Хранитель ночных тайн

      Гермиона должна была догадаться, что когда-нибудь её всё равно прижали бы к стенке.        Сверля взглядом спины своих друзей, Грейнджер уныло плелась следом за ними. Лепестков становилось всё больше, а дышать — труднее. Вечная скованность в груди не оставляла девушку ни на минуту; верная её спутница. Рон шёл около Гермионы и касался её запястья пальцами, словно напоминая о своей поддержке. После той ночи он несколько раз пытался заговорить с ней и убедить её признаться, но каждый раз натыкался на стену, которую она выстраивала с особой аккуратностью.         — Рон, прошу тебя, — шептала тогда девушка с багровым румянцем на лице и указывала на Фреда и Алисию. — Ты посмотри на них! Я не хочу обременять своими чувствами…        — Да ты не обременишь! Они ведь даже не встречаются! —заорал Рон, покрываясь красными пятнами, и разочарованно посмотрел на подругу. По его щекам побежали злые слёзы, и Уизли закричал ещё громче: — Ты не понимаешь, что от того зависит твоя жизнь?! Твоя! Жизнь! Гермиона! Ты можешь умереть! Я не хочу терять тебя из-за твоей глупости!        — Я не хочу, чтобы он винил себя в моей!.. — Гермиона осеклась и замолчала. Рон с неподдельным ужасом уставился ей в глаза — в самую душу, словно спрашивая, действительно ли она сказала то, что имела в виду, сдалась, даже не попытавшись. Медленно до Грейнджер начало доходить, что именно она сказала. Неужели она и вправду даже не?..        Тогда от невесёлых выводов и слишком громкого прерывистого дыхания Рона отвлекли близнецы, которые подошли к ним и поинтересовались, всё ли в порядке — они додумались наколдовать купол, не позволяющий услышать, о чём говорят люди, находящиеся внутри него. На вопрос никто не ответил, оставив его без внимания.         Несколько дней и Рон, и Гермиона отходили от этого разговора, а Гарри вновь разрывался между ними и, не будучи посвящённым в эту тайну, наивно полагал, что дело в их вспыльчивости. Грейнджер чувствовала ужасный стыд и боль, но ей было трудно винить себя в том, что она всего-навсего сохраняла подноготную правду своего недуга.         — Эй, — шепнул Рон и кивнул в сторону приближающихся к ним близнецов. Гермиона побледнела. — Спокойно, а то сейчас в фестрала превратишься.        Близнецы шагали в ногу с Джорданом, в последний момент отклонившимся от курса и упорхавшим к старшекурсницам Когтеврана. Лазуриты глаз пронзали её взглядом, смутно похожим на взволнованный.         В немой поддержке Рон сжал её ладонь и резко направился к братьям, закинул руки им на плечи, начиная заговаривать зубы и уводя в направлении к Ли Джордану. Грейнджер стойко выдержала подозрительный взгляд Фреда, обернувшегося на неё через плечо, но недолго — его за макушку нагло развернула рука Рона.         Сердце закололо где-то под рёбрами.         — Он знает, — преспокойно сказал Гарри, провожая взглядом удаляющегося Рона. То был не вопрос, но Гермиона всё равно кивнула. Джинни обожгла её взглядом и раздражённо скинула руку Полумны, постаравшейся её успокоить, с плеча.        — Выкладывай, — потребовала Джиневра, стоило им только зайти в Выручай-Комнату.       Лавгуд заинтересованно оглядела одну из спален Норы и уселась на пол, скрестив ноги.  Гермиона, прилёгшая на живот около Полумны, уронила голову на руки и через несколько секунд подперла подбородок кулаком.         — Ханахаки, — она беспечно улыбнулась, наблюдая ошарашенные лица друзей. — Если хотите узнать всё с самого начала, то рассказ будет долгим.         И он был.         Гарри напряжённо перебирал её кудри, то закручивая их на свои пальцы, то распрямляя и отпуская, словно пружинки. А Гермиона всё рассказывала — с каждым словом с души будто скатывались неподъёмные булыжники и все последующие фразы становились легче, слетая с языка.         