Лёд

Лиза задумывалась о том, что пора бы оборвать одиночную жизнь, а незнакомец в аэропорту мог бы быть отличным кандидатом на её бьющееся в тоске сердце. Любой девушке хочется утешения и тепла, пусть она отрицает это под опасностью, уже заставшей её два года назад на той проклятой стоянке, но желание заботы до сих пор таится в ней, ей одиноко. Она осуждает себя за это, проклинает то, что человеку по природе отведено любить, грузит себя бесконечной работой, считая, что лучше отвечать на вопросы "Почему номер не убран?", нежеле ощущать тревожное одиночество дома. Боль, стук, звон в затылке - всё как описывают в учебниках по медицине при сотрясение иозга, только в сто раз хуже. Её едва не вырывает блевотиной смесью алкоголя и пару печеней прямо на пол.Сразу помутняется череп, ощущение, как будто в затылок пару раз бьют камнем, в голове от макушки до позвоночника прыгает ударная волна об каменную стену, глаза на время перестают выполнять свою функцию.Пространство размывается чем-то мутным, и вмещаются только примитивные разноцветные пятна в виде предметов. Вот он спускается, хромая одной ногой, придерживая её, чтобы та не сломалась как деревянная трость Тревога скользит по горлу, как обжигающий крепкий алкоголь. Рассудок Лизы туманится, впадая в знакомую ловушку из страхов и предубеждений. Она уже уверена во всём, в чём увереным быть нельзя, она чувствует, будто слышит у самого уха бьющееся сердце и к сожалению оно ей не принадлежит. Чудовище, настигшее её год назад в ту роковую встречу в аэропорту, когда она доверилась, когда она искренне улыбалась обаятельному джентельмену, теперь здесь. Она проклинает себя, что решила тогда сесть в самолёт, ей кажется очевидным, что она могла бы сесть на другой рейс - хотя обстоятельства вынуждали иначе, она могла поменять место или просто никуда не ехать, спокойно пережидая ночь в дешёвом мотеле. Сомнения ускользают из её головы, когда она видит в своём поле зрения шагающий к ней силуэт мужчины. Он её живой кошмар, он тот, кто превращает её реальность в ад, даже после смерти, пытается утащить её в свой мир. Он интимно обнажает свой шрам на шее, растёгивая пару пуговиц. Чего он добивается Стыд должен охватить её за то, что она сделала человеку - впервые причинила такую острую грубую боль? Но она защищалась, ведь так? Ведь другого выбора не было ?На удивление, Джексон способен говорить без хрипоты - видимо его связки затянулись за такое количество времени, так что единственное верное напоминание об их встрече, лежит теперь в шраме, который днём он прячет, обматываясь шарфом и застёгивая воротник потуже. Из них двух стыдно только ему, что он допустил способность навредить себе, что он проявил невнимательность, что он не справился с заданием и всё это из-за неё. Лиза скользко отшагивает назад, пытаясь найти опору, перебирая судорожно дрожащими руками по воздуху, она пятится, но боится оглянуться назад - будто в долю секунды, как она повернётся, убийца сорвётся на неё и снова мужские пальцы больно сдавят ей нежную шею. Она не видит ничего, кроме набухающих от гнева вен, которые покрывают его кожу зелёными нитями, тянущимися вдоль крепких ладоней. Из её глаз текут слёзы. Давление на трахею вызывает в ней судорожное желание кричать, но она не может. Лиза в принципе ничего не может, кроме как молиться чему-либо, чтобы спастись, хотя бы не умереть в собственном доме. Хладнокровного мучителя вряд ли интересуют её душевные терзания, как и тот факт, что он буквально перекрывает ей кислород, а его пальцы настолько въедаются в её трахею, что она сейчас вот-вот лопнет как перекрытая надувшаяся труба. Готовность к смерти всегда преследовала работницу отеля с того дня, как первый уродливый шрам поселился у неё на груди. Каждый раз, проходя мимо зеркала в ванной, она наблюдала его розоватый рубец, оглаживая успокаивающими пальцами грубую кожу. Это безобразие всегда напоминало ей быть осторожной, быть одной, запирать по ночам двери и не смотреть ночью в окно, скрывающее чудовищ, которые готовы вновь прижать её к полу, разрушить жизнь, не отнимая её. И это было хуже всего - жить и помнить причину продолжения этой собственной жизни, запуганной, таящей в себе ночные кошмары, которые теперь воплощаются в реальность. Руки судорожно в надежде прекратить терзания тянутся к его ладоням, переплетая запястья в незамысловатый узел просьбы закончить удушье. Она знает, что он не сделает этого, что терпение его переполнено всеми неудобствами погонь, смерти подручного, неудавшейся гибели Кифов и он не остановится, пока жажда крови не будет утолена в его голубых аномально ярких глазах. Последний раз она наблюдает такие глубокие впалые веки, под которыми есть что-то живое, что-то мерцающее в радужке незнакомца, с которым всего одна ночь связала их крепче всех верёвок в мире. Джексон был обаятельным - это факт, позорно стыдящий её . Наружность его обладала всеми приятными чертами, кои может носить