Каким он был

Рутина магов оказывается..отвратительной. По меньшей мере. Поэтому госпожа Эгерия особенно взволнована, представляя нового первокурсника всем студентам техникума. – Его зовут Нёвиллет, – она непонятно, ласково улыбается и резко опускает взметнувшуюся к нему руку, – Позаботьтесь о нем. *** О Нёвиллете не заботятся. Едва ли Нёвиллет в заботе нуждается. Его аура тяжелая, темная и густая, как дно океана, которое сдавливает и распирает. От него отшатываются из-за пробирающего холода, его кожа, как крылья бабочки, тонкая и просвечивающая переплетения вен и капилляров на солнце, а светлые глаза пугали, напоминая.. – Он мне не нравится, – Мурата говорит совсем беззлобно и невзначай, с удовольствием откусывая сендвич в буфете под гул чужих голосов и густой запах кофе. Руккхадевата смеется почти беззвучно, но её лицо все такое же спокойное и трепетное. Его обсуждали все. Его замечали все. Он никому не нравился. – Из-за Нёвиллета пошатнулся элементальный резонанс, – Макото рассказывает с сожалением, не поднимая взгляда от сомкнутых пальцев под столом, – Я не знаю подробностей, – чуть заполошнее и громче продолжает она, беспокойно морщась, – Канна Капацири случайно обмолвилась. Вельзевул, сидящая рядом с ней, мычит, что катаклизмов и мутаций станет только больше – это, в общем-то, утомительно. – А вы больше верьте ей! – заливисто смеется Барбатос, давясь соком – или настойчиво убеждая всех в этом, – Кажется, она пророчила смерть Инадзумы, – он громко хохочет, вызывая несколько недовольных взглядов, на которые невинно улыбается и простодушно жмет плечами. Они продолжают спорить, громким шепотом переругиваясь, можно ли считать завистливую Громовую птицу со злым языком достоверным источником. Чжунли не видел его две недели – ровно столько прошло от начала учебного года. Только Мурата, встречавшая его на полигоне и тренировках, как старший напарник, рассказывала о нем с характерными ей нетактичными комментариями : преемник Эгерии, сиротка; да, интересная техника, отличное владение гидро и понимание стратегии; не-е, жуткий тип, всегда себе на уме!; может, хоть кто-то поменяется со мной первогодками?! Казалось, что Нёвиллет не хочет, чтобы его видели – и никто не видел. Но все ощущали зяблую прохладу и тонкий шлейф пресной воды, окутывающие каждый уголок техникума. Чжунли поправляет ворот водолазки, хмурясь и передергивая плечами неосознанно от липкого неясного чувства, стекающего к грудине, когда находит его в пустой аудитории. Нёвиллет заторможено поднимает свой взгляд и рассматривает Чжунли. Невозмутимо, внимательно. У Нёвиллета тонкие и изящные стрелки – совсем не такие, как у самого Чжунли, – глаза цвета распада электро частиц или замоченной травы наку для открытых ран. Его лицо не искажается притворной любезностью или смущением, остается ровным, пергаментно-серым, только губы – тонкие, бледные, – с разочарованием изламываются на лице и- Дождь все сильнее ударяет по карнизу. Резкий свет приглушается. Становится холодно. И страшно. Чжунли не может вдохнуть. Воздух упорно не хочет попадать в легкие, и горло спазматически сжимается, удушая. Фантомные ладони ауры Нёвиллета неспешно опутывают его, расцарапывают открытые участки кожи, вспарывают, сжимают ребра и длинную шею. Чжунли беспомощно опадает на колени, бессильно мыча и судорожно хватаясь за ворот формы. Бесформенный фантом превратился в абстрактный груз, давящий прямиком на органы и скелет. Тянущая боль дробит кости и выкручивает конечности – он стонет на грани слышимости, кусая щеку изнутри до яркого привкуса крови, пытаясь остаться в сознании. – Дыши. И дышать трудно. Приходится жадно и глубоко