С закрытыми глазами слушала Джиневра и сжимала руками ковёр, скрывая истерическую усмешку и всё так же отмахиваясь от Лавгуд. Та отнюдь не выглядела удивлённой, ни единого изумлённого выдоха не сорвалось с её губ, и каждое слово воспринималось ей как данное.         Однако, надо сказать, все присутствующие справились достойно — ни звука не проронили и не изменили выражения лица, вникая в детали.         — Как ты могла не рассказать нам? — голос Джиневры сорвался, почти перейдя в шёпот. Пальцы с силой вцепились в ковёр, а на лице багрился злой румянец.         — Боялась, думаю. Этого всего, — Гермиона обвела их рукой. — Не хотела, чтобы вы переживали.        Джинни взорвалась. Кричала сильно, в конце концов сорвав голос, и после хрипела — Гермиона недовольно поджимала губы и лишь усилием воли не закатывала глаза, но не перебивала, позволяла ей высказаться. Всё это время Гарри сидел молча, изредка бросая взгляды на преспокойную Полумну. Грейнджер искоса с изумлением наблюдала за ними, но решила не акцентировать на этом внимание.         Всё ещё злясь, Джиневра вернула все взгляды к себе и поделилась услышанными когда-то легендами о сражённых недугом — их можно было пересчитать по пальцам рук. Гермиона хихикнула, размышляя о том, можно ли было теперь её саму назвать избранной, и ненароком прервала рассказ, согнувшись в три погибели от кашля. Лепестки сыпались на выцветший жёсткий ковёр, пока во рту разливался металлический привкус. Рукав в попытке вытереть кровь с острого подбородка лишь размазал её по коже, оставив вишнёвые разводы.        Полумна держала её волосы и выводила круги по спине; чуть погодя Гарри сообразил достать зелья из сумки Гермионы и поднести к её губам. Вязкая жидкость обожгла гортань, однако вскоре сменилась тёплой магией, словно решившей пощекотать девушку изнутри — та вновь скрутилась от хриплого кашля.         Тело вовсе продрогло.         — Надоело.         Полумна смотрела своими затуманенными глазами как-то сквозь Гермиону, на бледном лице её застыло сочувствующее выражение. Та не выдержала — отвела взгляд.        Дверь проскрипела, открываясь, и в комнату проник естественный свет, пробирающийся сквозь арочные окна и оставляющий за собой извилистые, но короткие тени. Рон бегло осмотрел их и наскоро прикрыл дверь: Джиневра разъярённой фурией подскочила к нему.         — Как ты мог?         Досадливо изогнулись губы Полумны, что рассеянным взглядом наблюдала за Джинни, снующей туда-сюда по комнатке. Гермиона, завидев, как усмехнулся Поттер, заволновалась — запахло жареным, — и схватила Джин за рукав, заставляя не очень удачно, но всё же приземлиться на пол.         С кряхтением поднялся Гарри, неспешно отряхнул колени и подошёл к Рону, неотрывно смотря на него. Пространство замедлилось, а время утекло. Уизли криво улыбался и чего-то, очевидно, ждал от Поттера. Тот медлил, растягивая минуты всё более, так долго, как, казалось бы, уже и неприемлемо.         — Почему молчал? — Поттер хмыкнул и несильно ударил его по плечу.         — Я бы сказал, — Рон кивнул, потирая плечо, и губы его тронула кривая улыбка. — Будь это моим секретом, однако же это была тайна Гермионы. Я не имел права разглашать.         Неохотно, но Гермиона подтвердила, признав, что просила его об этом, и раздражённо выдохнула, услышав высокий голос. Гнев Джиневры едва не направился на неё, но вмешалась Полумна с рассказом про стаю мозгошмыгов, кружащих над ними. Та цокнула и через несколько коротких мгновений стихла, позволяя Лавгуд перевести тему в более безопасное русло.        До самого ужина студенты просидели в Выручай-Комнате, пропустив все занятия, за что, скорее всего, будут отрабатывать, и обсудили новости. За последние недели Гермиона, ушедшая глубоко в свои переживания, пропустила достаточно всего, хоть и участвовала в разговорах — делала видимость, на самом же деле.        