нравится находиться, и доставил на землю только для того, чтобы дочитать роман. Что это если не чувство? — Это просто желание, прихоть. — Это любопытство. А любопытство — вполне себе чувство. Можете ли вы себе представить, чтобы кто-нибудь из ангелов так поступил? Или настолько заинтересовался романом? — Допустим. Но вы говорили о чистой любви. Это немного другое. — Любовь не обязана быть направленной на человека. Искусство тоже можно любить. А потому… — Как вы это красиво вывернули, — рассмеялся Воланд. — Хотите сказать, я люблю ваш роман? — Разве нет? Вы столько всего для него сделали, но ничего не просили взамен. Даже не влияли на сюжет, просто давали ему быть таким, какой он есть. — Вы слишком хорошего обо мне мнения. — Знаете, иногда общество так яро пытается нас в чем-то убедить, что мы начинаем в это верить. — И что же вы хотите этим сказать? — Воланд остановился и сказал это слишком резко, будто разозлившись, но тут уж Мастер быстро понял, что за этим стоит. Он точно так же реагировал на информацию, которая ему была неприятна, но от того не переставала быть фактом. — Что вы слишком уверовали в людское мнение о вас, — на лице писателя появилась мягкая успокаивающая улыбка, которая, если не растрогала собеседника, то хотя бы слегка успокоила. — И считаете себя абсолютным злом. Но я этого в вас не вижу. — Что если я играюсь с вами? — взгляд бегал по лицу Мастера, пытаясь найти хоть малейший признак страха или сомнения, но писатель оставался улыбчивым и ни на секунду мысль об игре не засела у него в голове. Может дело было в доверии, а может где-то в глубине души он чувствовал отсутствие фальши. — И это маска? Очень правдоподобная маска. — Было бы грустно, — задумчиво пробормотал Мастер, мыслями находясь уже очень далеко — в своем подвале, опять всю ночь отдав роману, вписывая в него образы, которые бесновались в черепной коробке. Мастер не высказал очевидную для себя мысль, что будь это игрой, Воланд бы не признался. Едва ли это было двойным, тройным и ещё каким-нибудь блефом. Больше похоже на необдуманную от испуга фразу.***
Так проходят многие недели. Свита время от времени выбирается в город на прогулки и лишает покоя чересчур аморфных горожан. Мастер в такие моменты обычно сидит в отдалении и лишь наслаждается происходящим, предвкушая бессонные ночи, когда он будет прописывать такие яркие сцены в уже почти законченный роман. Все чаще и чаще Воланд присоединялся к нему и они начинали обсуждение местного народонаселения. В остальные вечера Мастер был занят своей рукописью. Оставшиеся пара глав дописались очень быстро и Воланд, объявившийся на пороге, вместо обычной прогулки по парку в компании бесконечных и очень любимых писателем разговоров, предлагает отметить это в кабаке, который облюбовали Мастер и Бегемот, посещающие это чудное заведение обыкновенно вдвоем. — Что же вы собираетесь делать последний месяц? Без написания романа вы вольная птица, — забирая напитки — два бокала в свои руки, два бокала в руки писателя — улыбнулся Воланд. — Я не думал об этом. Начну писать что-нибудь ещё. — Вы могли бы принимать более активное участие в наших развлечениях. — Поверьте, я получаю несравненное удовольствие от наблюдения. Мне кажется, я буду лишним. — Это дело привычки, — Мастер ничего не ответил, лишь сел за стол напротив Бегемота, рядом с которым умостится Фагот, а чуть дальше Азазелло, и почувствовал, как дьявольское плечо соприкоснулось с его. Сразу стало спокойнее и теплее. Такой эффект был каждый раз, как он получал мимолетные касания, в них никогда не было угрозы или опасности, лишь умиротворенность и будто бы проблески нежности, но мысли об этом Мастер гнал быстро и далеко, жаль, что ненадолго и они всегда возвращались. — А где Гелла? — писатель осмотрел помещение и увидел девушку рядом с каким-то длинным мужчиной средних лет, который ей что-то объяснял, а она лишь завороженно слушала. — Нашла себе ужин, — раскусывая огурец, пробубнил Бегемот. — Мастер, смею предложить вам очередную игру в шахматы. — Почему нет? — отпив немного вина, писатель уже было повернулся в сторону бара, чтобы попросить доску, но его опередили. — Не хотите ли, в качестве разнообразия, сыграть со мной? — на столе появились красивые, будто сделанные из темного и белого камня фигуры на чистой блестящей доске. Мастер удивленно повернулся и наткнулся взглядом на сидящего в пол-оборота Воланда. Вид у него