Три дня

ТРИ ДНЯ - Погоди, Персей, а правило? Муза отчаивается его переубедить, и от этого – Бродяга видит – мысль ее не буксует на месте, не начинает работать энергичнее, пытаясь протолкнуть свое – а, наоборот, легонько вильнув, сворачивает в сторону, на другую тропиночку. Как будто эта тропиночка всегда там была, и она просто, встретив на основной дороге нежданное препятствие, оглянулась по сторонам и ее приметила. Его мало волнует, что за «правило» попытается ему сейчас навязать сестренка. Может быть, она только что его выдумала. Потому что в таком деле, как его дело, никаких правил быть не может. Такие дела вне всяких правил. Да, он не мог не рассказать ей – она, вот незадача, открыла глаза, стоило ему потянуть валявшиеся рядом на траве крылья за краешек, хотя куда удачнее бы сложилось, если бы сестру удалось не потревожить. Но не дурочка же, должна понимать, что с этим гнойным нарывом на теле человечества – ппппполисом! – иначе нельзя! Надо их всех тряхнуть хорошенько. Чтоб их пробрало. Поэтому нет, его, Бродягу, не волнуют никакие попытки его отговорить. И все-таки он спрашивает: - Что за правило? - Правило трех дней, - охотно откликается Муза. – Помнишь, когда мы были маленькие и чего-нибудь не хотели или у нас чего-нибудь не получалось – ну там, учить буквы, или надевать новые неуклюжие башмаки (она вытягивает тонкую в щиколотке, изящную ножку и с комическим ужасом глядит на нелепый кожаный опорок, откровенно уродливый – Бард шьет их собственноручно, и они на самом деле удобней, чем кажется на первый взгляд) – и отец говорил тогда – хорошо, не надо. Я тебя не заставляю. Ты просто попробуй позаниматься три дня. И если на четвертый ты скажешь – нет, фу, убери свои буквы! – так тому и быть. Бродяга хмыкает. Он отлично помнит, как на третий день до него дошла таблица умножения и задача от этого немедленно решилась. На четвертый уже глупо было бросать. И с попыткой научиться плавать… Абсолютная тупость, на его взгляд. Вода долго считалась небезопасной, пока Барда не удовлетворили показания притащенного с базы маленького пищащего датчика и он не заявил, что можно. Дурацкое умение в глухом лесу, где нет ни одной речки! Учиться предполагалось в заполненном дождями старом песчаном карьере. Но даже и после четвертого дня Бродяга не признался бы никому, что такая фигня может доставлять удовольствие. Ладно. В детстве это работало. Обычная уловка взрослых. Но сейчас-то это при чем? - Это-то тут при чем? – спрашивает он, нахмурившись. - Ну ты сам сказал же, - Муза встает, чтобы сорвать далеко от бревна, на котором она сидит, растущую былинку – вечно ей надо что-то вертеть, переплетать, - жители Полиса не хотят отказываться от купола и браслетов. А ты пробовал их уговорить? - Такой идиотской глупости… - начинает Бродяга, но Музу не так-то просто перебить, если она вознамерилась сказать все до конца. - Ты не пробовал, - припечатывает она. – Ты не давал им три дня, ты не пробовал три дня потратить на уговоры. Я не отговариваю тебя, - она со вздохом глядит на припасенную им взрывчатку, рваный бумажный пакет перехвачен ремнем и крепко приторочен к поясу. – Я знаю, что мне тебя не отговорить, и я… я вообще-то думаю, что ты прав: жить так, как живет Полис – это неправильно. Человек не должен жить в наручниках, иначе он уже… не совсем… человек… - тут по ее лицу словно проносится быстрое облако, и Бродяга успевает понять, о ком она подумала, но облачко уже исчезает. – Я понимаю и то, что они будто дети, и нечестно было бы оставить их в покое и сказать «живите как хотите», потому что они не знают, не понимают, как они хотят, браслеты им заменили мысли и желания, - (и опять это облачко!) – ты все это очень хорошо мне объяснил. Я знаю, что ты там бывал, - Бродяга