вдыхать, едва не давясь. Чжунли с трудом открывает глаза, жмурясь от ярких ламп в лекционном зале. Он слышит голос – незнакомый, безрадостный и отрешенный, – в отдалении, как через четыре махровых одеяла, накинутых с головы до пят. Он расфокусировано всматривается в Нёвиллета, статно возвышающегося над ним. Его зрачки затуманены кляксами сожаления, но лицо выверено безразличное. Нёвиллет осторожно опускается на бетонный пол в замедленном действии, шорох его одежды доносится с запозданием. С помехами и белым шумом. Чжунли криво улыбается, тонкая дорожка крови юрко стекает с его губ к скуле. Нёвиллет в тишине водит раскрытой рукой над телом Чжунли. Его положительная энергия мягко проникает в открытые грубые раны, моментально сращивает рваный порез и высветляет наливающиеся синяки и гематомы. Чжунли приходит в сознание спустя десяток минут, когда обе руки перемещаются к его голове и осторожно, боясь повредить, регулируют отток энергии. Он в необходимости перебирает тонкими пальцами пару темных прядей, успокаивая неуемную проклятую энергию. Без ласки – с исключительно лекарской заботой. – Ты не человек, – Чжунли заговаривает хрипло, с налетом крови на корне языка. Нега охватывает тело и разум, замыливает все рефлексы и сознание, вопящее об опасности и пережитом ужасе. Неожиданное умиротворение размаривает, а чужая энергия, восполняющая запасы собственной после изнурительных тренировок, убаюкивает, как рассказываемые родителями сказки глубоким вечером. – Прости, – шелестяще шепчет Нёвиллет, подхватывая сумку и выходя в полупустой коридор. Всегда ли на Восточном склоне было так дождливо и тоскливо – невпопад думает он, с усилием прислушиваясь к злому ливню. *** Фантомные боли преследовали еще три утра, зуд от срощенных порезов будил ночами. Чжунли не вспоминает Нёвиллета, не рассказывает о произошедшем ни вечером, ни на следующий день, когда ребята вламываются в его комнату с пачками чипсов и бумажными пакетами фастфуда, что успели купить по пути после задания. – Сегодня пятница, муви найт, – Царица мягко усмехается его замешательству, с дружеской нежностью и добротой улыбаясь через порог. В её руках – навскидку – пятнадцать литров газировки, что совсем не мешают ровно и величаво стоять в дверях. Барбатос недовольно фыркает и первым заходит в обуви под тяжелый неодобрительный вздох Чжунли. Он сдается ровно так же, как сдавался все три года стабильно раз в четыре недели, скупым движением руки приглашая всех на кухню. Это – их константа. Святая обязанность отдыхать хотя бы иногда, как обычные подростки, хотя бы иногда забывать перемолотые трупы и элементальные мутации за глупой комедией или трансляцией оперы из театра «Эпиклез». Все довольно гогочут и смеются, неторопливо разбирая пакеты. Возбужденный гомон его друзей оседает липкой маской, отделяющей бурлящую реальность и глухую истощенность под кожей. Его локтя осторожно дотрагиваются, ненавязчиво отводя ото всех. Мурата смотрит своими яшмовыми глазами обеспокоенно и взволнованно щурится. – Ты очень бледный, – она критично рассматривает его ключицы, выпирающие из под домашней футболки, недовольно качает головой, – То есть, ты и так бледный, просто сейчас еще сильнее, понимаешь? Все в порядке? Мы типа волнуемся, – заканчивает она тише и смущеннее. Кажется, Чжунли становится легче спустя несколько дней. Он тихо и нежно смеется, осторожно прикрывая уголки губ пальцами. Мурата хмурится и закатывает глаза в притворном раздражении, но её забота и обеспокоенность всегда очевидно отсвечивали, как яркая побрякушка на мелком дне чистого озера. Чжунли скромно, но искренне улыбается и его лицо становится мягче и юнее. – Я