был такой же, как при первой их встрече — искушающий, заигрывающий взгляд со смесью ухмылки. Фагот тут же притих, Азазелло лишь усмехнулся, а Бегемот за секунду освободил место. — Я уж боялся, что мне не представится возможность, — легко улыбнувшись, и заметив искорки азарта вспыхнувшие в глазах напротив, Мастер быстро обогнул стол и упал на стул. — Играйте белыми, — небрежно махнув рукой, Воланд не касаясь развернул доску белыми фигурами к Мастеру. — Давайте без послаблений, — писатель взяв две пешки, завел руки за спину, перемешав фигуры. Воланд никак не отреагировал, лишь усмехнувшись показал на левую руку и, секундно удивился, когда увидел в ладони Мастера белую фигуру, никак, тем не менее не показав это, но писатель знал, что смотреть нужно в глаза, только там Дьявол иногда теряет самообладание. — Я думал, вы не играете с людьми. — В игры, где нужна удача, — сосредоточенно глядя на доску, будто заранее продумывая ходы до самого финала, проговорил Воланд. — Там мне нет равных. Здесь же нужно опираться в первую очередь на ум. — Тем не менее, у вас за плечами тысячелетия опыта. У меня — маленькая жизнь, — не дождавшись ответа и сделав очередной ход, Мастер продолжил: — Мы играем просто так или на что-то? — Просто так. Велик риск, что вы снова начнете мухлевать. — Вам настолько не нравится играть за белых? — усмехнувшись, писатель съел чужую пешку. — Вы прекрасно знали, какого цвета фигура должна была достаться вам. С вашим везением по иному быть не могло. Я всего лишь перетасовал фигуры снова, чтобы результат для нас обоих был неизвестным и чтобы вы выбрали в слепую, как обычный человек. Исходя из этого, можно сделать вывод, что я не дал смухлевать вам. Только и всего. — Вы сегодня на редкость… — мысль оборвалась, Воланд задумчиво нахмурился, смотря на доску. — Какой? — любуясь озадаченностью противника, словно кот улыбнулся Мастер. — На редкость дерзки, — наконец сделав ход, Дьявол расслабленно, но слишком уж лукаво ухмыляясь, посмотрел на писателя. Все последующее время они молчали. Мастер однако отметил, что не только он были источниками тишины — свита притихла ещё в начале партии, а вот люди вокруг… будто перестали существовать. То ли место было выбрано очень удобное и спокойное, то ли не обошлось без темной магии. Писателю, в любом случае, было решительно все равно — все его внимание было привлечено к фигурам. И немного к сопернику. Возможно, чуть больше, чем немного. Воланд не мог играть спокойно, его лицо казалось каждую секунду формировало новую эмоцию. И Мастер безбожно отвлекался — засматривался пока тот думал над ходом, впитывал каждый новый жест или выражения лица после своего хода и ловил любой выделяющийся выдох. К середине второй бутылки, писатель ужасно устал. Слишком много информации, слишком много переменных, слишком много обдумывания. Мозг требовал передышки. И вина. — Шах и мат! — светясь от счастья, искрясь от восторга воскликнул Воланд. — Что скажете? — Что я сделал ошибку ещё шесть шагов назад, — крутя в руках злополучного коня, добро улыбнулся Мастер и чуть наклонил голову, обводя взглядом такие уже знакомые черты лица. — Вы слишком долго ждали, чтоб добить меня. — Люблю смотреть на предсмертные попытки вырваться обратно в жизнь, — бокал вина был опустошен. — Вы реагируете, во всяком случае, лучше, чем Бегемот. — Он не умеет проигрывать. — Извольте, — встрепенулся кот и даже отбросил в ущемленном жесте маринованный гриб. — Прошу прощения, любезный Бегемот, но это так. Сколько раз вы переворачивали доску, когда понимали, что проигрыш неизбежен? — Это происходило случайно, — фыркнул он и опустил уши. Через секунду Азазелло встал и, подойдя к Воланду, что-то еле слышно сказал ему, отчего тот помрачнел, но быстро вернул былую улыбку, взглянув на Мастера. Сославшись на дела, с которыми обещал быстро разобраться, Воланд вышел на улицу, оставив писателя в компании Бегемота. Кот лишь неразборчиво сказал что-то про очередные проблемы с третьим отделом и долил ему ещё вина. Под вызывающие сомнения в достоверности рассказы Бегемота прошли следующие пара часов. Мастер хоть и пытался слушать, но все больше и больше падал в свои мысли, которые не отличались позитивным настроем. Оставалось меньше месяца и ему придется вернуться в небесную канцелярию, а после, по заверениям Воланда, в Рай. Причин не верить этому у него не было. А потому настроение опускалось все ниже и