вздрагивает. Об этом ей знать совсем-совсем не положено! – Да, знаю, Персей. Ты брал пропуск отца, несколько раз, а он и не замечал, и автоматическая система впускала тебя, как будто это он, и ты ходил там, в Полисе, и своими глазами смотрел, как они живут. Но ты не говорил с ними. Не пробовал убеждать. Не пробовал подружиться. Не пробовал пойти другим путем. Я знаю, ты постараешься взорвать генератор так, чтобы никто не пострадал, - продолжает она, и Бродяга опять дергается: ладно, пришлось ей немного соврать, не станет он жалеть этих зажравшихся придурков и подхалимов! – и я верю тебе, - лучезарно заканчивает сестра. – Но, пожалуйста, чтобы у меня было спокойней на душе – три дня! Попробуй только три дня поуговаривать их! «А то – что?» - хочется спросить Бродяге. А то ты расскажешь все Барду? А то разорешься, что украли драгоценный подарочек твоего драгоценного браслетника? Но, помедлив, он кивает. - Хорошо, - говорит он. – Так значит, я могу их взять? * Тьфу ты, как страшно. Нет, не страшно, а… Этому чувству, кажется, нет названия, это что-то вроде того, что внутри у тебя все было, оказывается, подвешено на тонких ниточках и теперь начинает болтаться вверх и вниз, а некоторые ниточки, особенно та, на которой висело сердце, кажется, вовсе оборвались, и сердце сейчас где-то в районе живота… или чуть ниже… черт, а теперь в горле! Этот браслетник, гений доморощенный, не додумался встроить в них что-нибудь вроде, как его, демпфера? Амортизатора? А еще неприятно смотреть вниз – там будто бы и нет ничего страшного, все то же, что обычно, окутанный утренней дымкой лес, тускло поблескивающая в первых лучах восхода вода поодаль в песчаном карьере (тьфу, сколько времени потратил лишнего, все из-за Музы! Хотел же все провернуть до рассвета!), еще лес… вон место, где в прошлом году на него напал гигантский трупоед! Они и так-то все мутанты здоровенные, но этот был что твой мутант мутанта. До сих пор на ноге шрам, а все-таки это он тогда улепетывал, знай наших! А вот за тем пригорком еще пару лет назад был странный развалившийся домик с картинами, нарисованными прямо на стенах, от них не очень много осталось, и в детстве они любили гадать, что это все за люди, зачем они там нарисованы и как они выглядели целиком, пока не осыпались. А еще дальше, там, где между деревьями едва заметен прогал, там… Но тут он замечает, что поднялся уже слишком высоко, это во-первых. Блестящая лысина купола осталась слева и внизу, и отсюда кажется не больше усевшегося на траву мыльного пузыря в банный день, а их лагерь легко принять за жалкую кучку мусора, оставленную на лесной поляне разведчиками. А во-вторых – что, отвлекшись, позабыл бояться. Бродяга усмехается в едва пробивающиеся усы и берет левее и ниже. На мгновение он зависает над этим дурацким мыльным пузырем. Рука сама тянется к взрывчатке на поясе… и не находит ее. Он пообещал. Что ж, будут тебе, сестренка, твои совершенно ни для чего не нужные, ничего не решающие, абсолютно впустую потраченные три дня. И был день первый. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ И был день первый. Бродяга стоял на главной площади Полиса – ну как стоял, сидел, скорчившись, за мусорным баком, все-таки он слишком выделялся и одеждой, и всем обликом, ну и главное, отсутствием наручника, ага, и мрачно гадал, с кем из всей этой блестящей пестрой толпы вообще можно разговаривать. Чуть не полдня он потратил на то, что просто бродил и глазел. И увиденное ему не нравилось. Особенно не нравились полисяне - они же лучатся самодовольством! Ты такой к ним подходишь и затеваешь вежливую беседу – ах, не кажется ли вам, сударыня, что вы живете маленько как рабы в древнем мире? («Сударыня» была не просто так вброшена, а относилась