в порядке, – отвечает с теплотой и чистой благодарностью. Он замечает, как все расслабляются на подсознательном уровне. Голоса становятся звонче, смех – искристее, и все поочередно прыгают на большой диван, стараясь отобрать подушки друг у друга. Чжунли размеренно и лениво улыбается их шутливым переругиваниям, практически не следя за мелькающими на плазме каналами. Барбатос восторженно вскрикивает, найдя запись премьеры спектакля «Принцесса-кабан» с Фуриной де Фонтейн в главной роли, и прячет пульт где-то в диване за мягкой обивкой и каркасом, не позволяя переключить. Царица, жадная до трогательных историй и хрупкой любви, замирает с картошкой по-деревенски, внимательно вслушиваясь в диалоги, пока Макото с нарастающим интересом читает первый акт, который они пропустили. Это греет у сердца и обнадеживает. К такому легко привыкнуть. Бабушка-черепаха назидательно ведет диалог с телевизора, поправляя крупные круглые очки. Третье действие сменяется четвертым, темно-бордовый занавес закрывается, и сонливость мягко укрывает всех поочередно. Его настойчиво тормошат за предплечье, грубо вырывая из размеренного сна. Чжунли сонно моргает, жмурясь от ярких всполохов блокбастера на телевизоре, который никто не выключил, и осторожно поднимает голову Руккхадеваты со своего плеча, боясь разбудить. Они снова глупо уснули в форме техникума, закинув друг на друга конечности в нелепых позах. Он накрывает всех мягким пледом, идя за Вельзевул в другую комнату. Её голос сухой, чуть ломающийся от дремоты. – Комиссия отправляет нас на помощь первокурсникам, – она ерошит волосы из распущенной косы и обеспокоенно жует губы, – Элементальная мутация и еще что-то. Скоро приедет Кирара. Кажется, сегодня первая миссия ее подруги-первокурсницы. Всех первокурсников. Чжунли хмурится, приятное расслабление сменяет привычная твердость мышц и готовность сражаться. За первокурсников становится тревожно. Поголовно юные и неопытные, они попали в чрево рождения и гибели всех проклятий и мерзости на первом задании. Выверенным движением снимая Покоритель Вихря с бамбуковой подставки, он безучастно думает, что система магов несовершенна, отчаянна и жестока. В ней приходилось выгрызать спасение, смотреть на изуродованные тела животных, детей и стариков и видеть в них свою кончину или кончину близкого друга. И в то же время система магов проста, вопя : маги – разменная монета шаткому миру; пушечное мясо – при отсутствии родовой техники и выдающихся способностей. Это была жестокая истина, на счет которой нельзя было обманываться : обманутые были давно погребены на заднем просторном дворе колледжа под безымянными плитами, не заслужив памяти. Чжунли тянет напряженную Райден к окну, с кошачьей проворливостью спускаясь через него, оставляя нараспашку открытые ставни. – Нёвиллет. Всё из-за него, – она заговаривает спустя время, крепко сжимая ножны, и мысли её, далекие и хмурые, лишь ужесточают и старят лицо. Чжунли вопросительно выгибает бровь, отрываясь от телефона, по которому их продолжают координировать. Раннее, еще предрассветное солнце ласкает их силуэты зябкими лучами и промозглым ветром. Вдалеке скрипят тормоза и шины на шипах : Кирара никогда не была добропорядочным водителем. Воспоминания о Нёвиллете неприятно копошатся в черепе, назойливо перекрикивая друг друга. Они не формируются в единую догадку, только свербят назойливым роем пчёл, вызывая неприятный узел волнения и страха. Чжунли не хотел помнить тот случай, не хотел видеть Нёвиллета и чувствовать его бездонную энергию, похоже, легко выходящую из под контроля. – Ни один студент не может повлиять на магический мир и элементальный резонанс