Солнце умирает в сумерках

Вольтерра, Италия 22 марта, четверг, 04:15 по местному времени

      Бесконечный коридор, тьма которого бесследно поглощала всякую забредшую душу. Запах древности и неприятной затхлости щекотал нос, вызывая лишь раздражение и отвращение, но никак не приятное чувство ностальгии. Любые источники света отсутствовали, а тусклые и тонкие полосы солнца, которые пробивались сквозь небольшие щели в древних стенах, должны были появиться только через несколько часов. Оставалось идти в кромешной тьме, сопровождаемой эхом собственных неспешных шагов и шелестом покачивающегося на ходу плаща.       Выдавали постороннее присутствие не одни звуки, которые могли услышать только такие, как он, но и ещё кое-что. Глаза.       На фоне тьмы мягко светилась пара прищуренных глаз, подобных чистому вечернему небу.       Пожалуй, попади в это место простой смертный, то его либо хватит удар, либо он окончательно заплутает в беспроглядной тьме коридора и станет ужином. Но с таким, как Кастиэль, ничего из перечисленного произойти не могло: родственники предпочитают свежее мясо, а зрение, когда-то дарованное им небом, позволяло преспокойно передвигаться по подземному лабиринту и не бояться споткнуться.       С каждым пройденным шагом цель — главный зал — становилась всё ближе. И с теми же шагами в груди росло напряжение.       Хотелось обзавестись крыльями и вернуться в Кортлин, оказаться на работе и спуститься на парковку к половине шестого вечера, чтобы следующие полчаса любоваться юной зеленью глаз, брызгами веснушек, приоткрытыми полными губами и причинить себе боль, несмело вдохнув чужой запах, так напоминающий тепло солнца и несущий в себе нотки ароматного мыла и выпечки, пыли и старой одежды, которая несла на себе неприятный след полукровок…       Кастиэль всё бы отдал, чтобы сестра поменьше волновалась и трепала языком, когда не надо. Однако Анну не переделаешь, и поэтому Кастиэль здесь, в Вольтерре, идёт выслушивать нравоучения отца, которым не станет уделять и толики внимания. Для себя он всё решил. И ничего опасного в этом нет. Максимум, что может пойти не так, — не сдержится и впервые за долгие века укусит человека, чья кровь так и манила, буквально напевая: «Съешь меня, съешь». Но что-то постоянно блокировало инстинкт, жажду крови, и эту свою сторону Кастиэль благодарил — ему не хотелось лишиться такого нетипичного человека, чьи мысли не поддавались прочтению.       Возможно, настанет тот день, когда кровь юного охотника перестанет звать его, а мысли откроются. Но в то же время Кастиэль надеялся, что интерес к юному охотнику не пропадёт, — уж слишком необычно и приятно, когда мёртвое сердце подаёт признаки жизни.       А ещё приятнее слушать стук чужого.       Кастиэль ещё ни разу не слышал подобного, и частая дробь, с которой билось юное сердце в его присутствии, очаровывала, манила. Не будь внутреннего сигнала «Стоп» и нежелания остаться без сердечного трепета, защитить который хотелось во что бы то ни стало, — вырвал бы его.       Кастиэль бы хотел крови этого человека. Но ещё больше хотел, чтобы этот человек жил. И находился у него на виду.       Кастиэль вздохнул. Непростая дилемма, когда одна сущность идёт против второй: обретя того, кого желают видеть глаза, Кастиэлю не повезло найти в этом человеке и того, чей запах крови дурманил и звал его, обжигая горло раскалённым железом.       Из мыслей вырвала появившаяся на горизонте массивная дверь, ознаменовавшая конец пути.       С каждым шагом притяжение земли росло, желая поставить на колени, но Новак упрямо сопротивлялся невидимой силе, продолжая уверенно шагать в темноте.       Шаг. Ещё один.       До двери оставалось около десятка ярдов, когда та с ужасным скрежетом отворилась, поднимая за собой клубы серой пыли и позволяя тусклому свету лизнуть стены и пол с потолком.       Оставив все эмоции позади, Кастиэль склонил голову и ступил в освещённый факелами зал.       