к симпатичной –приходится признать, и фигурка, и все такое, - девушке, выпорхнувшей из стеклянных дверей, на которых были нарисованы какие-то флаконы, расчески и всякая фигня. Девушка в широком золотом браслете, в какой-то блестящей асимметричной сетке вместо платья или штанов – попробовала бы она в такой прогуляться по лесу, даже по тропе! мгновенно изорвала бы об кусты, - прошла слишком близко от Бродяги в его укрытии, и оба синхронно, не сговариваясь, наморщили носы – он от удушающей волны цветочного аромата, достаточной, чтобы свалить с ног крупного мурзика, а она – как он догадался чуть запоздало – все-таки от близости мусорных баков, а не его персоны. Но обидеться успел, чего уж там.) Так вот, ты ей про рабство, а она тебе? Про моды-комоды? Тьфу. Поглядел скептически на выбежавших, видно, на перерыв работников банка. Что такое банк, Бродяга представлял себе смутно, хотя Бард пытался когда-то объяснять, но он, видно, невнимательно слушал. Сотрудники были так себе, не все самодовольные. Один, высокий, сильный парень, вроде даже ничего. Бродяга заметил, что на руке у него браслет, отливающий красным – медь, значит. Самый бесправный класс. Среди таких, как этот парень, и надо искать понимающих! Ведь чему нас учит история? (Подумал с интонацией Барда, и сам хмыкнул.) Что низшему классу нечего терять, кроме своих цепей! Короче, если без пафоса, чем хуже человеку живется, тем лучше он понимает необходимость перемен. Действительно, парень не вошел с остальными сотрудниками в следующие блестящие двери, а вместо этого присел неподалеку на бортик искусственного водоема и достал откуда-то сверток – видимо, вознамерился перекусить. Мгновенно приняв решение, Бродяга вынырнул у него за спиной из-за мусорки и, старательно изображая скуку, продефилировал мимо фонтана. Сел рядом. Парень покосился на его кожаную куртку и широкие немаркие штаны, но ничего не сказал. - Привет, - начал Бродяга неуверенно, и от этого его голос прозвучал нахальнее, чем хотелось. – Перерывчик? Парень неопределенно мотнул головой и поправил очки. Отвечать странному типу он явно не собирался. Бродяга предпринял еще одну попытку: - Давно в банке служишь? Интересная работа? - Не жалуюсь, - снизошел-таки до ответа, ну надо же! Не жалуется он. - А чего с остальными не пошел? Статусом не вышел? Разве туда, - Бродяга кивнул в сторону стеклянных дверей, - медным нельзя? - Не пошел потому что не захотел, - неприветливо откликнулся парень, не глядя Бродяге в глаза и откусывая слишком большой кусок от своего бутерброда. – Я сам решаю, куда я хочу, а куда не хочу, понятно? И мне никто не указ! Решил, что в этом месяце коплю на новый телек, и коплю. - А почем ты знаешь, чего ты хочешь? Тебе же браслет говорит, чего ты хочешь! «Хоти», нашептывает, «любить и уважать архонта», «хоти давиться сухим хлебом на скамейке вместо того, чтоб пойти со всеми пожрать нормально», даже «хоти новый телек» - это он тебе говорит, - Бродяга зло тыкнул пальцем в красноватую полоску металла, - он, а не ты! Почем ты знаешь, может, сними с тебя его – и ты заорешь «хочу разнести этот ваш банк к чертовой матери», а? А телек не хочу и любить архонта не хочу? Взгляд парня был прикован к запястьям Бродяги, и тот порадовался, что рукава достаточно длинны – не разберешь, есть там браслет, нету? - Ты кто такой? – бормотнул он нервно, впервые поднимая глаза на лицо Бродяги. Неизвестно, что он там такое увидел, но только швырнул огрызок бутерброда в ближайшую мусорку, встал и быстро, не оглядываясь, пошел обратно к дверям банка. - Чудеса коммуникации, - процедил Бродяга, тоже поднимаясь. С другой стороны, - тут он сам поразился собственной трезвости и рассудительности, – один случай еще ни о чем не говорит. И вообще, с чего