так сильно. Это злые слухи, – он устало вздыхает, не понимая, верит ли сам в свои слова. – Он не простой студент, – Вельзевул упрямо и твёрдо смотрит вперед, в редкие деревья и кляксы рассвета на горизонте, её тон становится озлобленным и холодным, – Только никто не хочет признать. Он молчит. Правда всегда проходила через Старейшин и все, что они говорили, было безусловной истиной. И Старейшины сказали устами Эгерии, что Нёвиллет – невзрачный новенький. Смысла – и сил – оспаривать не было, в конечном итоге не удалось бы сносить головы. Черная тойота делает грубый полицейский разворот через две сплошные, прерывая поток мыслей лязгом тормозов. – Ребята! – Кирара задорно подмигивает через водительское зеркало, срываясь со стоянки, как только закрылись пассажирские двери, – Как давно мы не виделись! В её машине всегда приятно пахло ароматизаторами, валялись подушки для перелета, бутылки с водой в маленьком холодильнике, развешаны обереги, заговоренные на защиту от мелких проклятий. Все стекла, включая лобовое, были полностью затонированы, а номера отсутствовали, но в Фонтейне её бы никогда не остановили. Кирара легким движением бросает папку с документами назад, плавно разгоняясь по пустой платной трассе. Она отбивает мелодию, звучащую по радио, на кожаном руле и кивает в такт. – Это к лучшему. Мы видимся только накануне чьей-то смерти, – сосредоточенно замечает Чжунли, изучая местность в промежуточном отчете, посланный старостой первого курса, Яэ Мико. Кирара неловко улыбается. С печалью. – Страшное дело, да? Давно я не возила вместе два особых уровня, – водительница нервно посмеивается. Они делают вид, что не услышали. Или не поняли её волнения. Спустя полчаса виднеется могучая подошва горы Мон Атонеки. Вид сменяется чрезмерно быстро : Кирара – уличная гонщица в недалеком прошлом – лихо выруливает на бездорожье, наплевав на глубокие ямы и вязкую грязь. Она останавливается у подножия, обнадеживающее хлопая по плечам их двоих. Чжунли и Эи кивают с благодарностью, через мгновение оказываясь снаружи, перемещаясь рывками на предельной скорости : человеческое зрение не могло обработать скорость бега, смешанного с проклятой энергией; полностью повторяя маршрут первокурсников. – В следующий раз встретимся за кофе! – кричит она вслед, высунувшись из окна, и после тяжело откидывается на спинку и подголовник, закрывая веки. Кирара снимает с зеркала светлый камень на леске, подаренный Эгерией с получением работы, и на грани слышимости молится за магов, сжимая его у груди. *** Чжунли бежит первым, запомнив все развилки пути из рапорта Яэ Мико. Он чувствует, как булыжники и земля резонируют с ним, подсказывая и прокладывая верный путь. Райден мелькает яркой молнией позади. Её обнаженный меч трещит электро-частицами, гулко раздающимися эхом по всей пещере, и мягко освещает светло-фиолетовым свод. Он чувствует совсем слабую женскую ауру, растекающуюся по полости в отдалении и забвении. Вельзевул выдыхает совсем прерывисто, с облегчением : Яэ была жива. Совсем скоро появляются изуродованные сгустки проклятий, мимикрирующих под людей. Обезображенные тела с конечностями насекомых, несколькими парами сетчатых глаз и наполненными брюхами гулко завывают и хлюпают застревающей речью в гортани, выползая с эхом из колючих теней. Они отвратительно истекают черной густой энергией, что служит им кровью, и гогочут, захлебываясь ей. – Мя-я-я-со-о-о, – булькает голова богомола за сталагмитом, уродливо, с ожогами и подкожными буграми перетекающая в девичью шею. Из маленького зелёного рта течет пенящаяся слюна и кровь, пачкая рваную пыльную футболку, – Мя-я-со-о! – продолжает радостно