ниже. Вино не заканчивалось, а вот остатки трезвости сметались очень быстро. В какой-то момент рассказ кота звучал будто из вакуума, а мир начал плыть перед глазами. Зато сил на размышления у его мозга не было, тут бы координацию сохранить. Умиротворяющая пустота в голове продолжалась недолго. Скоро в бар вернулась причина писательских переживаний и мысли, будто найдя брешь в пьяном ограждении, ворвались в черепную коробку, еще сильнее разгоняясь в ней. — Бегемот, я ушел на несколько часов, а ты уже успел напоить Мастера?! — разъяренно воскликнул Воланд, но кот оставался спокоен. — Ах напоить меня не сложно, я сам напаиваться рад, — протянул писатель, с трудом расставляя паузы и выдерживая нужную интонацию. — Вижу, — рассекая воздух гневный взгляд метнулся к нему. Момент выхода из кабака Мастер упустил, полагая, что его просто подняли и потянули к дверям. На улице стало лучше. На место прежней духоты пришла прохлада и свежесть, а опьянение начало спадать. Тем не менее, всю дорогу до дома Мастер держался за Воланда, под конец совсем повиснув на нем. Дьявол ничего не говорил, но всем видом давал понять, что его не очень радует эта ситуация. Трость вбивалась в землю настолько сильно, что становилось страшно за асфальт. Но писателя это почему-то смешило гораздо больше, чем пугало. Спустившись в родной подвал, Мастер уже не чувствовал головокружения, сейчас голова была просто тяжелой. Еще и начало подташнивать, однако его пьяный мозг списал это все на слегка закрученную лестницу. — Вы злитесь? — отбросив пиджак и жилет в сторону, писатель пытался справиться с удушающей бабочкой, но она не поддавалась. — С чего вы это взяли? — устав смотреть на чужие мучения, Воланд подошел и принялся развязывать неподдающийся предмет одежды, через секунду тяжело выдохнув. — Вы как умудрились затянуть узел? — Значит злитесь, — пьяная улыбка не сходила с лица писателя, а когда с бабочкой было покончено, она растянулась еще шире. — Вам не говорили, что вы красивый, когда злитесь? — Это моя натура, — закатив глаза, Воланд попытался отойти от писателя, но тот удержал его, аккуратно взяв за предплечье. — Прекратите все сваливать на свою натуру, — на противоположное предплечье опустилась вторая рука, а после Мастер, не отводя ни на секунду взгляд от своих действий, повел их выше, притягивая Дьявола ближе, в объятия. — Неужели все это время вы игрались мною, прятались под маской? — ладони Мастера переместились на чужие лопатки, а губы оказались у уха. — Только скажите правду. Пожалуйста. — Нет, — скорее выдохнул, нежели сказал Воланд, так и не разобравшись куда ему деть свои руки и что делать с чересчур открытым Мастером, а потому он выбрал застыть как испуганное животное. — Тогда просто примите комплимент, — отстранившись и все еще пьяно улыбаясь, проговорил Мастер, пробежавшись взглядом по чужому лицу и остановив его на губах. — Вы очень красивы. Как внешне, так и внутренне. И поэтому я, кажется, люблю вас, — Воланд не сразу отдал себе отчет в том, что писатель прижался к нему губами, стараясь утянуть в поцелуй. А как отдал, попытался его оттолкнуть, но сделать это было сложно. Несмотря на опьянение, хватка у Мастера была смертельная. — Прекратите, — стараясь вложить стали в свой голос, Воланд понял, что рядом с этим человеком ему стало трудно оставаться грозным повелителем Ада. Это путало все карты. В груди появилось какое-то странное ощущение и в попытке убрать его, он положил на неё руку. Жест был бессмысленным, он и сам понимал, но растерянность никогда не подсказывала разумных решений. — Вам не нравится? — кончик носа провел по щеке Дьявола. — Вы пьяны, — схватив писателя за плечи, Воланд оставил между ними расстояние вытянутых рук. — Это не ответ. — Это он и есть. Будь вы трезвы, вы бы поняли, — резко развернув слишком уж податливое тело, Дьявол приник к писательскому уху, — видите вон ту кровать. Идите спать. — А вот так резко дергать не стоило, — Мастер развернулся и стремительно направился в сторону унитаза. Воланд в сотый, по его ощущению, раз за этот вечер закатил глаза и, устало выдохнув, поплелся следом за любителем выпить. Голова продолжала кружиться, из-за чего невозможно было прикрыть глаза ни на секунду, а организм продолжал исторгать остатки вечерних переживаний, смешанных с вином. Мастер успел пожалеть о каждой капле выпитого. — Простите, — через время умывшись, писатель не спешил отходить в