В груди немного тянуло от осознания, что она самолично огородила себя от дорогих ей друзей, от их поддержки и присутствия, привыкнув со всем справляться самостоятельно. Едва ли её заботило то, что она одна разбиралась в своём недуге, но волновало другое — её изменившееся отношение к друзьям. Грейнджер, с головы до ног покрасневшая от стыда, волнами накатывающего на тело, с болезненной искренностью извинилась за своё поведение.        Джинни утёрла непослушные слёзы, скатившиеся с её ресниц, и упала в успокаивающе объятия Гарри. Подёрнутые дымкой глаза Полумны изогнулись в сочувствии, а лицо очернилось тоскливой тенью.         — Не трогай меня, — заверещал Рон, разбив напряжённую грусть, тучным панцирем сгустившуюся над комнатой, стоило Джиневре полезть ко всем с объятиями. — Ты сопливая!        — Ну так, — Джинни высморкалась в мантию брата, со злорадной улыбкой наблюдая отвращение на его лице, и вернула своё внимание Гермионе. — Когда ты планируешь ему признаться?        Та замерла, пождав губы, и стала искать помощи у Рона. Он внезапно с мягкой улыбкой заинтересовался чем-то поверх головы Гермионы, оставляя её на произвол судьбы и кару своей сестры. Под рёбрами защекотало от охватившего напряжения.                Если она не трогала Джиневру, то Джиневра не трогала её.        — Ты шутишь.        И это никогда не работало.         Гермиона с улыбкой посмотрела на подругу и отвернулась от багровевшего лица, находя дверь невероятно интересной. Резьба струилась по древесному листу, складываясь во вьюнки и цветки жасмина. Время замедлилось, и сердце начало отдавать где-то в ушах. Полумна, разбив её вакуумный барьер своим копошением, аккуратно взяла ладонь Грейнджер в свою и начала выводить на коже большим пальцем круги — успокаивающие, даже согревающие.         Джинни была любимым ребёнком в семье, достаточно избалованным, чтобы вымещать эмоции на других людей, не чуралась крепких слов и запредельной громкости голоса. И сейчас она привычно закипала, как чайник, и набирала в грудь воздух. Бум.        — Гермиона Джин Грейнджер! Ты самая глупая ведьма из всех, что я знаю!        На ужин студенты явились почти под конец. Бесконечная тирада Джиневры, которая взяла магическое обещание с Гермионы о том, что она обязательно признается, закончилась только тогда, когда Рон наложил на неё Силенцио. В тот момент все разом выдохнули, проигнорировав возмущённый взгляд — сил больше не было.         Беспечная болтовня по дороге к Большому Залу отвлекала Грейнджер от бешено скачущего сердца и постоянного ощущения удушья, от лепестков в карманах мантии и в сумке, от тягостных мыслей о болезни, каких-то иных способах излечиться и самой причине недуга.        Который прямо сейчас вновь направлялся к их компании со своим близнецом. Полумна пропела пожелание удачи и упорхнула к своему факультету, посылая Грейнджер весёлый взгляд, и остальные вслед за ней потянулись к гриффиндорскому столу.         Разумеется, та ожидала этого, но не от Лавгуд, а от очень темпераментных друзей, которые по своему обыкновению ситуацию делали не лучше, а только хуже своими предвкушающими взглядами. Словно говорили, убеждали её в том, что вот он — идеальный момент!         Грейнджер была не согласна с ними и нашла интересным узор деревянной столешницы, усаживаясь на скамью. В Большом Зале на ужине среди множества других студентов было ощущение момента идеального для позора, но никак не признания — было в публичном раскрытии чувств нечто неправильное, укоризненное, даже вульгарное.         Кто-то так не считал и был прав в своём убеждении, но и Гермиона не ошибалась — для каждого свои границы дурного тона и романтики, немного смазанные или очерченные твёрдым грифелем, оставившим на полотне глубокие царапины. Но в понимании Грейнджер признание в Большом Зале служило моветоном, слишком большим вниманием к нежности, чувствам, чересчур горьким отказом и эмоциональным ответом.         