шипеть, щелкая жвалами. Его маленький зрачок на выпуклых глазах с интересом следит за шаманами, а усы подергиваются в нетерпении. Покоритель Вихря проходит острием ровно меж головой проклятия и телом девушки. С чавкающим звуком Чжунли вгоняет копье до второго позвонка, с треском отрубая его от скелета. Проклятие рассеивается с застывшей гримасой непонимания и боли, а тело падает замертво, обезглавленное. Проклятия крупнее, слившиеся в одно, шипели, хихикали и трещали вразнобой. Ребенок с телом сороконожки хохотал, его выя была запрокинута назад, а туловище сочилось гноем и паразитами. Он выплевывал слова обертонами, прожигая ядом каменную крошку. Яшмовый щит, призванный быстрой ручной печатью, переливался в полутьме, защищая его и Райден. Она скользяще атаковала Мусо Иссин, позволяя коротким лапкам коснуться щита в надежде пробить его. Яркая вспышка ее меча разделяет тело на мелкие части мяса, сокращающиеся и дрожащие. Проклятия стонут громко и отчаянно, изгоняемые, и оставляют с собой темные лужи и подтеки на стенах. Монолитный камень гудит. Чжунли резонирует с ним, и могучая глыба распадается мелкой крошкой, засыпая лежащего под ним парня. Сфера грома, призванная Эи, осветила бескровное лицо покойника, перемолотый череп и его грязные длинные волосы. Он узнал в нём Осиала, нахального и эксцентричного первокурсника, с отсутствующей ногой и съеденной правой частью лица, оголяющей ряд зубов, пустую глазницу и обглоданную переносицу. Вельзевул сцепила челюсть, узнавая тоже. – Заберём тело на обратном пути, – говорит Чжунли, опуская взгляд, и вновь срываясь вдаль. Эи закрывает уцелевший глаз Осиала, спускаясь за ним. Запах крови и спертого воздуха тяжелеет, аммиак слезит глаза и заставляет прикрыть носы узкими рукавами. Чужнли резко останавливается, тормозя импульс тела воткнутым в землю копьем. Душа Яэ Мико слабо плачет, тлея на кончиках пальцев. Её жизненные силы растекаются дымкой благовоний, не пытаясь больше бороться. Камни и сталактиты покорно поддаются Чжунли, раскрывают укрытый оползнем обрыв и подсвечиваемое озеро в нем. Вельзевул прыгает с огромной высоты сразу же, как только почувствовала гаснущую энергию там, в темноте у воды. Чжунли – с задержкой, хватаясь за выступающие стенки колодца, тормозя себя. Он осторожно приземляется на водную гладь, пуская мелкие вибрации, и видит скованную страхом Райден, сидящую на коленях. Она тщетно прижимает ладонь к голове Яэ Мико, её энергия искрится на пальцах и не подчиняется. Чжунли оказывается рядом за один мягкий шаг, перебрасывающий на расстояние. Дыхание первокурсницы слабое, а биение сердца истомленное. Он с сочувствием и жалостью смотрит на обезображенное тело, которые не опознал бы без Эи, торопливо пытаясь срастить прожженную до кости голень, проломленный висок, кровь из которого всё стекала к её некогда светлым волосам, ставшие темными от грязи и пыли в колтунах, съеденное веко, от которого тянулись печати проклятия по одной стороне лица, пульсируя и пожирая энергетические каналы изнутри. – Беги с ней, – он осторожно подхватывает девушку, когда дыхание становится стабильнее и глубже. Ненадолго. Райден дрожит, забирая её тело, все липкое и пропитанное кровью, судорожно вдыхает и взлетает грозовой молнией вверх, укрывая вспоротую кожу Яэ от хлестких потоков ветра на такой скорости. Чжунли остаётся внизу, пытаясь освободить разум от тревог, чтобы войти в резонанс. Безжизненные лица шаманов-первогодок настойчиво опечатываются под веками, вызывая сожаление и печаль их судьбам. Не знавшие страха за свои жизни, молились ли они потом? Знали, что, презренные, Старейшинам будет плевать на их гибель? Догадывались