сторону кровати. Живот все ещё крутило, хоть приступы и прошли. — И за что вы извиняетесь? — оперевшись на кухонный стол, Воланд в непонимании изогнул бровь. — Такое встречалось на моем пути тысячи раз. — Я же знаю, что вы презираете такое поведение, — выдохнув, Мастер приложил холодные от воды пальцы к вискам. — Я… — Идите спать, — взгляд устремлённый на писателя перестал выражать негодование и отвращение, только усталость. Ещё раз умывшись холодной водой, Мастер лёг в кровать. Тело начало трясти, появился неприятный озноб, выступил пот. Подогнув под себя колени и обхватив живот руками, он безотрывно смотрел на смягчившиеся черты лица присевшего у кровати и измученного чужим состоянием Дьявола. — Простите. Так вышло. И Бегемота не трогайте, он не виноват, — все ещё борясь с ознобом, чуть слышно пробормотал Мастер. — Хорошо, — мягко улыбнулся Воланд, легко проведя по слегка мокрым волосам. — И… — Давайте поговорим завтра. Засыпайте. — Только не уходите. Пожалуйста, — глаза слипались, писатель изо всех сил пытался не проваливаться в сон как можно дольше. — Я потушу свет и вернусь, — оставив легкий поцелуй у виска, Воланд ушёл. Прикрыв глаза, Мастер продолжал прислушиваться к звукам и сдался сонливости только когда почувствовал, как вторая часть кровати промялась под чужим весом. Солнечный свет бил в лицо, а птицы, заменяя будильник, щебетали в окне. Мастер с огромным нежеланием разомкнул глаза. Дорогу домой он не помнил, а значит голова точно должна трещать от похмелья, горло должно сушить, а в животе пустота сворачиваться в узел. Но симптомов не было. Пробуждение было бодрым, будто на ночь он выпил лишь чай с ромашкой. Опустив ноги на пол, он сел на кровать и увидел в отдалении стол с накрытым на нем завтраком. В желудке заурчало. Яичница, поджаренный хлеб, соиски — все манило к себе голодного писателя. Умывшись и переодевшись, он решил подождать Воланда, ведь тот, очевидно, должен был вернуться — стол был накрыт на двоих, хоть одного из них и след простыл. — Проснулись? — дверь распахнулась, впустив в дом лучезарно улыбающегося Дьявола с пакетом каких-то трав в одной руке и белыми розами со двора Мастера в другой. — Я не учёл, что у вас не водится чай, — продолжил он, пользуясь замешательством на лице собеседника, — пришлось сходить в магазин. Мог бы и сам, но человеческий чай слишком вкусный. Присаживайтесь, чего стоите? — Вы слишком… активный, — скромно сев на стул, Мастер сложил руки на коленях. — Зато вы нет. Или не подействовало, и всё ещё чувствуете эффект выпитого вина? — Нет, все хорошо, но… — писатель настойчиво принялся уверять, но осёкся, — подождите. Вы… вы как-то повлияли на мое самочувствие? — А вы думали, что само прошло? — поставив кружки с чаем и вазу с цветами на стол, Воланд опустился на стул напротив. — С таким количеством алкоголя? — Почему же вы раньше этого не сделали? Вчера вечером? — безобидно усмехнулся писатель, разрезая сосиску. — Вы ошиблись адресатом. К тому же, должны же вынести хоть какой-то урок. К чему так напиваться? — Так вышло, — виновато прикусив губу, писатель отвел взгляд, но быстро его вернул назад, будто его осенила мысль. — Я ничего не сделал такого, за что могло бы быть стыдно? Не сказал ничего обидного? — А что вы помните последним? — Стыдно признаться, но я даже дорогу домой смутно помню. Воланд замолчал, взгляд его был будто стеклянным и устремлен сквозь Мастера, он что-то усиленно обдумывал и писатель успел напрячься. Однако через мгновение он расслабился и на лицо вновь вернулась чарующая улыбка. — Нет, — прозвучало как точка, будто не могло быть по-иному. — Ничего такого, но я не скоро забуду, как вы обнимали унитаз и извинялись в перерывах. — Простите, — ощутив как стыдливая краска залила всё его лицо и уши, Мастер спрятал глаза в ладони и шумно выдохнул. — Я ещё вчера сказал, что видел и похуже. Прекратите извиняться и завтракайте.***