Взволнованное чавканье Рона вывело её из рассуждений, и Гермиона раздражённо одёрнула его, напомнив о правилах поведения за столом. Близнецы упали на свободные места около Грейнджер и завели разговор о последних сплетнях так, словно их поведение не должно было вызывать подозрений. Однако оно доводило до мятежных мыслей об очередной задумке.         Искоса Гермиона посмотрела на Фреда и поджала губы от охватившего её беспокойства — его и так бледная кожа стала походить на мрамор, под глазами залегли тени, а губы потеряли свой цвет. Казалось, нечто тревожило его, но оставалось загадкой за беспечным внешним видом.         Сердце смятенно сбилось, стоило голубым глазам поймать её на разглядывании. Вновь.        — Так соскучилась по мне? — Фред шептал заговорщическим тоном, близко склонившись к ней, и мягко усмехался. Гермиона хмыкнула, упрямо переведя взгляд в свою тарелку. — Эй, мизантропка, ну же, обрати наконец на меня внимание.        — Давно уже обратила, — Грейнджер улыбнулась, позволив правде, так долго скрываемой в потёмках души, легко соскочить с языка, а сразу после посмотрела прямо на него, поддерживая глупую браваду. И сразу же утонула в лазуритах его глаз. Мерлин, она была так слаба перед ним. — Фред, на вас невозможно не обращать внимания.        — По твоему мастерскому игнорированию не скажешь.        Неопределённо махнув рукой, Гермиона снова уткнулась в тарелку и постаралась не обращать внимания на пристальный, почти настойчивый взгляд на себе. Ладно, возможно, она действительно их игнорировала, но у неё были на то весомые причины. Рука с вилкой дрогнула, не дойдя до рта, когда в груди что-то сжалось и в следующую же секунду начало распирать, врезаясь в рёбра. Зелье не позволило бы Грейнджер снова задыхаться и плеваться лепестками, но ощущения от распускающихся бутонов скрыть не могло — не рассчитано было.         Слишком внезапно. Резко. Больно. Гермиона будто получила под дых со всей дури самым огромным фолиантом в мире. Рон сбоку от неё зашевелился и обеспокоенно вгляделся в её профиль. Грейнджер вымученно улыбнулась и заверила, что всё в порядке.         Желудок вновь скрутило от очевидной лжи. И Рон ей не поверил. Что ж, это было справедливо.        Ей почудилось, что он снова что-то сказал. Показалось, будто она ответила. А быть может, они молча вновь обратили внимание на ужин. Реальность спуталась с мыслями и несбывшимися ожиданиями.         — Гермиона, — обратился к ней то ли Фред, то ли Джордж. По голосу их было трудно различить.        Грейнджер обернулась, нос к носу столкнувшись с наклонившимся к её плечу Фредом, и отпряла, как ошпаренная. Слишком много пар глаз смотрели прямо на неё, создавая напряжение, сковавшее девичье тело, странным взглядом — испытующим, серьёзным.         Неужели они?..         Замявшись, Гермиона бросила паникующий взгляд на преподавательский стол. Оттуда на неё смотрели Снегг тяжёлым немигающим взглядом, Макгонагалл обеспокоенным и Дамблдор весьма и весьма заинтересованным.         Сглотнув, девушка обратила внимание на друзей.        — Я прослушала. Что вы сказали?        — Мы рады, что ты стала себя лучше чувствовать и сейчас всё хорошо, — мягко улыбнулся Джордж, выглядывая из-за своего брата-близнеца, и извернулся, чтобы потрепать её по голове. — Мы скучали по нашей зазнайке. Слишком уж давно ты нас не гоняла.        — А вы, я смотрю, ждёте и не дождётесь отработок, — Гермиона строго посмотрела на них и пригрозила им вилкой.        Всё возвращалось на круги своя. Лишь в груди теплились тянущая тоска и цветы, неизменно прекрасные и всё так же смертельные. Грейнджер сунула руку в карман мантии, нащупав лепесток, и с неохотой вернулась к ужину. Ей всё ещё было трудно поверить в то, что такие нежные растения могли враз стать одной из самых мучительных смертей.         