***
— Я ненавижу тебя, Эоны, как же я тебя ненавижу, — глаза стеклянные, она смотрит совсем разбито. — Знаю. Стоит ли месть сожжённой души? Стоит ли игра свеч? Хотела бы она быть отмщенной? Какое расточительство тратить пулю на эту пустую романтику. Холодный металл жмется к его груди, и он почти что чувствует страх. Почти что верит дрожащим пальцам на курке, будто они и впрямь способны выстрелить. — Какой от этого смысл? Я такая же пешка, — ему кажется этот разговор формальностью. За столько лет он научился различать простое запугивание от настоящего дыхания смерти, — не моя вина в твоем горе. — Ты не отрекся от этой системы, — голос срывается, последние крупицы самообладания рассыпаются под ногами, — ты виноват ровно на столько же насколько все КММ. — А отчего же должен был? — улыбка сползает с его лица, наверное, ему стоило начинать паниковать, — люди рождаются и умирают, необратимый процесс, Рёна, возможно, сегодня умру я, — он подается вперед, револьвер больно упирается в ребро, — а возможно ты. — Меня устраивают оба варианта, не надейся напугать меня такой глупостью как смерть, — она судорожно выдыхает, решаясь на что-то. — Не было и в планах, поверь мне.***
Они познакомились в очередном сортировочном центре. Свежее клеймо сильно жгло кожу. Она плакала, укрывшись старой тряпкой. Несколько часов отдыха — аттракцион неслыханной щедрости. Дверь в карцер отворилась - закинули очередного несчастного. Настолько привычная процедура, не было желания даже поднять голову, чтобы посмотреть на нового сокамерника. — Какаваша, — голос был на удивление звонким, ей даже показалось, что в нем проскользнули нотки радости, — а ты? Девочка выглянула из-под импровизированного одеяла. Клеймо также светилось кровью на его шее, а глаза неотрывно смотрели на нее. — Ли-Рён, — она протянула руку почти на автомате, — у тебя необычные глаза. — Моя бы воля, продал бы их, — он глухо рассмеялся, пожав хрупкую руку, — давно здесь? — Я не считала, — девочка поднялась на койке, шипя от боли, — давно перестала. — Очень и очень зря! — он сел вместе с ней, — когда мы освободимся, сможем потребовать компенсацию за каждый проведенный здесь день, — она удивленно смотрела на юношу, — считай наперед, подруга. — Если мы сможем освободиться, — девочка с укором его поправила. — Хочешь умереть с рабским клеймом? — он наклонился, чтобы посмотреть в ее глаза. — Не надейся меня напугать меня такой глупостью как смерть, — голос ее был уверенным, она верила в то, что говорила. — Не было и в планах, поверь мне.***
Грубые толчки не прекращались, слез совсем не осталось. Она смотрела в лицо напротив, выискивая в нем отличия от предыдущего. У этого лица были голубые глаза, морщины вокруг рта. Пот стекал по его лбу, собираясь в этих морщинах. От него также пахло алкоголем, а еще какой-то гарью, будто рядом с ним недавно жгли резину. — Что ты пялишься на меня? — ее резко хватают за волосы, вырывая из своих мыслей, — что, не нравится тебе? Лицо наваливается на нее всем весом, пережимая своими толстыми пальцами ее шею. Оно кряхтит, от напряжения слюни собираются на выдохе в уголках его губ, надуваясь в пузыри. Отчего-то становится весело. — Что ты ржешь, сука? — она чувствует, что кислорода становится совсем мало в легких, лицо напротив начинает расплываться. Голос, сорванный на хрипы, также о чем-то рядом говорит. Ему, наверное, тоже больно. Но он просит держаться, просит не закрывать глаза. Просит лицо напротив прекратить, просит пощадить. Руки резко пропадают с шеи, а ее резко вскидывают за волосы кому-то в ноги. Она чувствует знакомые пальцы на своих плечах, ее гладят, ласкают. — Рёна, открой глазки, пожалуйста, — Какаваша держит ее в своих руках, то ли убаюкивая, то ли тормоша, — посмотри на меня, прошу. Она открывает глаза и видит привычно светящееся уверенностью лицо. Бровь разбита, а в уголках губ собралась кровь. Ей противно думать, что это опять сделали с ее Какавашей. Что ему опять было больно. — Я сказал тебе, что нужно сделать, щенок, — дребезжащий голос разносится из другого конца комнаты, — либо начинай, либо продолжу я. — Либо я, — еще один, но более писклявый, этот голос напоминает ей дедушкин, отчего рвота подкатывает к горлу. Юноша целует ее в лоб и поднимается на ноги. Она пытается