И хотя Воланд уверял, что ничего не было, Мастер чувствовал какие-то изменения. Взгляд Воланда все чаще был устремлен на него, но казалось, что в эти моменты он обдумывает что-то, настолько усиленно, что зачастую его маска беспечности падает. Это обескураживает. Мимолетные касания все чаще превращаются в длинные и нежные прикосновения. И если поначалу Мастер списывал все на свою любовь к накручиванию ситуации, то впоследствии убедился, увидев заинтересованный взгляд всегда отстраненного Азазелло, что не ему одному эти касания кажутся более важными, чем те, что были прежде. Это обездвиживает. Воланд будто стал игнорировать или избегать разговоров о неизбежном конце их пребывания на земле. Если кто-то из свиты упоминал, что Мастер уже через несколько недель отправится обратно в канцелярию, он, чуть заметно, оскорбленно морщился. А в случае продолжения разговора, резко его обрывал, после добавляя какую-нибудь нелепость, будто желая поддержать непосредственность диалога. Только тяжесть всё равно ощущалась и все замолкали. Это ударяет об землю. Мастер не знал, что ему делать, а потому решил не делать ничего. Приближающаяся дата давила не меньше, чем изменённое поведение его друга. Этот год был одним из лучших за всё его существование. Перспектива разлуки разрывала то приятное, легкое чувство счастья, которое появлялось, когда он видел кого-либо из свиты или, тем более, их предводителя. Все ощущалось жутко несправедливым. Злиться он мог только на себя за то, что слишком рано разрезал нити своей жизни. И почему же он нашел то, ради чего стоит жить, только после смерти? Обидно и глупо. Настолько, что хотелось кричать до второй смерти. Срок приблизился к концу. В последний день ощущалась всеобщая грусть. Даже Азазелло пробормотал что-то вроде «очень жаль», пока Гелла неотрывно смотрела на мессира, который был еще более задумчив и молчалив. По обыкновению, они прогуливались по Москве в сторону очередного увеселительного заведения, где свита вдоволь могла бы поиграться человеческими грехами. Однако Мастеру, хоть такие вечера и были приятными, хотелось другого. Чего-то более запоминающегося. Чего-то, что можно было бы перебирать в тот скучном ненужном месте, куда его определила небесная канцелярия. Перебирать фрагменты мимолетного счастья, пока они не изотрутся и не останется ощущения, будто чего-то не хватает, какого-то кусочка памяти. — А может… — наклонился он к уху Воланда, с которым шел поодаль от разношёрстной компании, — сбежим от них? — ответом ему было лишь удивление и Мастер продолжил. — Я люблю эти вечера, но хотел бы побыть с вами наедине. Там, где вы бы отдохнули, а не работали. Воланд вновь ничего не ответил, лишь, ухмыльнувшись, утащил за локоть его в сторону и, еле слышно, будто больше себе нежели Мастеру, прошептав «не волнуйтесь», сменил пространство. Писатель первый раз проходил через такое, а потому на время закружилась голова и он прикрыл глаза, аккуратно помассировав виски. Через время открыв глаза, он увидел зал картинной галереи. На часах было одиннадцать вечера, а потому она была закрыта и в полутемном зале, наполненным лишь светом луны, проходящим через высокие окна, они остались одни. Обернувшись к Воланду, Мастер замер, не в силах оторвать взгляд. В лунном свечении он выглядел как мраморная статуя, произведение лучшего из всех скульпторов мира. Он стоял так же не отводя взгляд, смотрел с какой-то болезненной жалостью и обвинением. И если первое Мастер понимал во всех смыслах, красках и полутонах, то, как бы он ни силился понять, в чем его обвиняют глаза напротив, результата не было, ребус не складывался. — Из всех мест вы выбрали галлерею? — не выдержав молчания, Мастер отвел взгляд и подошел к одной из картин. — Вас что-то не устраивает? — оскорбленно прошипел Воланд. — Нет. Я не мог бы представить вариант лучше, — обернувшись к подошедшему собеседнику, Мастер успокаивающе улыбнулся. — Но мне очень интересно, чем был определён такой выбор? — Люди не отдают себе отчет в том, насколько они могущественны. Из белого холста создать то, что невозможно описать словами. И использовать этот дар, чтобы бороться. Бороться не примитивными методами, а той уникальностью, что создал сам. — Мы всегда стремимся к тому, чем сами обделены, — сделав вывод за своего собеседника, писатель продолжил. — Вы полагаете, что искусство — это борьба? Более тонкая, чем оружием? — задумавшись, Мастер выдохнул. — Мне всегда казалось, что это игра в Бога. — Создание своей реальности? Полный контроль над действительностью? — будто снова проваливаясь в свои мысли, Воланд прошелся по залу и остановился у очередной картины. — Но ведь ваши персонажи вам не принадлежат. Они действую так, как хотят, не это ли вы мне говорили? — А люди разве не поступают таким же образом? Едва ли Бог заставил меня спрыгнуть с того балкона. Но как писатель я подкидываю персонажам преграды, которые формируют их характер. Я