После ужина, оставив за спиной тяжёлые двери Большого Зала, Гермиона дёрнула Поттера за рукав и, дождавшись, пока они отстанут от остальных, шёпотом поинтересовалась:        — Гарри, можно взять у тебя мантию-невидимку?         — Герм, — Поттер хмыкнул и почесал затылок, превращая волосы в гнездо, ещё большее, чем когда он только проснулся: — Она сейчас у другого человека. Но если нужно, вечером сможешь забрать.         — У кого?         Девушка недоумённо моргнула, осведомлённая о том, что Гарри почти никому её не отдавал, предпочитая самому разгуливать в неположенное время.         Достаточно долго Поттер молчал, но вскоре подал голос — извинился. Пожав плечами, Грейнджер отмахнулась от него и заверила, что всё в порядке. В конце концов, она всё это время прекрасно справлялась и без неё.         Чтобы дойти в одиночестве до Больничного крыла, Гермионе пришлось отбиваться от каждого из друзей и всех сразу, слишком настойчивых и раздражительных, чтобы оставить её после первого же отказа. В груди уже достаточно отчётливо ощущались растущие и распускающиеся бутоны, корневища, оплетавшие органы и кости, и вьющиеся стебли.       Мрак.         Гермиону мутило от дикой магии, необузданной, неконтролируемой, растущей внутри неё. Изумительно, насколько бережно, настолько же и болезненно, неумолимо распространяющей по всему телу путы — маленькую жизнь, постепенно отбирающую себе же подобную у девушки.         Зелья помогали, замедляя рост вьюнов, но только на непродолжительное время, порой не справлялись — девушке приходилось посреди занятий выскакивать из кабинета, чтобы выпить мерзотную жижу. Лепестки всё чаще и чаще становились забрызганы кровью. Удушье только не покидало свой пост, и эта сомнительная стабильность радости не приносила.         Едва подрагивающими руками достала из кармана увядающие лепестки и без раздумий сожгла, как делала всегда. Быть может, зря. Наверное, ей стоило рассмотреть белоснежный лепесток поближе, удостовериться в том, что растение определено правильно.         В спину подул ледяной ветер, почти не беспокоивший — Грейнджер привыкла к вечному холоду, сопровождавшему её на протяжении всего дня, лишь на ночь сменяясь лихорадкой.         Путь к Больничному крылу пролегал через множество тёмных коридоров. Ступая по камню, на мгновение Гермиона даже подумала, что потерялась среди теней прошлых лет, величественно в своей изящности льнущих к потолку. В тяжёлом скрипе рамы Грейнджер уловила шёпот забытых поколений. Страдал ли кто от такого же недуга в стенах этой школы? Быть может, он скрывал, но излечился, получив взаимность?         Гудящий сквозняк не отвлекал от мыслей. Временами на пути мелькали призраки, проплывавшие сквозь каменные стены, скрипели доспехи, скользил мимо шёпот студентов.   Лазарет по традиции встречал характерной вонью медикаментов, отблеском алого заката и тёплым светом свечей, отбрасывающих длинные тени. Они пробегали от самого входа и тянулись вдоль крыла, укрывая собой трещинки в камне, разглаженные простыни пустых коек, оставляя отпечатки на лицах болевших.         Мадам Помфри махнула ей рукой в сторону своей комнаты и продолжила колдовать над первокурсниками с языками длиной почти в 17 футов. Измотанные страданием лица даже в этой ситуации искрились весельем, изумлением от всего нового, возможностей магии и вредилок, сумевших сотворить с ними нечто невообразимое.         Гермиона, проходя мимо детей, прищурилась, завидев обёртку от конфет близнецов Уизли, не так давно объявивших о новинке среди своих сладостей. Глухое раздражение взметалось, закипало глубоко внутри — она чудом сохранила спокойствие, но позволила себе проворчать, ни к кому не обращаясь:        — И неужто нельзя оставить в покое детей и не ставить на них эксперименты, как на крысах? С каждого три шкуры спущу за отвратительные забавы.         — Отрадно видеть, что Вы наконец проснулись и перестали купаться в жалости к себе, — сбоку зазвучал жёсткий голос Снегга, развалившегося в кресле. Гермиона не позволила кривой улыбке тронуть её губы, всё ещё лелея спокойствие внутри себя.         — Простите, профессор. Думаю, у меня было право погрязнуть в жалости к себе.        — Неужели.        Ей хватило ума проглотить едкий ответ, отвернувшись от Снегга; однако она знала, что профессор её затылок сверлил взглядом настолько пристальным, что рисковал прожечь его насквозь.         Он был прав: Гермиона добросовестно тонула в жалости к себе — но его прямота, граничащая с грубостью и бестактностью, задевала за живое, цепляла глубоко внутри струны и стебли цветов. Биение собственного сердца отдавалось в ушах.         С неохотой, но Грейнджер согласилась с ним.         Она хотела погрязнуть в этой жалости, потому что не знала, как ей справляться со всем: навалившимися дополнительными заданиями, недугом, Фредом, вечно сующим нос в её дела, растерянными друзьями. Гермионе было трудно винить себя в этом.         — Ты слишком строг с ней, Северус, — раздался неожиданный голос.         Вдоль позвоночника словно хлынул ледяной поток. Из-за бархатной шторки выплыл Дамблдор с цветастой чашкой, летящей перед ним, и присел на одно из кресел.         Порыв изумления сгладился, почти как море в штиль. Но вот сердце ёкнуло от необъяснимого волнения.         — Директор, — пролепетала Гермиона.        Альбус одарил её заинтересованным взглядом сквозь свои причудливые очки. Отпечатки лет проложили на его лице глубокие морщины, особо облюбовавших глаза и уголки обескровленных губ. Под горящими свечами он казался куда более уязвимым, чем был на самом деле — не один из величайших колдунов, но добрый уставший дедушка.         В тишине мысли сами лезли в голову, напирали вопреки попыткам девушки отогнать их. Гермиона опустилась на стул около рабочего стола, сложив руки на коленях, и перевела взгляд на ящик с зельями. Снегг грозился их больше не варить, но каждый раз приносил ей всё новые и даже экспериментальные лекарства. Грейнджер мягко улыбнулась, переполненная благодарностью за это, и вздрогнула от резкого грохота.         В распахнувшиеся двери вбежала Мадам Помфри, запричитала, доставая с полок костерост, и скрылась в лазарете. Под аккомпанемент её голоса и страдальческих восклицаний, доносящихся из другой комнаты, Гермиона вытянула шею, заинтересованно высматривая вновь пришедших в Больничное крыло, но лишь наткнулась на высокую фигуру.         Строгая мантия водопадом заструилась к полу, сияя тёмно-фиолетовым бархатом, остроконечная потрёпанная шляпа слегка съехала набок. Макгонагалл проплыла в кабинет с уставшим видом и утолила любопытство всех присутствующих:        — Третьекурсники решили устроить соревнование, кто сможет прокатиться на гиппогрифе. По совету кого-то из старших. Традиционно.         — Позвольте мне угадать их факультет, — Снегг позволил ехидной усмешке тронуть его губы.         Минерва оставила его без внимания и молча опустилась на диван. Мантия растеклась по нему, поблёскивая на свету, иссиня-чёрными тенями углубляла отпечатки прошлых лет на лице, придавая ещё более уставший вид.         Спустя некоторое время Снегг вновь заговорил про несносный факультет, однако Макгонагалл молча взмахнула рукой, заклеивая трансфигурированным скотчем рот декана, позеленевшего от такой наглости, и вдруг кивнула.         — Вы правы, Северус. Ни дня спокойного в Гриффиндоре, — пожаловалась она. Гермиона закашлялась, неумело маскируя смех. — Может, на отработки их отправить, как думаете? Слишком довольные ходят в последнее время.         Северус деловито закивал.         