Ничего не изменилось. Всё тот же зал, ни капли не изменившийся с его ухода. Высокий потолок в виде купола, до которого в ночное время не дотягивался свет языков пламени, но днём, благодаря круглому решётчатому окну без стёкол и солнцу, зал принимал более приветливые черты. Однако для Кастиэля и остальных членов семьи ничего не менялось. Разве что в темноте цвета незначительно отличались от тех, что окутывал свет.       В целом зал можно было разделить на два: большой и малый. Большой зал включал в себя всё. Малый же ровным рядом окружали резные колонны, и сам он был на ступень ниже — наверное, какие-нибудь сатанисты бы обрадовались заполучить это место для проведения обрядов. Однако обрядов не проводили. Самое большее, для чего использовался главный зал — для хранения статуй, в которые превращались его старшие братья и отец, когда на протяжении веков лишний раз не вдыхали даже запаха пыли. У противоположной же стены расположилась платформа, на несколько ступеней возвышающаяся над уровнем пола. А уже на ней виднелась пара кресел искусной работы, которые, похоже, тоже никто не менял. Одно кресло было неизменно занято отцом, а за ним — точно два ворона — стояли Михаил с Рафаилом в чёрных одеяниях.       Н-да, ничего не меняется. И навряд ли когда-нибудь изменится.       Мысленно вздохнув, Кастиэль остановился в центре малого зала, бросил взгляд на Бальтазара, который в белом смокинге стоял у колонн, и поднял голову, заглядывая в отцовские кристально-голубые глаза, во льде которых играли крошечные огоньки живого пламени. Однако чистейший цвет, напоминающий замёрзшую воду подземного источника, не излучал ни жизни, ни радости, — ничего. Один холод. Но и благоговейного трепета больше не вызывал.       Ничего не меняется.       — Отец, — поприветствовал Кастиэль мужчину на троне. — Михаил, Рафаил, Бальтазар, — не оставил без внимания и братьев.       — Кастиэль, — тихо выдохнул Чак, и пламя факелов едва заметно дрогнуло. — Ты же знаешь, что это запрещено?       Ну вот. Началось. Спасибо, о дражайшая сестра.       — Вполне, — спокойно кивнул Кастиэль.       «Касси, не начинай», — услышал он предупреждение Бальтазара.       — Но встреча была предрешена, и ничего плохого из этого не выйдет, — ровным, уверенным тоном продолжил Кастиэль. — Тем более человеком он не останется. Ты же помнишь видение Анны.       — Её видения субъективны, — встрял безэмоциональный голос Михаила, который мозолил взглядом стену.       — И нам не нужны лишние полукровки, так ведь, отец? — поддержал брата Рафаил более живым тоном.       Кастиэль чуть нахмурился.       Не хватало только Бальтазара, но тот бы встал на его защиту. Вот только у дара брата — виденья связей между существами — был один недочёт, поэтому Кастиэль получил неуверенное пожатие плечами и мысленное: «Что-то есть даже на таком расстоянии, но без человека разглядеть не могу. Прости, Касси».       Ладно. В любом случае он не собирался прислушиваться к чужому мнению.       — Всё будет в порядке, — ровным тоном заверил Кастиэль, продолжая смотреть на отца.       Чак поднялся.       — Кастиэль, — шагнул он вперёд, начиная с мерным стуком каблуков обуви спускаться по ступеням. — Ты же повторишь судьбу Михаила, а то и Люцифера, глупое дитя.       Кастиэль невольно поморщился при упоминании Люцифера. Неужели в глазах отца всё настолько плохо, раз он упомянул имя старшего брата? Всё же не так!..       — Ничего подобного, отец, — тихо ответил Кастиэль, почтительно склоняя голову и опуская глаза. — Всё совсем иначе. У этого человека… нет дурных помыслов.       На самом деле у этого человека не было никаких помыслов. Вообще. Кастиэль, как чтец мыслей, совсем не слышал их.       К моменту, как Кастиэль менее уверенно закончил говорить, Чак остановился в шаге от него и выжидающе протянул руку ладонью вверх. Подавив очередной вздох, Кастиэль подал руку. Стоило холодной ладони попасть в плен таких же холодных рук, как тело парализовало и появилось фантомное ощущение скарабея, забравшегося прямо под кожу.       