решаю, какой опыт будет у них. — Людские шаги никем не предопределены. И препятствия — это лишь препятствия. Вы преувеличиваете чужое влияние на вас. — Могу тоже самое сказать и вам, — Мастер оказался слишком близко к Воланду у одной из картин, соприкоснувшись плечами, и не смог устоять перед искушением взять того за руку, из-за чего Дьявол на мгновение, которое показалось вечностью, напрягся всем телом и резко метнул взгляд на пересечение пальцев, после вернув его к полотну на стене. Писатель, сделав вид, что не заметил чужого смущения, потянул Воланда в соседний зал. — Хочу посмотреть на свою любимую картину. — Никогда не любил её, — не в первый раз рассматривая Врубельского демона, проговорил Воланд, нервно сжимая писательскую ладонь. — Почему? — большой палец будто сам начал слегка поглаживать руку собеседника. — За всеми этими внешними переживаниями, он будто всё ещё надеется. Хотя должен был уже понять, что никто никогда не будет заботиться о нём так, как люди заботятся друг о друге. Он пытается быть тем, кем не является. — Знаете, одна эта надежда делает его гораздо человечнее многих людей. И к тому же, слишком уж вы пессимистично мыслите. Может, ему просто нужно перестать бегать от людей, которые ему интересны? Не пытаться их отпугнуть от себя? Хоть чуть-чуть открыться? Поверьте, его бы удивил результат. — Открыться и получить отказ и презрение? — резко дёрнувшись, Воланд случайно вырвал свою ладонь из чужой, но не стремился вложить её обратно. — Ему бы поучиться у людей рисковать. Разговор оборвался, Воланд ушел к другим картинам, а Мастер не мог оторвать свой взгляд от этой. Она завораживала ещё сильнее, чем раньше. В первый раз, когда он её увидел, она слегка испугала его, краски казались очень драматичными, чересчур неестественными, но теперь он любил картину всем сердцем, зная, что точно пожалел, если бы что-то в ней изменилось. Она была идеальна, а Демон на ней понятен и прекрасен. — Осталось меньше суток, у вас последний шанс, — разлилось бархатом у левого уха. — Если вы чего-то желаете — говорите сейчас. — Я буду сожалеть, если не увижу ваш дом, — повернулся Мастер и непринуждённой улыбкой ввёл в ступор своего искусителя. — Покажете мне Ад? Ещё один переход и Мастер оказался в просторной гостиной. Черно-красные оттенки неожиданно казались самым уютным сочетанием. Свет огня из камина бликовал на металлической утвари, слишком хорошо сохранившейся с древних времен, откуда она была принесена. На стене полотном, что немало удивило Мастера, висела «Тайная вечеря» Да Винчи. Писатель лишь усмехнулся выбору, но рассудил, что ничего другого и не мог ожидать в комнате, где Воланд собирается со своим близким окружением, опасаясь каждый раз впустить Иуду. Какой бы прекрасной и успокаивающей не была эта комната, здесь не было книг и Мастер, в слепом порыве, ведомый лишь любопытством, двинулся к массивным тёмным дубовым дверям, ведущим в соседнюю комнату. Присутствие Воланда в этой комнате ощущалось в каждой вещи. В разбросанных листах у окна, из которого виднелась бесконечная завораживающая красота космоса, в початой бутылке вина, стоявшей у тумбочки, в патефоне, скучающем в углу комнаты. Но сам хозяин не спешил приходить, так и оставшись стоять в гостиной. Вскоре, Мастер, невесомо проводя по корешкам книг и беззвучно проговаривая названия таких знакомых произведений, которые стояли в шкафу сбоку от кровати, услышал робкий стук трости, предвещающий о появлении хозяина комнаты. — Знаете, Мастер, вы можете сколько угодно рассуждать о людской смелости, но сами вы ею не отличаетесь. — Признаю, — не отрываясь от книг проговорил писатель, чувствуя как с каждым шагом к нему все ближе серьёзный разговор, — хоть и не совсем понимаю, к чему вы это говорите. — Вы сказали тогда кое-что. В тот вечер, — Мастер испуганно обернулся и почувствовал, как стыд постепенно начал проявляться на его щеках, но встретился лишь с успокаивающим взглядом. — И я думал, что вы скажете это вновь, но в трезвом состоянии. Однако, полагаю, нужно уравнять наше положение. Я люблю вас, — писатель слегка дернулся, через его грудь будто прошел небольшой удар тока или солнечный луч, или лунный. Всё это было неважно. Важным было то, что ему признавались в любви, а он не мог пошевелиться, лишь смотрел на Воланда в попытке убедить себя, что это реально. — Если же вы тогда сказали это всуе и не… алкоголь он может изменять