Догадка пронзила Гермиону жалом, она нахмурилась, почесала бровь. Речь шла о тех самых старших, по совету которых студенты решил прокатиться на гиппогрифе — близнецах. Что ж, они действительно заслуживали всех отработок, которые только можно было придумать.         Раздражение и потрясение перебивали, вытесняли друг друга. Ленивая сова пролетела за окном, унося с собой её мысли, переживания, воспоминания. В конечном счёте они смазались и рассыпались.         — Отправляйте их ко мне, — Снегг отклеил скотч с одной стороны, ядовито улыбнулся, предвкушая скривлённые брезгливостью лица близнецов, и вновь заклеил рот. Грейнджер недоумённо моргнула.         — Заставлю их стойла драить, — буркнула Минерва.         Рассмеявшись в бороду, Альбус разлил ароматно пахнущий мандаринами и корицей чай по чашкам и левитировал каждому присутствующему. Снегг скептически приподнял бровь, небрежно взмахивая рукой и указывая на свой заклеенный рот. Минерва с улыбкой трансфигурировала обратно несчастную линейку и вслух заметила, что Северусу очень даже шло быть с закрытым ртом.         Проигнорировав очередную шутливую перепалку преподавателей, Дамблдор вежливо предложил студентке лимонные дольки, отправляя к ней цветастую чашку чая. Минерва вдруг ссутулилась от смеха, со всей силы хлопнув Снегга по плечу, и прикрыла глаза ладонью. Гермиона перевела недоумевающий взгляд с преподавателей на директора, сдержанно поблагодарила и отказалась от лимонных долек, решая не думать о том, откуда они. Он вполне мог принести с собой или трансфигурировать что-то из кабинета.         Альбус печально кивнул и вернул внимание Снеггу и Макгонагалл, заводя с ними разговор о каких-то рабочих вопросах. Грейнджер отгородилась от их перешёптываний, покорно сложив руки на коленях. Перед глазами снова возникли те первокурсники с длиннющими языками, волочившимися по полу.         В груди ухнуло что-то тяжёлое. Если Гермиона застанет близнецов в гостиной, то непременно отправит на отработки по воскресеньям, чтобы знали впредь о недопустимости экспериментов над детьми.        Мадам Помфри зашла с восклицаниями о несносных гриффиндорцах и залпом выпила чашку чая, заботливо оставленного ей Дамблдором. Дверь в лазарет с грохотом захлопнулась, подгоняемая, вероятно, сквозняком. Рамы жалобно заскрипели под порывом ледяного ветра, кружащегося вокруг школы.         Директор вдруг прочистил горло и загадочно улыбнулся в цветочную чашку. Грейнджер искоса взглянула на Дамблдора. Его глаза светились озорными полумесяцами, ничуть не скрываемыми чудными очками. Ей, должно быть, почудилось: профессор опустил голову, кивнул.         Раздался мелодичный и слегка скрипучий голос Помфри; она вновь начала взмахивать палочкой и накладывать диагностические чары. В очередной раз Гермиона покорно прикрыла глаза и проглотила подкативший ком, углубляясь в унылые вибрации магии. Горечь обожгла её изнутри.         — Гермиона, будьте добры, введите меня в курс дела.        Просьба поразила своей неожиданностью. Дамблдор прекрасно был осведомлён о всех деталях — Грейнджер это знала, — и, скорее всего, просто хотел услышать лично от неё. Изумлённо выдохнув, Мадам Помфри дёрнула палочкой много резче, чем нужно было, и Гермиона заскулила от пронзительной боли в груди.         Перед глазами засияли вспышки, и сквозь пелену послышался грохот. Казалось, девушка что-то уронила. Волосы на затылке зашевелились, когда всё напряжение, накопленное за столько времени и непременно вылившееся бы вечером в слёзы, лопнуло, созревшее в нечто горячее в грудине.         Целительница встрепенулась, мгновенно сняв заклинание, и спросила, в порядке ли девушка.         Нет.         Грейнджер хотела замотать головой, заорать от боли и трансгрессировать в свою кровать, чтобы свернуться там калачиком и переждать, но лишь кивнула. Глаза щипало от накатывающих слёз, но она старательно сдерживала их.         