ли, что весь Совет будет скрывать существование шаманов и пренебрегать ими в угоду и спасение не-шаманов, и смерти их будут одними из многих, не стоящих внимания, и оплакивать их будут только самые близкие, породнившиеся? Он осторожно касается кулона из кор ляписа под формой, подаренного другом еще дома, в Лиюэ, для защиты от злых духов по их поверьям. Чжунли сжимает его, молясь про себя, чтобы из них троих выжила хотя бы Мико. Чжунли находит Нёвиллета, идя за окропленными кровью кристаллическими наростами. Он отрешенно понимает, почему не чувствовал ни его энергии, ни души, сканируя всю гору и прося откликнуться : тот был мёртв до того, как они с Райден прибыли. Тело Нёвиллета сидело сломанной фарфоровой куклой – бескровный, он был до невозможного серым, без подтона. Его тонкие запястья были проткнуты мечом над головой, наложенные друг на друга, и кровь с них стекала на белоснежную челку и бледное чело. Голова опущена вниз из-за поперек перерезанной шеи с мышцами и сухожилиями, а глаза с безжизненной пеленой уставились на порванную костью кожу в открытом переломе. Его форма была разодрана у груди, обнажая выпущенные ребра, сточенные и проткнувшие диафрагму и солнечное сплетение. Чжунли, замерев, смотрит на него со сложной гаммой чувств – или без чувств вообще. Его убили заклинатели или маги, как они – эта мысль вызывает нервный смешок, когда он плавным движением снимает руки с проклятого меча с клановой гардой, – с особой жестокостью. Нёвиллет заваливается безвольно, влажно чавкают выпущенные наружу кости, сломавшиеся от удара с землей. Его тело было в увечьях и ранах от людей, никак не проклятий. Чжунли поднимает Нёвиллета, схватив под коленями и спиной. Волосы, скатавшиеся от пыли, ниспадали до пола, открыв место за ухом с едва заметной выжженной меткой, свернувшаяся кровь пачкала ладони и форму. Чем они заслужили такие жестокие, бесчеловечные смерти? Он с сочувствием приглаживает метку большим пальцем, утешая покойную душу. *** Сидя у выхода из пещеры, Чжунли ждет магов-лекарей, что заберут тела Осиала и Нёвиллета. Он оставил их чуть позади, без сил смотреть еще больше на развороченные тела. Смерть шла об руку с шаманами, улыбаясь издевательски и небрежно лишая вздохов, но никто так и не смог принять её, как нечто неотъемлемое из цикла жизни, как то, во что всматриваешься без презрения и жалости, окончательно загубив в себе частицу человеческого. Чжунли утомленно утыкается лбом в колени, блокируя телефон, разрывающийся от сообщений в общем чате, где Мурата обещает убить их дважды, – убить, воскресить и снова убить, – если они не объяснят, что произошло. Он хмыкает тихо, утомленно прикрывая веки : нехватка сна и еды, общее напряжение и мысли, мрачные, сложные, вызывали усталость и раздражение. Чжунли игнорирует тихий шорох за спиной, похожий на шелестящие листья от ветра, но второй, более громкий и резкий, вырывает его из легкой дремоты. Покоритель Вихря привычной тяжестью холодит ладонь, а тихое копошение эхом разлетается по пещере, не прекращаясь. Стоя перед телами, он внимательно вглядывается в темноту, оберегая их после смерти для достойного упокоения. Чжунли среагировал быстрее, чем успел обдумать, заметив слабое движение тени на земле. Он вогнал копье полным лезвием во взметнувшуюся кисть Нёвиллета, вызывая беспомощное, почти не слышное шипение за платком, которое он накинул на их лица. Он резко срывает ткань, пропитанную сукровицей дрожащими пальцами – Нёвиллет осоловело щурится, лежа на спине, и глубоко дышит, откашливаясь со стекающей по скулам кровью. Чжунли нервно смеётся, прикрывая лицо грязными руками. На теле Нёвиллета нет ни одной раны.