встать за ним, но он удерживает ее за плечи на коленях. Ей непонятно, руки судорожно ищут его, она утыкается лбом в его живот, пытаясь спрятаться от прожигающих взглядов за спиной. — Пожалуйста, постарайся сейчас не думать о происходящем, — его тон пробирает до дрожи, совсем поникший, пугающий, — открой рот, Рёна. И фраза, которую она слышит ежедневно сбивает дыхание. Она поднимает глаза, ищет своего Какавашу, но встречается лишь с обжигающим холодом взгляда напротив. Он смотрит на нее еще несколько мгновений, гладит по волосам и прикрывает ей глаза ладонью. — Открой рот, Рёна, ты знаешь, что сейчас будет, — она послушно размыкает губы и в эту же секунду чувствует знакомый вкус. Тошнота, которая только отступила, накрывает ее с новой силой. Она давится, утыкаясь носом в его живот. Девушка судорожно бьет руками, за спиной слышится смех. Она пытается посмотреть в лицо юноши, но он сильнее прижимает ладонь к ее глазам. Толкается вновь, еще раз и еще раз. — Что-то ты ее сильно жалеешь, давай взрослые дяди покажут, как надо, — она слышит шаги за спиной, а потом чувствует тяжелую руку на затылке. Ее с силой отрывают, пережимая пальцами низ челюсти и опускают на его член обратно, почти моментально за волосы оттягивая назад. Еще раз и еще. Ладонь на веках прижимается сильнее. Она слышит сбивчивое дыхание, не может понять чье оно именно. Ее руки хватают, заставляя быстро двигаться по чужой плоти. Она послушно выполняет просьбу Какаваши. Девушка приходит в себя, лежа на его коленях. Спала ли она, потеряла ли сознание? — Тебе больно? — голос хриплый, сорванный, она смотрит вверх, — они сделали тебе больно? — Они умрут, Рёна, клянусь тебе, — она видит, как слезы собирается на его подбородке, капая ей на нос, — я уничтожу КММ, клянусь. — Они убьют тебя лишь за попытку подумать об этом, — она касается рукой его лица, моментально отдергивая, ведь помнит, чего она касалась. — Не надейся напугать меня такой глупостью как смерть, — юноша ловит ее руку, прижимает к своей щеке. — Не было и в планах, поверь мне.***
Она смотрит в зеркало, черное платье струится по ее бедрам. Туфли непривычно сидят на стопе, девушка неуклюже переступает с ноги на ногу. Она подходит к тумбе, выбирая платок. Рядом стоят духи. Они все-таки до сих пор продаются. Девушка перевязывает ткань вокруг горла, расправляя ее сильнее на месте, где горит клеймо. — Красавица, — спокойный голос раздается у двери, — ты была рождена для этого. — Спорный вопрос, — она тихо смеется, подходя к мужчине ближе, — а вот ты как будто всю жизнь носил этот костюм. — Что, выглядит потрепанным? — он обнимает ее, прижимает к груди. — Я приготовила тебе небольшой подарок, — она выпутывается из его рук, отходя обратно к тумбе. В ее ладонях появляется маленькая коробочка, — мне кажется, они подчеркнут цвет твоих глаз, — девушка достает розовые очки, протягивая их, — чтобы мир не всегда казался серым. — Рядом с тобой — никогда, — он надевает очки и смотрится в зеркало. Улыбается во все тридцать два и целует девушку в лоб, — нужно поспешить, скоро начнется. — Еще один шаг к уничтожению чертового КММ, я горжусь тобой, — она видит, как улыбка слегка сползает с его лица, но не придает этому значения. Они идут сквозь толпу солдат Корпорации и ей стоит больших усилий делать вид, что сердце ее не горит ненавистью. Что ногти не вжимаются в ладони до крови. Что ей приятно здесь находиться. Праздник, на котором Какаваша вступит в должность офицера, он сможет разрушить эту систему изнутри. Она сможет стать частью падения этой империи, сможет отомстить, сможет выдохнуть. — А сейчас, прошу поприветствовать нового топ-менеджера отдела стратегических инвестиций, Авантюрин! — какое глупое имя, как напыщенно. Она скучающе смотрит на сцену. Знакомый силуэт появляется в свете софитов.***
— Галактический рейнджер, серьезно? — он смотрит на фотографию в досье на разыскиваемую преступницу, — как же она может нам помешать? — Пенакония, сэр, все дороги ведут туда, нам нужно быть аккуратнее, — подчиненный переворачивает страницу, — она сорвала семь операций КММ, убила триста четыре солдата своими руками. Если она вступит в заговор против нас с сильным противником, мы понесем серьезные убытки. — Я услышал тебя.Вендетта. Особо опасна. Ликвидировать.