в себе человек, а учтивость и джентльменство, которое он проявил, защищая от нападок пассажира, украшали и без того изначально идеальный облик. Она купилась, да, как и любая женщина, желающая тепла рядом, желающая наконец забыть о тревоге за укрывающим чужим плечом. Будь в нём хоть капля хорошей натуры она бы неприметно запомнила их посиделки в кафе у аэропорта, глупые разговоры, но вызывавшие улыбку с ямочками на её чувственном белом лице с тоскующими зелёными глазами. Теперь его образ лишён всего, что она помнила, ей нужно оттолкнуть его как можно дальше и она послушно упирается ногами в тёмные штаны ублюдка. Она готова умереть, но точно не дать ему возможности издеваться над людьми Очередной ночной кошмар. Лиза вскакивает, вытирая тонкой исхудавший ладонью пот с лица, в приятном осознании, что всё случившееся всего лишь сон. Тут же из её груди вылетает противоположное мнение в виде издыхания. Она понимает, что с тех пор не провела ни одной спокойной ночи, даже закидываясь повышенной дозой снотворного против рекомендаций врача деликатнее относится к организму. Ей 25 и этот 25-й год длится дольше, чем все предыдущие.Джексон застаёт её везде. На работе, когда она отвлекается чтобы попить кофе в одиночестве, в переулках, которые она избегает и тратит деньги на дорогущее такси, потому что временно лишена водительских прав, и самое страшное - в её доме. Этот пол, эти стены - каждый миллиметр её уютного гнёздышка пропитан его запахом. Когда он приближался к ней, в её нос тут же ударял изысканный аромат одеколона из ноток ели и молотых орехов. Она помнит, когда он душил её в туалете, как гневно близилось его лицо к её, что нос его скользил по её скуле, он вдыхал её страх, будто возбуждение. Время, которое она потратила на уборку разрушенного дома пожалуй бесчисленное, тряпка толкалась в самые укромные места, оставляя мокрые пятна на полу, где ещё недавно сочилась из двух дыр кровь мужчины. И эта кровь на её руках. Пока никто не видит, на работе горячий кран судорожно ласкает её руки большим напором воды, смывая невидимые следы преступления. Она каждый раз твердит себе, что она не убийца и каждый раз память упёрто подводит её,наталкивая ужасные образы лежащего на полу человека, волной разбивая все надежды остаться без чувства вины. Она хорошо помнит, что было после того как обвисшая скатерть открыла ей пистолет. Шаркающие по пыльному ламинату ноги, аккуратно переступающие через осколки стекла, окружавшие два мёртвых тела. И оба были убиты ею. Она осторожно наклоняется к темноволосому террористу, что мучал её несколько беспощадных часов, след на лбу от которого останется с ней ещё очень долго, но любопытство выигрывает в ней эту борьбу между логикой и страхом. Руки и ноги Джексона расплостаны в разные стороны, как у ребёнка, голова повёрнута вправо, как будто он говорит, что не хочет смотреть на неё. Пытаясь не пробудить в нём зверя, рука неожиданно для неё же трогает его лицо, так нежно, будто оно может разбиться подобно стеклу. В самолёте она видела его лицо гораздо чаще, чем хотелось, но ни разу не рассматривала так детально. Отец Лизы стоит в пару метрах от неё, обвитый полным недоумением, какого чёрта его дочь сейчас возиться с преступником, в его мыслях таится желание подойти и унять ребёнка подальше, закрыть в клетку из вопросов "всё хорошо?" и "точно?".Каштановые волосы спадают на её лицо, прикрывая то смущение, с которым она любуется портретом угасающего мужчины. И ей его жалко Ей стоит признаться, что Джексон обладал всеми приятными чертами. В контраст его грубым скулам рисовались пухлые розовые губы и очаровательно голубые глаза - как аномалия посреди красоты. Делая в голове нежеланные выводы, она продолжает настойчиво изучать предмет своего внимания. На челюсти и висках мягко оседает пушок, а чуть выше, около носа - еле заметные вкрапинки веснушек. Она противится собственным восхищением, но эта возможность видеть его вблизи увлекает Лизу с головой и она трепетно держит его голову уже на коленях, когда видит распахивающиеся ресницы чёрного цвета. Теперь они пересеклись двумя выдохшимися измученным взглядами - оба хотят покоя, но не могут его получить.Как будто в надежде замедлить время и подарить друг другу минуту обречённого умиротворения - она берёт его голову в две руки, а он как может поворачивается и молча смотрит. Говорить ничего не нужно. Всё, что было сказано между ними останется в том самолёте, сейчас их язык - это глаза. Они оба знают, что из работа - это каторга, что они никогда не смогут замедлить ритм жизни, чтобы успеть насладиться чем-то. Там - они были разные, сейчас - они похожи.