сознание… наверное… не знаю… в любом случае, — Воланд тяжело выдохнул и нервно прокрутил трость в одной руке, отведя взгляд, и в итоге отбросил её в сторону, — я приму… постараюсь… любой ваш ответ будет принят. — Нет, — отмер Мастер, понимая, что невольно причиняет мучения тому, кто избегает смотреть на него, бегая взглядом по комнате. Через секунду он взял руки Воланда в свои. — Алкоголь лишь сделал меня смелее. Я бы не решился высказать вам всё, что чувствую, трезвым. Не один вы боитесь отказа, а представить себе, что вы можете заинтересоваться в таком… обычном человеке, я не мог. И до сих пор не осознал это в полной мере. — Вы далеко не обычный, — Воланд не стремился скрыть облегчение, оно виднелось в расслабленности тела, в улыбке, из которой сочилось счастье, в движениях рук, которые подбирались к щекам Мастера, в аккуратном поцелуе. Такая открытость сводила с ума. Не отрываясь от губ Мастера, Воланд прижал его к себе настолько близко, что казалось будто и лишнего вдоха сделать нельзя. Но Мастеру это и не нужно было, лишь бы его не прекращали целовать, одной рукой пытаясь прижать ещё сильнее, а второй проводя по голове, пропуская волосы через пальцы. Через время он оказался на кровати, осознав это не сразу, только, когда почувствовал, что его вжали в матрас, продолжая нежно выцеловывать не только губы, но и все части лица, которые попадались. — Теперь поняли? — оторвавшись от писателя, Воланд улыбался и смотрел на него с таким трепетом, что сердце Мастера так и норовило выскочить наружу. — Да, — мягко проведя пальцем по скуле, писатель опустил руки ниже и, перевернувшись на бок, обнял Дьявола, упираясь тому в плечо. — Я понял, что не смогу вас отпустить. Я устрою бунт в Раю, только чтобы они скинули меня сюда. — Бунт… — задумчиво пробормотал Воланд в макушку писателя, вкушая любимый запах. — Признаться, я планировал сам вырвать вас из их лапищ. Может, обменял бы на Бегемота, — тихий смех разлился по комнате. — Предлагаю, сначала попробовать мой план. Ведь не будут же они держать меня против моей воли? — Вы слишком хорошего о них мнения, — грустно усмехнулся Воланд, а после, слегка отпрянув, провел по растрепавшейся чёлке Мастера. — Может… может, вы хотели бы чего-то большего, чем просто поцелуи? — Нет, — Мастер мимолетно коснулся губами кончика чужого носа, отчего на щеках напротив появился румянец. — А вы? — Мне хочется и дальше лежать с вами в тишине. И слушать ваш голос. И обнимать вас. Это слишком приятно, — последняя фраза утонула в шелесте звуков. — Тогда пусть что-то большее будет залогом нашей встречи, — переместившись ниже, Мастер оставил поцелуй на ключице и размеренно выдохнул, почувствовав на своей спине легкие поглаживания. — Расскажите что-нибудь. Весёлое. — Что скажете насчет истории о том, как свита сожгла Париж в восемнадцатом веке? Ночь прошла катастрофически быстро, Мастер старался изо всех сил не уснуть, но под утро все равно погрузился в туманную дрёму, не переставая хватать каждый звук, что издавал его Дьявол.***
В очередь он вернулся вовремя — всего через несколько минут его вызвали в кабинет, где должны были дать официальность его смерти. Однако девушка, увидев бумаги, лишь нахмурилась и извинившись, выбежала из кабинета с озадаченным выражением лица. Вернувшись, она, более радостно, видимо, решив проблему, попросила его направится в другой кабинет, поскольку его случай чуть сложнее обычных ситуаций. Добравшись до нужной двери, Мастер, усмехнувшись схожести с государственными структурами его страны, постучал в дверь и несмело зашёл внутрь. За столом сидел мужчина, очевидно высшей должности, о чем говорило все его окружение — кабинет, одежда и будто папки, лежавшие у него на столе, были более качественно сделаны. — Здравствуйте, меня к вам направили, — начал Мастер и, увидев приглашающий жест, сел в кресло, протянув свои документы. — Там, видно, что-то не так с ними. — Нет, с документами все хорошо, — слишком устало начал работник. — И с вами тоже. А вот с моим братцем, видимо, нет. Смотрите, — уже более успокаивающе и приветственно продолжил он, — обычно мы распределяем людей в связи с тем, что написано в тех документах, которые вы только что мне отдали. Редко, очень редко, бывают исключения. Система не очень хорошо отлажена и людям приходится ждать некоторое время в общем зале или в коридоре. Сами знаете, — Мастер кивнул, не желая перебивать. — И в такие моменты