Кастиэль сжал зубы и прикрыл глаза, превозмогая боль, к которой было невозможно привыкнуть.       Иллюзорное насекомое забралось под кожу в районе поясницы и медленно-медленно двигалось по позвоночнику вверх, раздвигая каменную плоть тонкими лапками и прогрызая путь острыми зубками. И всё ради того, чтобы залезть в мозг и открыть воспоминания со всеми мыслями.       Кастиэль чувствовал каждую крошечную лапку, каждую ворсинку на этих самых лапках, — он чувствовал всё, что раздвигало и рвало каменные ткани. Но продолжал упрямо стоять, не издавая звуков, не проявляя эмоций и не думая ни о чём лишнем.       Казалось, успела пройти целая вечность, но на деле — жалкая четверть секунды. Фантомный жучок впился в мозг. Брови Кастиэля неконтролируемо свелись к переносице, а губы сжались в тонкую нить от острого приступа боли.       Сколько ни пытайся — не привыкнешь.       Теперь все мысли и воспоминания прошедших дней и настоящего времени оказались перед отцом как на ладони. Чак мог узнать любую мысль, посетившую Кастиэля, увидеть его глазами любое событие, произошедшее с ним. Кроме одного.       У дара отца присутствовала слепая зона в виде некоторых воспоминаний и связанных с ними мыслей, но в чём крылась тайна и почему отец — Верховный Первозданный — не мог увидеть некоторые моменты его жизни — Кастиэль не знал. Но и никому не говорил о них, предпочитая держать воспоминания и мысли при себе.       Тем временем Чак продолжал копаться в памяти младшего сына, пока его кристальный взгляд был устремлен в никуда. Кастиэль видел всё то же, что и отец.       Видение Анны с незнакомым человеком рядом с Кастиэлем, посланное ей три столетия назад. Первая… Нет, вторая неожиданная встреча с тем человеком, когда зелёный взгляд и манящий запах застали Кастиэля врасплох и ему пришлось позорно бежать из кабинета Габриэля, лишь бы не сойти с ума. Встречи на парковке, в продуктовом… Многочисленные слежки, вызванные жгучим интересом к охотнику, пока этот самый охотник исследовал их город под покровом ночи: в заброшенном доме, в лесу, когда что-то потревожило юное сердце; когда охотник стоял у окна и тревожно выглядывал наружу; ещё один раз Кастиэль посетил Кортлин ночью, издалека наблюдая и прислушиваясь к разговору о себе и брате с сестрой… Кастиэлю был интересен тот, кто привлёк его взгляд.       И в данный момент больше всего ему понравилось прожить вчерашний день заново.       Неудавшаяся поездка к сестре, чтобы расспросить о будущем и занести кровь, знакомый запах, который — Кастиэль был уверен, но ошибся — показался ему, и встреча с охотником. Следом множество мысленных предостережений от Анны, к которым Кастиэль сначала прислушался и ушёл, но потом благополучно махнул на них рукой, бросил машину и вернулся к тому, кого желали видеть глаза.       Кастиэль боялся лишний раз вдохнуть рядом с охотником, который скрывал имя под псевдонимом, но, кажется, у того несколько раз проскальзывала попытка раскрыть свою личность. По пути в машину Кастиэль сделал вдох. И пропал. Клыки прямо-таки зудились, горло горело огнём, но ещё больше хотелось просто осторожно вдыхать запах своего человека.       Потом было это кафе и, кажется, удачная попытка угадать вкусы человека. Немногочисленные разговоры, хотя в душе очень хотелось послушать похожий на мёд голос чуточку подольше. Но большую часть времени Кастиэль украдкой наблюдал за человеком, любуясь его чертами.       И пропадал всё больше.       Возможно, прочти он мысли, было бы проще, но по какой-то причине этот охотник — единственный, чьи мысли оказались неподвластны Кастиэлю. И это удручало. Приходилось полагаться на стук сердца и прочие реакции тела, чтобы предположить, о чём тот мог думать.       Однако юное сердце билось совсем иначе, чем у других людей. Даже у прочих влюблённых в них, Первозданных, сердца бились не так сильно, не так интенсивно, не так… Они бились не так.       