он взял, что обратиться к медному – хорошая идея? Если Бард понимает верно, то у такого воля совсем подавлена, и он ни на что уже не годен. Может, стоило зацепить ту, золотую? Нет, тоже глупость – даже если бы она не была пустоголовой дурой (в чем лично он, Бродяга, был уверен на все сто), мурзику же понятно, что никто из золотых не может хотеть перемен. Им слишком выгодно, чтобы такие вот медные работали на них с утра до ночи и не знали других желаний кроме как накопить на новый телек. Тьфу. Сам не замечая, он брел все дальше от площади, вперед и вперед. К счастью, народу на улицах было мало, и на него не больно-то оглядывались. Из оцепенения его вывел странный звук – будто где-то прозвонил колокольчик. Бродяга поднял голову. Школа! Место, где учат маленьких детей – таких маленьких, что на них нет еще браслетов, их надевают лет в четырнадцать что ли, Бард говорил. А значит, они еще не безнадежны. Уже заражены этой бациллой, конечно – страшно подумать, как в этой школе им промыли мозги, указали, к чему надо стремиться и чего они должны хотеть достичь, но все же дети бывают ого-го какие умные, и рано или поздно начинают проверять на вшивость мысли, которые им впихивают в головы взрослые. Должны начинать. Бродяга притормозил, остановившись в тени какого-то столба. Из дверей тем временем высыпалась стайка в одинаковых костюмчиках из какого-то светло-серого материала с серебряным отливом. Дети тоже на первый взгляд были такие же прилизанные и правильные, и Бродяге даже на минуту показалось, что они идут в ногу. Один только вихрастый парнишка вроде как замешкался, нагнувшись – камешек что ли в ботинок попал, и вдруг случилось нечто удивительное. Быстрым движением парень развязал мешок, который скинул с плеча, набрал полные руки каких-то темных неровных комьев, и град их полетел в спины чинно шествовавших впереди соучеников. Серебристые курточки мгновенно покрылись неряшливыми бурыми пятнами: мальчишка оказался метким. - Хрисаор – беги на двор! Хрисаор булку спер! Грязный вор! Хрисаор – ты позор! – разноголосо понеслось в ответ вместе с градом встречных камней и грязи: кажется, все мальчишки были вооружены, все готовы к нападению и даже ему обрадовались. Впрочем, снаряды быстро закончились у обеих сторон, и на мостовой образовалась куча мала, в которой зачинщик, по всей видимости, занимал низшее положение – по крайней мере, он совершенно исчез из виду. Как бы они его до смерти не забили, подумал Бродяга со старательным равнодушием, а сам уже вклинился, засучив рукава, с размаху врезался в эту кучу, и кричал, и отпихивал руками, отбрасывал в сторону то одного, то другого разъяренного волчонка. – Да куда ж вы все на одного! Видел бы Бард, пронеслось у него в голове на мгновение. Бродяга разнимает драку! Вот умора! Меж тем гонимый Хрисаор успел выпростаться из-под груды тел благодаря вмешательству Бродяги, и, не теряя времени даром, уже улепетывал прочь. Кто-то из оставшихся мальчишек предпринял было рывок следом, но в принципе сделалось ясно, что беглеца не догнать. Драчуны поднимались на ноги, отряхивали и оправляли пострадавшую одежду – и образовывали вокруг Бродяги небольшой полукруг. Он всмотрелся в лица: хорошие! Нормальные, умные детские лица, разгоряченные рукопашной, не надменные, не лица браслетников. Сейчас он объяснит им, что нельзя кидаться вдесятером на одного, а потом можно будет и к другим беседам переходить. Но рта он открыть не успел. - Орион, ты гляди, какое чучело, - заметил один из пацанов, невысокий толстяк (Бродяга, кажется, впервые в жизни видел толстого ребенка). - Эй, ты откуда взялся? – насмешливо спросил тот, которого назвали Орионом – красивый, высокий мальчишка. С Бродягу, наверное, ростом. - К взрослым надо обращаться