люди могут начать общаться. Бывает, что они встречают чистую искреннюю любовь в очереди. В таком случае, они делятся частями души друг с другом. Нам запрещено разлучать влюбленных без согласия. И тогда мы отправляем их в Рай, если хотя бы один из них заслуживает попасть туда. Там есть некоторые формальности — расписка об отказе от греховного образа жизни, плюс испытательный срок. Суть не в этом. Это и есть ваш случай. С одним только маленьким нюансом. — Мой возлюбленный не может попасть в Рай. — Да, но полагаю, что это компенсируется тем, что он повелитель Ада. Думаю, что условия у вас будут приемлемые. Но все равно нужно ваше согласие… — Я согласен, — в груди заколыхалась радость. — Что ж, — улыбнувшись, развел руками мужчина, — я другого не ожидал. Подпишете тогда бумаги и можете отправляться… Работника прервал стук в дверь, после которого и секунды не прошло, как в нее ворвался Воланд быстрым и уверенным шагом. Оказавшись рядом с Мастером в мгновение ока, он, не убирая с лица лукавую улыбку, будто случайно коснулся его руки своей. Но пальцы так и остались в касании, а значит действие было вполне осознанным. Мельком взглянув на них, Мастер поднял глаза на вошедшего и встретился с нежным взглядом, искрившимся от радости. Видимо, он уже знал о действующей ситуации. — Самаэль, — прошипел ангел, кинув документы на стол, — мы только решили все проблемы, которые ты учинил. Знаешь, сколько на это ушло времени и бумаг? — Ничего страшного с вами не случится от одного сложного случая, — издеваясь, Воланд наклонил голову на бок, выражая абсолютную невинность. — Мы можем идти? У меня знаешь ли дел невпроворот. — Избавь меня от подробностей, — закатил глаза мужчина. — Нужны ваши подписи. Человек может поставить свою и он свободен, а вот с тобой всё не так просто. Я тебя буду вызывать каждый раз, когда она потребуется. И ни на какие доверенности на демонов мы больше не поведёмся. — До сих пор не могу поверить, что я сумел то провернуть, — рассмеялся Воланд, а Мастер лишь отметил для себя, что обязательно спросит у него об этой истории. Теперь, когда первичные всплески радости прошли, на ее место пришло приятное чувство спокойствия и уверенности в хорошем будущем. Что-то новенькое и определенно приятное. Поставив подпись под нужными документами, Мастер в нетерпении ожидал, пока то же самое сделает Воланд, и он сможет вновь взять его за руку. А потом, когда они останутся одни, он сможет вновь заглянуть в любимые глаза, сможет снова услышать чарующий голос, рассказывающий очередную невероятную историю, и сможет сколько угодно целовать его, не ограничивая себя никакими временными рамками. — Спасибо, — слегка нахмурившись, проверяя правильно ли все было подписано, пробормотал ангел и поднял взгляд к Мастеру. — Удачи с моим братцем. — Воланд на это лишь закатил глаза, но сдержал себя от едкого комментария, однако Мастер решил, что себе позволить такой роскоши не может. — Удачи с документами, — с невинной улыбкой пожелал Мастер и услышал, как Дьявол прыснул от смеха, сильнее сжав руку писателя. Удивившись такой дерзости, работник небесной канцелярии лишь тяжело выдохнул и рукой указал, что они свободны. Оказавшись в гостиной, где еще вчера Мастер был уверен в том, что больше сюда не вернется, писатель облегчённо опустил плечи, осознав, что он не отдавал себе отчёта в том, насколько был напряжен там… где-то наверху. Воланд почти невесомо провёл по скуле Мастера и, прижав к себе, аккуратно поднял его голову за подбородок и оставил нежный поцелуй на его губах. — Добро пожаловать домой, — шёпот коснулся скул. — Что хотите сделать в первую очередь? — А вы? Не думаю, что вам часто задают этот вопрос. — Вы не перестаете удивлять, — махнув рукой в сторону стола, где в тот же момент появились фигуры и доска, Воланд, не убирая руку с писательской талии, вновь улыбнулся. — Партию в шахматы? — С удовольствием. А как же ваш залог? — ухмыльнулся Мастер, присаживаясь на кресло. — Вам нужно отыграться, а у нас целая вечность впереди. Партия началась. Мастер не мог сконцентрироваться на игре пуще прежнего. Воланд, не скрывая этого, отвлекал писателя, у которого дела на доске и без того были не в лучшем состоянии, то слишком нежным взглядом, то будто случайным касанием ног, то слишком приятным обращением. Кажется, Мастер изначально проиграл. Но выиграть в этой партии он и не стремился. Будет у него время отыграться.