Тогда Кастиэлю захотелось спросить у юного сердца: «Ради кого ты бьёшься?».       Но ответа бы не получил.       На обратном пути всё изменилось.       Кастиэль не был уверен, что именно произошло, но что-то в поведение охотника изменилось, а потом вернулось обратно в новом виде. Возможно, тот что-то заподозрил, — Кастиэль надеялся на это и ещё надеялся, что охотник поверит книге и всё поймёт. Тогда станет намного проще: либо охотник, как и прочие люди, посчитает его тварью и попытается убить, чему, конечно же, не бывать, но в этом случае Кастиэль не станет вмешиваться в судьбу, не повторит пути ни Люцифера, ни Михаила и, отпустив, забудет человека; либо же…       Второй вариант менее реален.       Ещё ни разу ни Кастиэль, ни его родня не встречали человека, который бы не бежал от них в ужасе, узнав правду. Нет, были и те, кто не бежал, но в их сердцах мнение о Первозданных значительно менялось.       Кастиэль не хотел показаться чудовищем в глазах цвета юной зелени с хвойными нотками. Он… не чудовище. Он… просто он. Кастиэль.       Но никто слушать объяснения не станет. И охотник, наверное, в их числе.       И всё же… Вдруг охотник будет другого мнения? Бальтазар же сказал, что есть какая-то связь даже на расстоянии.       Моргнув, Кастиэль вздохнул. Настало время озвучить свою позицию.       «Я отказывался принимать судьбу на протяжении многих лет, — мысленно начал Кастиэль, обращаясь к отцу. Ему нужно было показать ту теплоту чувств и уверенность, которые родились благодаря человеку. Отец должен понять его. Должен увидеть и поверить, что всё будет хорошо. — И я никогда не желал этого, — признался он после небольшой паузы, — но теперь… Всё изменилось, отец. Я не отступлю от того, кто дарован небом. Ни за что»       Чак одёрнул руку.       Кастиэль не мог разобрать его мысли — отец принялся размышлять на одном из древних диалектов Первозданных, который старшие использовали, чтобы сберечь свои мысли от младшего. Конечно же, спустя столько лет Кастиэль научился немного разбирать отдельные слова, однако в случае с отцом это никогда не помогало.       В итоге, что-то приняв, отец покачал головой.       — Опасно, дитя. Людям нельзя доверять.       — Отец, он совсем другой, — используя мягкий, аккуратный и в какой-то степени заискивающий тон, встал на защиту человека Кастиэль. — Всё будет иначе, не как у Люцифера или… — Кастиэль бросил взгляд на Михаила и проглотил имя.       — Ты так уверен, Кастиэль? — вскинул голову старший. Кастиэль кивнул и тут же замер, уловив направление отцовских мыслей. — Что ж… Если не желаешь вникать, то помогу. — Чак сделал полшага назад и развернулся полубоком. — Рафаил.       По раскрывшемуся на мгновение рту было видно, как брат опешил, но в итоге сила Верховного Первозданного заставила склонить голову в знак повиновения. Пламя задрожало.       — Отец, стой! — подняв руки, Бальтазар ступил вперёд, моментально оказываясь перед Кастиэлем и тем самым закрывая его собой. — Не горячись, отец!       Но Чак уже не слушал, направляясь к своему месту.       — Вам известны правила, — бросил он через плечо. — И вы сами на них согласились, посчитав разумными. А этот человек… — Чак лёгким точным движением поправил длинное одеяние, занимая своё место и сцепляя пальцы в замок.       Непреклонные кристально-голубые замёрзшие воды и неотступное ясное вечернее небо столкнулись. Что-то разбилось внутри Кастиэля. Что-то, что он называл верой в отца, преданностью и благоговейным страхом перед ним, треснуло. Отец собственноручно растоптал уважение к себе.       Бледные губы сжались в тонкую нить. Кастиэль шагнул, обходя взволнованного Бальтазара и неотрывно глядя на отца. Он не отступит. Кастиэль не повернёт назад. Дело даже не столько в том, что он навеки попал в ловушку чужих глаз — а это случается раз в жизни, — сколько в том, что… Человек ни к чему не причастен.       Кастиэль не позволит забрать у себя дарованный небом миг счастья в объятиях первых чувств, пока человек находится рядом. Только не сейчас, когда вновь нашёл его.       — Ты примешь мой выбор, отец? — спросил Кастиэль в последний раз.       Возможно, где-то в глубине себя Кастиэль надеялся на положительный ответ. Однако…       — Никогда.       …исход был ясен. Кастиэль кивнул.       Следующие события произошли настолько быстро, что, будь здесь обычный человек, его глаза бы не смогли уловить произошедшее. Простому человеку могло показаться, что его за мгновение переместили из древнего зала в таком же древний, но разрушенный неизвестным ненастьем. Действия собравшихся Первозданных оказались настолько быстры, что могли превзойти скорость взмаха крыла колибри.       Чак приподнял левую руку, отдавая приказ Рафаилу.       Тому оставалось лишь подчиниться с мысленным извинением в адрес младшего брата и выпустить из открытых ладоней чёрный парализующий дым, который начал стремительно, словно ядовитая змея, ползти к Кастиэлю. Бальтазар отреагировал столь же молниеносно, одним ударом отбросив младшего ближе к выходу. Кастиэль, услышавший мысль, но всё равно не ожидавший такого спасения, перевернулся в воздухе, с врождённой кошачьей грацией приземляясь на ноги и оставляя две борозды в каменном полу.       «Идиот, беги!!!» — мысленно крикнул на него Бальтазар.       Тем временем чёрный дым продолжал преследовать спасающегося прыжками младшего Первозданного, который всё же надеялся услышать от отца другое решение.       Чак приподнял пальцы правой руки, призывая второго сына к действиям. Коротко кивнув, Михаил было собрался поймать взглядом младшего, чтобы применить свой дар на полную без использования мыслей, но Бальтазар оказался быстрее, отвлекая и отправляя старшего в такой же полёт, за что получил под дых от него же.       Началось настоящее противостояние: части колонн, что были выбиты то Бальтазаром, то Михаилом, который в пылу позабыл о своём даре, разбивались оземь одна за другой, поднимая в воздух клубы бело-серой пыли, снижая видимость даже для таких существ, как они.       Буквально через пять секунд после отдачи первого приказа, древний зал был разрушен. В стенах красовались отпечатки с очертаниями человеческих тел, а колонны, за исключением пары штук, были разрушены и представляли собой груду обломков. В воздухе всё также держался белый туман и запах каменной пыли.       Михаил приложил Бальтазара головой о нижние ступени, держа того за шею с намерением оторвать голову. Но оба замерли, как статуи, стоило чёрному дыму окутать их тела. Михаил раздражённо рыкнул.       Сверху донёсся вздох Чака, который за всё это время не сдвинулся ни на дюйм.       — Ушёл, — коротко заключил старший, после чего перевёл нечитаемый взгляд вниз.       Дым вернулся в ладони хозяина, будто его никогда и не существовало, а Бальтазар, не теряя времени, тут же поднял руки, показывая, что принимает поражение. Хмурого Михаила такой конец не устроил.       — Отстроишь всё заново, — приказным тоном обратился Чак к Бальтазару, поднимаясь со своего места.       — Мне догнать его? — поднявшись на ноги и отряхнувшись, тихо спросил Михаил, которому не терпелось помериться силами с младшим.       Чак прищурился, бросая неодобрительный взгляд в сторону старшего сына, не ставшего применять свой дар без взгляда.       — Ты же знаешь, Михаил, — покачал головой в ответ Чак, — на этом свете не найдётся того, кто окажется быстрее Кастиэля. Даже мне с сестрой не удавалось этого сделать, что уж говорить о тебе, — бесцветно произнёс Чак, спускаясь по остаткам ступеней. — Для тебя найдётся другая работа, — мужчина на мгновенье обернулся к Михаилу, грациозно проходя между обломков.       Старшие сыновья последовали за ним, оставляя Бальтазара лежать в одиночестве среди обломков. Как только шаги окончательно стихли и выждав ещё пару минут, мужчина полез в карман штанов за телефоном. Тот, на удивление, оказался достаточно цел и мог функционировать. Пальцы начали порхать над кнопками, набирая сообщение Кастиэлю.