Облик его чистых глаз теперь открылся чувственно угасающим, прекрасно взирающим на её черты уже с поиском чего-то искусного и совершенного, того, каким он никогда не будет, но очень хотел стать, глаза пробегают радужкой из стороны в сторону : осматривая острый носик, губы и излишне добрые зелёные глаза. В Джексоне нет чувства сожаления или боли, он просто проводит последние минуты жизни, мягко, без агрессии,глядя на причину своей приближающейся смерти. Джек смиренно лежит на её ногах, как на белых подушках, легко вдыхает воздух, источающий её сладкие духи со смесью грейпфрутового бриза. Он будто запоминает её.На мгновение его брови судорожно искривляются, портя атмосферу покоя. У Лизы перехватывает дыхание от испуга, неужели всё так быстро? Две раны набухают, когда его грудь отчаянно выдавливает неприятный кашель. В этой агонии было что-то неподвластно прекрасное, будто картина художника, и всё потому, что она впервые увидела беззащитными того, кто практически сломал её мир из иллюзии безопасности. Она больше никогда не перестанет дёргать ручку двери в надежде убедиться, что она плотно закрыта, она не сможет летать на самолёте без страха перед наполненным людьми железом. Поглаживая лоб упавшего, к ней вкралось понятное до ужаса явление : она хочет видеть его таким всегда. Звук приближающихся машин скорой помощи вынимает её из молчаливого диалога с лежащим на коленях мужчины. Джексон не сопротивляется, а просто с пустотой смотрит в зелёные глаза, затем обращаясь в небо. Будь у него малейшая сила двигать затвердевшими мышцами, он бы немедленно воспользовался этой возможностью - рукой потрогать спадающие волнистые пряди волос, ощутить их, покручивая пальцами и просто окончательно придаться глубокому сну в объятьях своей убийцы. Вселенская несправедливость застаёт Лизу врасплох, что заставляет её отпустить и дать медсёстрам и фельдшерам поскорее скрыть тело, обматывая в ремни и поднося старательно носилку. Две девушки - явно новенькие в медицинском деле с тяжёлыми кряхтеньями пытаются поднять лежащую тушу и обеспокойно вздыхают, виновато глядя на старшего коллегу. Он с досадотой движется к ним, заполняя протокол бездушной чёрной ручкой, и мисс Райсерт атакуют пару банальных вопросов о том, где, что и когда. Опять ей приходится давать одностороннее интервью, по правде говоря вопросы уже молотком били по её черепу, умоляющему о заслуженном отдыхе, а боль после удара о каменную стену только подтверждала намерения пострадавшей. Под благородным видом беспокойства за отца, силуэт её скрывается, подводя руки к родителю. Понятно, что Джеку окажут помощь, если он выживет, но везти его будут так медленно, что пожалуй он и сам захочет быстрее уйти на тот свет, дабы не мучаться от боли. Суматоха не нужна полицейским, как и ему - тюремный срок Лиза встаёт с кровати, шерудя ногами по полу, где-то недалеко завалялись её розовые тапочки. Знакомый тротуар из спальни по коридору и вот кухня, достаточно богато обставленная с шикарным большим холодильником, который Райсерт никак не может заполнить фруктами или нормальной едой. Сегодня ей хочется чего-то сладкого, чтобы задавить горечь воспоминаний. На столе заманчиво блестит выдержанная бутылка виски с надписью "Jack Daniels", пить Лиза любит, особенно, после долгого рабочего дня, когда Синди достаёт её вопросами о включении новой программы или о том, какую подушку принести в номер важного гостя - белую с принтом отеля или чёрную с принтом Майями. Но сегодня дурманящий алкоголь её отвлекает, когда её рука тянется подальше спрятать нездоровое искушение на полку, буквы выстроенные в ряд гневают настрой домохозяйки. "Jack на этикетке... Господи, Джек, даже после смерти ты не оставляешь меня, что, теперь решил поселиться в бутылке виски?" - в знак диалога, бутылка потряхивается, вызывая булькающие звуки жидкости внутри, когда Лиз поворачивает её с изумлением. Покопавшись в холодильнике ей удалось найти приятный сюрприз : открытая банка мороженого с ягодами и клубникой - прекрасное завершение кошмара под плёнкой сладкого холодного наслаждения. Ложка, вторая, чайный прибор залетает в рот, окунаясь затем в мороженое и проворачивая тот же трюк. Передачу ей смотреть не хочется. Здесь довольно тихое место, особенно, когда год назад здешние жильцы в ужасе разъехались по квартирам в городах. Райсерт с удовольствием облизывает металлическую ложку, встаёт, оборачиваясь на лампу, одиноко отдающую свет на кухне и её тело инстинктивно поворачивается в сторону ложа. С испугом поворачивая голову, она ловит ушами давно забытый звук. Чья-то машина подъехала прямо к её двору. Неведомая паника охватывает её, заполняет горло комком, а глаза бегают так быстро, что она не понимает, видно ей угрозу или нет. Да, обычное намерение приехать после тусовки или дел на автомобиле домой, вот только соседи насколько известно ей последовали тому же примеру,сбежав в город "Неожиданно приехали?" - её рука судорожно улавливает клочок надежды на полке - телефон тут же включается и отображает время - Три часа ночи...- она произносит вслух. Это не утешает её, только будоражит больше. Ей страшно и страх тем жарче сковывает её, как только в ней просыпается понимание - к окну она подойти не может. Слишком страшно