***
— Какая пошлость называться «местью», Рёна, — она стоит на краю крыши, прямая спина, револьвер в руке. Он точно не застал ее врасплох. — Не тебе говорить про пошлость, А-ван-тю-рин, — она смакует непривычное для языка имя, разбивая по слогам, — я передала тебе привет триста четыре раза, ни на один не ответил, мне почти что обидно. — Ты не оставила обратного адреса, — он подходит ближе, нарочито громко топая ногами. — Не думаю, что он тебе бы понадобился, если бы ты и впрямь захотел, — девушка разворачивается, если бы не клеймо на шеи, он бы не узнал ее. — Хочешь убить меня? — голос спокойный, он смотрит прямо, не сводя глаз. — Хочу. Он подходит почти вплотную и чувствует, как груди касается холодный металл. — Я хочу убить тебя, Авантюрин, — ее веки опущены, он не верит. — А убить Какавашу? Взгляд напротив обжигает, он слышит звук барабана в револьвере. — Какая разница какого из предателей убить? — она вздергивает бровь, хватается за его пиджак и делает полшага назад, еще ближе к краю, — ты стал для меня КММ, ты стал теми, кто превратил наши жизни в ад, — еще полшага, — скажи, может выпиваешь с ними? Играешь за одним столом? Жмешь руки, которые душили тебя и избивали? Скажи, Какаваша, не мерзко ли тебе от Авантюрина? — Ты лишила сотни людей отцов, братьев, сыновей, как когда-то КММ лишила тебя семьи, — он не двигается, смотрит в глаза напротив, — скажи, Рёна, простила бы ты Вендетту? Рука дрожит. — Я ненавижу тебя, Эоны, как же я тебя ненавижу, — глаза стеклянные, она смотрит совсем разбито. — Знаю. Стоит ли месть сожжённой души? Стоит ли игра свеч? Хотела бы она быть отмщенной? — Какой от этого смысл? Я такая же пешка, — ему кажется этот разговор формальностью. За столько лет он научился различать простое запугивание от настоящего дыхания смерти, — не моя вина в твоем горе. — Ты не отрекся от этой системы, — голос срывается, последние крупицы самообладания рассыпаются под ногами, — ты виноват ровно на столько же насколько все КММ. — А отчего же должен был? — улыбка сползает с его лица, наверное, ему стоило начинать паниковать, — люди рождаются и умирают, необратимый процесс, Рёна, возможно, сегодня умру я, — он подается вперед, револьвер больно упирается в ребро, — а возможно ты. — Меня устраивают оба варианта, не надейся напугать меня такой глупостью как смерть, — она судорожно выдыхает, решаясь на что-то. — Не было и в планах, поверь мне. Еще полшага назад, он даже не сопротивляется. Она чувствует его ладони на своих плечах. Мыслей нет, первый раз в жизни ей так спокойно. Пролет, еще один. Месть? Какая нелепица.Кого из них четверых она убила? В чьих руках она умерла?