Рядом

Тихая разбитая дорога вела в неизвестность. На ней не было ни души, только мотор чёрной машины нарушал тишину. Дима бездумно ехал вперёд, ведь путь был вызубрен наизусть за столько лет. Всё оставалось также, кроме одного. С каждым днём он всё сильнее боялся смотреть на тот густой лес, мимо которого сейчас проезжал. В нём ничего такого не было, совершенно обычные деревья в самом обычном месте. Только вот такими же деревьями поросли те, кого Днепровский так сильно любил. Он ещё помнит, какими были Припять и Чернобыль. У обоих тёмные волосы, что вечно пушились, особенно если их неожиданно настигал дождь, зелёные глаза, завораживающие Диму всякий раз, как он в них взглянет, и эти их вечные синяки под глазами. Оба были такими добрыми и светлыми… С Родионом они были знакомы довольно долго, не смотря на то, что статус города он получил только в 41-м. Тогда у него появился шанс прорваться, стать великим, прославить их страну. Днепровский помнит, как у него горели глаза в тот день. «Я обещаю, что буду стараться. Ведь если опозорюсь сам - опозорю тебя, а значит и весь Советский Союз!» Он всегда был таким, целеустремлённым, добрым и отзывчивым, всегда верил в успех, даже если ситуация казалась безвыходной. Его оптимизма сейчас очень не хватало. А когда появилась Припять, он стал сиять ещё сильнее. У Полины были такие же чёрные волосы и зелёные глаза. Она тоже была очень милой девочкой. Её основали, как атомоград и с самого начала было ясно, что у неё счастливое светлое будущее. Она всё говорила, что сможет вырасти ещё выше Родиона. И ведь они в это верили, потому что она правда могла. Потом авария и всё как в тумане. Дима помнит, как Полина позвонила ему ночью и в слезах кричала что-то про аварию. Помнит, что совсем скоро был уже у неё. Помнит, с каким ужасом смотрел на её состояние, она слабела на глазах. Помнит, как уверял её, что всё будет хорошо, что ей помогут, они обязательно с этим справятся. Помнит, как она попросила его спасти её жителей. Помнит, как она закрыла свои зелёные глаза и больше никогда не открывала. Помнит, как в панике поехал к Родиону и бесконечно рыдал, умалчивая о том, что случилось с самой Полиной. Помнит, как целый день плакал у него на руках, понимая, что он тоже скоро уйдёт. Помнит, как они вместе провожали жителей к автобусам. Помнит, как угасали его изумрудные глаза… Впереди показался белый камень с синей надписью «Чорнобиль». Точно. Он уже приехал. Красные огни задних фар оповестили об остановке, вскоре двигатель затих. Днепровский тут надолго. Взяв с переднего сиденья букет белых роз с акацией он отправился ближе к «памятнику». Провёл рукой по буквам. Он снова здесь, снова дома. -Здравствуй, Родион, – он положил букет к мозаике. Когда её только-только установили, она была такой яркой… – Вот, 30 лет уже, как без тебя. Я скучаю. – он присел рядом. – Говорят, уровень радиации постепенно приходит в норму. Может, у нас с тобой получится встретиться ещё раз… Я в любом случае буду ждать тебя, даже если на это уйдёт вечность. – города не были бессмертными, Дима это знал, но всё равно был готов ждать хоть всю жизнь, лишь бы они вернулись. – Мне приходилось говорить это много раз, но всё равно повторю. Я люблю тебя, Родион. Жаль, что у меня не вышло сказать это лично. Я ведь тоже умер тогда, вместе с тобой. Даже у меня дома с тех пор стало холоднее, и только здесь я чувствую желанный покой. Словно ты ещё рядом. Подул ветер, заставляя Днепровского вздрогнуть от резкого перепада температуры. В апреле всё ещё было холодно. Закутавшись в кофту, он продолжил свой монолог. -Я ездил к Полине три дня назад. В первый раз за столько лет. Я не смог уехать дальше знака на въезде в город. Разрыдался прямо возле него. Я каким-то слишком нежным стал, не думаешь? – он грустно усмехнулся. – Говорят, она уже не вернётся. Это был слишком сильный удар для неё. – по щекам снова потекли слёзы, но Дима всё равно продолжил дрожащим голосом. – Знаешь, я по ней тоже сильно скучаю. Она ведь, когда умирала, она попросила, чтобы я жителей спас. И я спас, даже город построили отдельный для них. Я ведь говорил уже про Славутич? Он так на вас похож. Прямо как ты в детстве. У него даже глаза такие же изумрудные. Он часто спрашивает про вас, про то, какими вы были. А я всегда отвечаю. Он всё хочет съездить к тебе или к Припяти, но я не хочу его отпускать. Сначала восстановим тебе хотя бы парочку улиц, тогда уже и привезу. Не хочу, чтобы он видел тебя разрушенным. И, если честно, сам тоже не хочу… – каждый раз, когда Днепровский вспоминал Славутич, сам невольно немного успокаивался. – Они бы с Припятью подружились. Я так хочу, чтобы в один момент случилось чудо и мы нашли бы способ избавиться от загрязнений. Я бы отдал всё, чтобы вернуть вас. – он старался сдержать новую волну слёз. – У меня ведь тоже… Тоже никого нет. Миша и Коля так сильно отдалились от меня, что сложно поверить в то, что мы братья. Я, наверное, тоже схожу с ума. Весь мир сходит. После того… У меня из рук всё валится до сих пор. Мне всегда советовали смириться, но как же я могу? – Дима понимал, что уже не просто плачет, рыдает. И так каждый раз, как он приезжает. Он всегда плачет, потому что больно, потому что тут безопасно, потому что больше негде. – Мне ведь… даже про букет… говорили. Покойникам ведь… с чётными дарят, а я… а я всё нечётные… – мысли путались, а в горле сидел тяжёлый ком, что сильно мешал говорить. – Потому что… не могу я… даже себе не могу… признать… что покойники вы… вы ведь для меня… как мир целый… а ты попробуй мир похоронить... – Днепровский чуть ли не взвыл. А кто ему запретит? Тут ни души, только он. Он и его фантомный собеседник. Слова в предложения больше не складывались, поэтому он просто сидел, задыхаясь от слёз. Дима плакал, потому что был один в целом мире. Но он даже не подозревал, что рядом с ним сейчас сидел такой же одинокий Родион, что каждый год ждёт его и каждый год безмолвно слушает. Может, призраки и не умеют плакать, но Чернобыль точно плакал, вместе с Димой, ведь тоже скучал и тоже верил, что у них всё может быть как раньше. А ведь Днепровский даже не подозревал, что Родион, вообще-то, всегда рядом с ним.