на «вы», - некстати вспомнил и озвучил Бродяга. Вообще-то в лагере это было не принято. Но не то в какой-то книжке из былой жизни попадалось, не то Бард рассказывал. - А кто тут взрослый? Ты что ли? – Орион окинул Бродягу цепким, внимательным взглядом, и брови его ползли и ползли вверх при виде грубых кожаных ботинок и мрачного одеяния незваного гостя, так что Бродяга даже забеспокоился на миг, как бы они не покинули лба вовсе и не запутались в волосах. Вдруг парень присвистнул. - Чего свистишь? Ты лучше послушай, что я тебе хочу ска… Но Орион перебил его: - Ребятаааа... Посмотрите-ка на него внимательно! Плачу пять монет тому, кто заметит, что с ним не так. Бродяга невольно сам скользнул по себе взглядом: и правда, что не так? – но сообразить не успел, как кто-то уже выкрикнул: - Браслет! На нем нет браслета! - Шпион! - Он изгой! - Надо его задержать! - Надо позвать патруль! - Дядька Харон! Сюда! Сюда! От здания школы топал, пыхтя, какой-то здоровенный тип, и при виде него бдительные юнцы совсем осмелели – сразу несколько рук вцепились Бродяге в плечи, в рукава: старались задержать, не пустить, сдать властям – кто там у них за власть, патруль? Дядька Харон? Чувствуя себя непоправимым идиотом, испортившим все собственными руками, Бродяга без большого труда вывернулся из держащих его пальцев – все-таки не волчата, так, щенки, - вот куртку было жалко им оставлять, столько времени на нее потратил, и такой прочной кожи быстро не достать, - и рванул примерно туда же, куда несколько минут назад кривая вывела незадачливого Хрисаора. И тут завыла сирена. * - Граждане Полиса. Соблюдайте спокойствие. По последним данным, лазутчик агрессивен, однако не вооружен и не представляет большой опасности. Однако советуем не покидать жилища до особого распоряжения. Патрулирование улиц продлится до тех пор, пока лазутчик не будет обнаружен. При необходимости включения тепловизор-детектора вы будете оповещены дополнительно. И так раз в полчаса. Очень хотелось заткнуть уши, но было нечем, разве что пальцами, к тому же он боялся, что прослушает шаги патрульных: яма под недостроенным зданием, в которую он в конце концов забился, была укрытием совершенно ненадежным. Бродяга быстро понял, что совершил ошибку, когда побежал – повторяя за мальчишкой – в дальний конец улицы, где виднелись купы кустов. Надо было бежать назад, поскорее забрать крылья, пока их не нашел какой-нибудь еще бдительный дядька Харон, и валить из Полиса. А потом вернуться ночью со взрывчаткой и разнести это паучье логово к чертовой матери. Хотя, конечно, три дня еще не прошло, и Муза будет права, если скажет, что он не выполнил обещания. Бродяга тяжело вздохнул. Хотелось есть. И пить тоже. А ведь это был только еще первый день. ДЕНЬ ВТОРОЙ И был день второй. Окончательно он проснулся от холода – все в той же яме, и с неудовольствием обнаружил, что туда натекло конденсата. А может, не от холода, а от этого безжизненного механического голоса, к которому невозможно привыкнуть. Голос разливался под куполом, как жидкий пластик, и даже воняло как-то соответствующе. Но это, наверное, не от голоса – голос не может пахнуть, это чушь. Просто от избытка пластика в строительной яме и вокруг. - Доброе утро, жители Полиса! Сейчас семь часов утра ноль ноль минут, - проговорил синтетический голос. Бродяга поежился, обхватывая плечи. Куртку определенно было жалко. - Агроферма работает в нормальном режиме, - сообщил голос. – Рекомендованная утренняя температура в текущем сезоне – восемнадцать градусов Цельсия. - Могли бы и двадцать пять установить, - проворчал он. – Поди, не обеднеете. - И тут до него дошло. Агроферма у вас работает нормально? А что по поискам лазутчика? Я что, все продрых, и вы его за ночь