останься

      Он убрал от зарумяненного лица непослушные светлые волосы. Небрежно-красивые локоны распластались по подушке, словно золотые лучи засияли по солнечному кругу. Посмотрел в глубину нежно-янтарных глаз, всегда просивших о ласке и любви, щедро подаренной затем в ответ. Он целовал дрожащие персиковые губы, с детства голодные по поцелуям, а теперь — едва к ним привыкшие. И в благодарность был осыпан от макушки до ключиц волною щедрых поцелуев. Полный желания познать больше страсти, лёг рядом на белый футон. Готов был оставить любые сомнения в давно необходимой, желанной близости. Пока дрожащие ладони не отстранили его лицо от полуоткрытой рельефной груди, каждым вздохом манящей к себе. Зеницу смущённо зажмурился, затем промямлил: — Танджиро, я, ну в общем… — на миг умолк, затем признался сбивчиво, — я стесняюсь, понятно?!       Снова распахнул глаза, окинул робким взглядом тело Танджиро, одетое в не менее лёгкий халат. Выдохнул, продолжил с заметным сожалением в голосе: — Давай пока спать врозь…       Танджиро широко открытым взглядом посмотрел на Зеницу. И ему теперь хватило духу лишь на то, чтобы погладить дрожащее плечо и оставить на щеке едва весомый поцелуй. Зеницу немного успокоился. Робкая, нежная улыбка коснулась его губ. Он уснул, и для Танджиро было ясно, насколько сны помогали Зеницу остудить пыл его смущения, видного и невооружённым взглядом. Понимал, что будет услышан даже сквозь дрёму, и тихо произнёс, невесомо касаясь гладких щёк: — Я совсем не возражаю, Зеницу… Но если решишься, только скажи.       Зеницу ласково прижался щекой к ладони Танджиро, а тот доброжелательно прищурился и улыбнулся. Устроился на отдельном футоне, поглядел в лицо напротив — с умилением и лёгкой, но тоскливой нежностью. Протянул в сторону Зеницу руку и тихо скользнул пальцами по полу в надежде на острый слух и желание потянуться ладонью в ответ. Сильнее озарился, как почувствовал дрожь пальцев у себя на руке. Ненавязчиво гладил до самых кончиков, медленно переплёл их со своими, едва ли сжимал. Совсем не хотел будить хотя бы до рассвета. Не терял улыбки, всё смотрел напротив в искреннем желании однажды прикоснуться к Зеницу всем телом. А пока, полный неубиваемой веры в последнего, он уснул, до поры совсем без тревог.       До первого крика, пронзившего тишину серебристых лунных сумерек. Танджиро резко подскочил с места и вместо внятного ответа на встревоженный взгляд получил душераздирающий плач и тесные объятия на уровне пояса. Ощутил тяжёлое, пылающее дыхание и тихий, дрожащий шёпот в районе груди: — Тан-джи-ро… ты ж-живой… живой.       Едва успел Танджиро вспомнить об обещанной дистанции, как Зеницу вцепился пальцами в его халат, крепко-крепко. И всё молвил, не умолкая: — не уходи… не бросай… не оставляй меня…       Словно кошмары продолжали его преследовать. Словно заставили забыть о застенчивости. Не разрывая объятий, он потянул за собою Танджиро, и оба лежали на одном футоне, тесно прижатые друг к другу. Зеницу вновь утих и беспрерывно, горячо дышал Танджиро в грудь, под которой вдруг бешено забилось сердце. Его мигом пробрало тяжёлой тоскою, ощутимо веявшей от тела Зеницу, едва согретого в заботливых объятиях. И Танджиро тогда подумал о том, как бы однажды решиться на разговор и помочь. Но пока он молвил обещания: — я останусь… останусь…       Тихо целовал светлую макушку. Таким образом убаюкивал заметно истощенное сознание — чуткое, ранимое до боли. Получил в благодарность крепкие объятия и нежный, горячий поцелуй в грудь. Снова протянул, тихо-тихо: — не бойся… не брошу…