Жар становился невыносимым. Воздух со свистом втягивался в лёгкие. Над комнаткой повисла оглушительная тишина. Скрипнула старая рама, и уши полоснуло резью.         Единственным желанием всё ещё было поскорее освободиться и выпить обезболивающее зелье, чтобы не чувствовать острой пульсирующей боли, залезть под одеяло и забыться крепким сном без сновидений.        Она подумала о Фреде. Представила, что он неведомым образом оказался рядом с ней, прижал к себе, успокаивающе вычерчивая узоры на её спине и поглаживая по голове. Сурово укорил бы целительницу.         Волосы на затылке вновь зашевелились, и так невыразимо стало тепло. Ей почудилось, что ладони, спину и шею обожгло жаром. Кривая улыбка тронула губы. Что же, в самовнушении она и вправду была хороша.         Придя в себя, Грейнджер встретилась с пронзительным взглядом директора и нахмурилась, сперва вспоминая о вопросе, а после пытаясь понять, почему он спрашивает её, а не Помфри. Тело лизнул холодный воздух; она поёжилась и поёрзала.         Тем временем Поппи обернулась на Альбуса, их взгляды, достаточно странные от безмолвного разговора, встретились, задержались и скользнули в стороны.         — Я больна… — Гермиона едва выговаривала слова, вылетающие со свистом; голос её звучал тихо и слабо. — Эм…        — Ханахаки, — деловито кивнул Дамблдор и посмотрел на неё понимающе, без улыбки. — Не бойтесь называть вещи своими именами. Как Вы помните, страх перед именем усиливает страх перед тем, кто или что его носит.        — Ханахаки, — повторила Гермиона, перекатывая буквы на языке, и зажмурилась от волшебных нитей, проходящих сквозь неё.         Грудь всё ещё пульсировала, пальцы бессознательно поглаживали покрасневшую кожу под ключицами. Помфри с особой осторожностью водила палочкой над девушкой, изучала пергаменты и горько поджимала губы.        В каждом движении сквозило отчаяние. Магия бережно проплывала сквозь неё, остужая невыносимый жар, но не унимая горечи, затопившей всё нутро. В попытке отвлечься Гермиона завертела головой и заметила в углу подоконника стопку книг, названия которых казались смутно знакомыми. Шестерёнки заработали с завидным усердием и уже через долю секунды озарили осознанием.        Выручай-Комната.        Первый день, уютная комната с высокими книжными стеллажами, многочасовое штудирование книг, подкинутых магией. Гермиона так и не взяла те фолианты в библиотеке, названия которых записала на пергамент, зато прочитала много других и не нашла в них ответов.         — Многие маги уверены, что это сказки, —Дамблдор заговорил внезапно, заставив вздрогнуть целительницу. Гермиона моргнула. — Однако ж любовь — это сила, одновременно намного более чудесная и более ужасная, чем смерть.         — И её верная подруга, — мрачно добавил Снегг, до этого хранивший молчание. Казалось, он слышал это не в первый раз. — Позвольте Вам напомнить, директор, что именно она и является причиной ханахаки.         Гермиона хотела заткнуть уши и никогда более не слышать из уст преподавателей о её вероятной кончине, напоминания о чём читались между строк в каждой фразе. Какая бестактность. Грейнджер прикрыла глаза, понимая, что всё это затянется надолго.         Мерлин, помоги.         Пустые коридоры Хогвартса одновременно восхищали и внушали ужас. Гермиона через силу заставляла себя идти в гостиную, спотыкаясь на ровном месте. Головокружение сбивало с пути, прохладный воздух обжигал лёгкие.         Гостиная Гриффиндора была традиционно пуста после полуночи, ноги заплетались, а плечо отваливалось от тяжёлой сумки. Гермиона едва дошла до дивана, повалившись на него, и с тоской посмотрела на лестницу.         —  Надо собрать себя в кучу и дойти до спальни, — Грейнджер наказала себе же заплетающимся языком. — Надо.