Mechanical Malintent

Каким бы прекрасным произведением искусства ни являлся "Принц", он всё равно остаётся предметом изысканной работы. Кто бы ни создал его из тонкой проводки и решетчатой обшивки, он не оставил инструкции по эксплуатации, и, к неудовольствию Эзопа, Виктор не был особенно полезным пациентом. Для него становится полной неожиданностью, когда однажды в мастерской Эзопа Виктор вскакивает с места, где он сидел, развалившись в кресле. — Эзоп, — начинает он непринужденно. Эзоп уже чувствует, как головная боль начинает отбивать "тук-тук-тук" у него в виске. — Да? — На данный момент я слеп. Эзоп относится к этому заявлению с такой же безропотной паникой, как и человек, слышащий гудок приближающегося поезда: бесполезная реакция, но всё равно непроизвольная.  — На оба глаза? — интересуется он, вставая из-за стола и направляясь к Виктору, который развалился на столе для обследования, как на шезлонге.  Он видит, как принц лениво моргает сначала одним глазом, потом другим, словно сонная лягушка.  — Мм, да, — промычал Виктор. — На оба глаза.  — Больно? — Спрашивает Эзоп, уже ощупывая черепную пластину на затылке.  — Нет, нет. На самом деле, это ощущается так, будто кто-то погасил свет. —Хм, — всё, что отвечает Эзоп. Вместо этого он обходит смотровой стол, чтобы получше рассмотреть защёлки, скрепляющие череп Виктора, прямо под волосами. — Я собираюсь вскрыть тебя, просто чтобы проверить проводку. Ты хочешь остаться в сознании или отключиться? — спрашивает он.  Виктор на секунду задумывается, прежде чем ответить: — В сознании, пожалуйста.  Как вежливо. Извлечь эту часть из Виктора несложно. Ещё проще понять, что с ним не так, если заглянуть под его шляпу.  — Похоже, оборвалась проводка в оптических гнёздах, особенно в части глаз, —  Эзоп размышляет, лениво перебирая пальцами провода. — Возможно, у меня есть запасная, но это означает, что мне придётся удалить оба глаза.  — О, какая радость, — с сарказмом отвечает Виктор. Напряжение оставляет его плечи; хотя он отчасти не замечает этого. Больше нет нужды беспокоиться, решение кажется очень простым. Эзоп принимается за работу.  Виктор не похож на других его пациентов-роботов, хотя бы потому, что он до сих пор бодрствует, и, хотя он не нуждается в этом, он всё равно дышит; преднамеренный подъём и опускание его плеч успокаивающе сопровождает Эзопа во время работы, тихо жужжа вентиляционными отверстиями. Один глаз извлекается легко, а второй выскакивает наружу под тихое шипение Виктора. — Больно? — Спрашивает Эзоп, обходя стол и вновь поворачиваясь лицом к пациенту.  — Не совсем, но я могу чувствовать, если это вообще имеет смысл? — Говорит Виктор. Две пустые глазницы смотрят на Эзопа, хотя брови оформлены как искусственные лицевые мышцы вокруг отверстий, что, вероятно, делает его менее отталкивающим, чем ожидалось. Эзоп игнорирует безобразный толчок возбуждения и вместо этого произносит “ммм”. Эзоп — профессионал, а также реалист. Любое влечение к одной из механических деталей, попавшим к нему на стол, — это в лучшем случае подсознательные страхи, отвращение, закрученное в психике, превращающее один спазм желудка в другой. До некоторых пор. Принц — изумительное произведение искусства.  Эзоп проникает пальцами прямо в глазницу Виктора. С другой стороны ничего почти нет, в основном для того, чтобы освободить место для полноценного оптического крепления глаза внутри черепа. Прежде всего это мягкая внутренняя поверхность кожи. Если надавить достаточно глубоко, то можно почувствовать покрытый плотью металл, из которого состоит нос Виктора.  — Немного глубже, и ты погрузишься в меня по самые костяшки пальцев, Эзоп... Сначала пригласи меня поужинать.  Любое ехидное возражение дорогого Эзопа заглушается мычанием, и вместо этого он зацикливается на том факте, что если чуть-чуть надавить, согнуть пальцы, то можно расширить глазницу и натянуть кожу туже, чем задумано.  Эзоп, наверное, не должен был удивляться, но всё-таки удивился, когда Виктор протянул руку и обхватил его член через брюки.  — Рад меня видеть? — Принц смеется. Эзоп отдёрнул пальцы от его черепа, делая шаг в сторону от цепких рук Виктора. — Я не возражаю. Дыра есть дыра, не так ли? Если ты заинтересован в этом, что ж. Я пытался трахнуть тебя несколько месяцев подряд. — Нет, ты не пытался, — сказал Эзоп. Он наблюдает, как Виктор засовывает пальцы в опустошённую глазницу и шарит внутри собственного черепа с тем отстраненным любопытством, которого Эзоп привык ожидать от принца.  — Это не значит, что я всё ещё не хочу этого, — он жестом подзывает Эзопа к себе, неуловимо, как кто-то, кто пытается не спугнуть животное. Эзоп удивляется, где он вообще научился этому, но идёт туда, куда его поманили.  Кожа вокруг глазницы мягкая и легко сгибается, когда Эзоп надавливает на неё, его палец соединяется с пальцем Виктора внутри. Виктор лишь мычит, безмятежно улыбаясь.  — Ну? — спрашивает он. Эзоп надолго задумывается. — Скорее всего, это будет твой единственный шанс сделать это, — продолжает Виктор. — У меня нет привычки вытаскивать глаза. Эзоп любит думать о себе, как о практичном человеке, и это очень разумный довод. К тому же, он и так уже наполовину возбужден. Не то чтобы у него были моральные возражения.  — Конечно, — в конце концов говорит он. — Хорошо. Откинься на спинку и дай мне надеть презерватив. Я не хочу, чтобы сперма попала тебе в глазницу.  — Я бы не возражал, — говорит Виктор, отворачиваясь, чтобы порыться в своем ящике для мусора. — Я бы сделал это. Я бы сам почистил твои цепи.  — Ха.  Презерватив чудесным образом найден, Эзоп возвращается и обнаруживает Виктора частично раздетым.  Принц разработан как кукла, нежели настоящий автомат, а это значит, что под одеждой, в которой он каждый день щеголяет, скрываются его мягкие внутренности или, что более уместно, открытая клетка из проводов и шестерёнок.  Эзоп и раньше лицезрел его обнажённым, но это никогда не переставало его восхищать. Называйте его пуристом, но таких машин, как принц, действительно больше не делают.  Одна рука покоится у него на животе, всё ещё одетая из-за того, что он застегивает пуговицы, в то время как другая рука играется с собственной грудной клеткой, искусно обработанные пальцы теребят заводное сердечко в центре груди.  Эзопу быстро удаётся сделать себя достаточно твёрдым, чтобы уместиться в презерватив. К несчастью для него, он уверен, что Виктор каким-то образом осознаёт этот факт, потому что он тихонько смеётся, когда Эзоп подходит к нему.  — Без смазки? — спрашивает он, откидываясь на спинку стула.  Эзоп задумывается о том, во что превратился бы череп Виктора, если бы он использовал лубрикант, а затем о сухом трении кожи о латекс.  Съёжившись, он сплёвывает на ладонь, быстрыми влажными движениями обмазывая свой член.  — Ты не очень-то романтичен, не так ли?  Эзоп не утруждает себя ответом, вместо этого просто прижимает головку своего члена к глазнице Виктора. Одной рукой он крепко придерживает член, медленно погружаясь в череп Виктора, а другой хватает его за волосы, притягивая к себе, пока он медленным, сладостным движением не достигает дна в глазнице Виктора.  — Вот и всё, — вздыхает Эзоп. Это не доставляет такого удовольствия, как его собственная рука. Это даже не сравнимо с секс-игрушкой. Он уверен, что если немного наклонится, то сможет увидеть подёргивающуюся головку своего члена, торчащую из открытой черепной коробки Виктора.  Как бы то ни было, давление в сочетании с мысленным образом того, как глазница Виктора прогибается под силой его медленных толчков, повторяющих движение внутрь и наружу, приводит к тому, что он оказывается опасно близко, увы, слишком быстро. Виктор ёрзает под ним, сжимая пальцами полурасстёгнутую рубашку и пытаясь усидеть неподвижно.  — Скажи мне, на что это похоже? У тебя вообще когда-нибудь был секс до этого, или это будет твой первый опыт, с которым ты будешь сравнивать все остальное? — интересуется Эзоп. Он на мгновение замирает, давая себе отойти от грани оргазма, оставляя член находиться прямо внутри Виктора, почти вываливаясь, но не совсем.  — Это... Это по-другому. Я не знаю, первый ли это раз — говорит он. Эзоп надавливает на край глазницы, чувствуя, как двигается кожа, когда он медленно вдавливает её обратно.  — Ты позволяешь всем парням трахать себя в лицо вот так, или только тем, кто позволяет себе содержать тебя? — Виктор стонет, издавая сдавленный звук. Если Эзоп обратит внимание, он услышит, как его вентиляторы жужжат гораздо быстрее, пытаясь сохранить его хладнокровие и спокойствие. Мило. Он ещё сильнее наклоняется к Виктору и плюёт прямо на него. Слюна стекает по его лицу, падает с брови и приземляется на член. Влажные, скользкие от слюны звуки наполняют лабораторию Эзопа, когда он трахает череп Виктора, вдавливая каждый толчок так глубоко, насколько возможно, дабы почувствовать, как несколько проводов, торчащих из верхней половины его черепа, обхватывают его член.  Виктор начинает извиваться, как будто его имеют по-настоящему, и Эзоп наблюдает, как он возвращает одну руку к проводам у себя на груди, поглаживая их, как человек поглаживал бы свой член.  — Тебе нравится, когда твои провода пересекаются? — Эзоп спрашивает с искренним любопытством. Виктор только кивает по мере своих сил, в хватке Эзопа.  — Да, да, — стонет Виктор, дёргая за пучок проводов, пока они не натягиваются на собственные разъёмы. Обеспокоенный, Эзоп хватает его за руку, но для этого требуется одновременно залезть в грудную клетку.  Три вещи происходят в один момент, очень, очень быстро.  Во-первых, Эзоп промахивается мимо руки Виктора и в итоге хватается за концы той же связки проводов. Во-вторых, из-за того, как он наклоняется над Виктором, чтобы дотянуться до его груди, его член ещё глубже проникает в череп Виктора.  В-третьих, они оба напрягаются в одно и то же время. Виктор издаёт булькающий звук, содрогаясь от того, что с антропологической точки зрения можно назвать оргазмом, и это, без сомнения, его первый оргазм. Эзоп только тихо стонет от удовольствия, погружая яйца глубоко в Виктора.  Он радуется, что на нём надет презерватив, когда в последний раз выскальзывает наружу, просто чтобы увидеть, как плевок уже начал вытекать из пустых глазниц Виктора, стекая по его щеке, словно дорожки от слёз.  — Черт, — бормочет Эзоп.  Виктор лежит, растянувшись, на смотровом столе Эзопа, голова его склонена набок, и он, видимо, приходит в себя.