поймали? Шутка. Бродяга подтянулся на руках и вытолкнул себя из ямы на край недостроенной стены. Надо было разобраться. * Верней всего было, конечно, раздобыть какой-нибудь местной одежки с длинным рукавом, чтобы слиться с толпой, но, кажется, здесь не было принято вывешивать постиранное на просушку на веревках. А останавливать какого-нибудь полисянина подходящего роста в переулке со словами «мне нужна твоя одежда» и вовсе казалось пошлостью. Ладно, не зря он с детства тренировался бесшумно и незаметно пробираться по лесу. Прорвемся. На главной площади, там, где накануне шугался от него банковский медный, он замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Приник к стене. Над фонтаном парил большой экран – вроде, Бард про такое рассказывал, это их телек с проекцией типа голограммы, только другая немного технология. Не важно. Бродягу потому никто и не заметил, что было некому – все глаза были устремлены на сотканную из лучей фигуру красивой женщины в ярко-синем костюме. Бродяга уже привычно скользнул глазами – золото. Безнадега. - Благодаря своевременному предупреждению со стороны бдительных школьников инцидент был исчерпан менее чем за сутки, - говорила женщина в блестящий микрофон. – Ученик предвыпускного класса Орион согласился рассказать о происшествии. Женщина повернулась, и в кадре рядом с ней оказался вчерашний высокий мальчишка. Он выглядел самодовольным. - Расскажите же всем полисянам, что вы видели, - женщина протянула ему микрофон. - Ээээ… - заблеял вдруг Орион, и его лицо пошло красными пятнами, одновременно не утратив самодовольства. – Ну… мы с пацанами стояли, а он… - Как он выглядел? – перебила женщина довольно бесцеремонно. – Как вы поняли, что это изгой? - Он был чуднОй! – выпалил мальчишка. – Говорил, что он взрослый, а самому, не знаю, лет восемнадцать от силы, - (Мне двадцать пять, идиот! – внутренне заорал Бродяга.) – ну и одет чуднО. И говорит так чуднО, что прям видно, что чуднОй. - Одним словом, - женщина, похоже, поняла, что от мальчишки толку не добьешься, и решила взять дело в свои руки, - опасный подросток-изгой без браслета в вызывающе черной одежде был замечен вчера на улицах Полиса. Многие полисяне видели его, о чем не замедлили сообщить после первого выпуска новостей. Подросток-изгой проявлял агрессию, затеял драку на школьном дворе, поколотив нескольких учеников, а затем скрылся в неизвестном направлении. Однако уже четыре часа спустя благодаря бдительности патруля восточной окраины изгой был выловлен…. … изумленный Бродяга, придерживая рукой челюсть, обнаружил на экране совершенно незнакомого всклокоченного типа с глуповатой физиономией, наряженного в его собственную кожаную куртку…. … и выдворен из Полиса, посещать который без дозволения Архонта изгои, как нам всем известно, не имеют права. Так что в очередной раз поблагодарим наши патрульные службы за оперативность действий, а нашего уважаемого Архонта – за мудрость решений. А теперь минутка рекламы. Очаровательная Лия споет вам о крыльях и еще кое о каких полезных новинках. Идиоты, с почти священным ужасом подумал Бродяга. Какие идиоты! Они и впрямь думают, что ни один из вашего покорного стада не задаст вопрос – а как же этот изгой проник внутрь купола? И почему вы не спросили об этом, черт побери, его самого, а вместо этого поспешили «выдворить» его из Полиса? И как можно выдворить того, кого нет? Кто этот несчастный в моей куртке – козел отпущения, или его вам нарисовал искусственный интеллект? Так вот как работает ваша хваленая бдительность, ваша охрана! На миг ему даже стало жалко архонта – ему врут все, начиная от патрульной службы и кончая теледивой на экране. И ему, и всем полисянам. Может, не надо взрывать купол? Достаточно захватить в заложники красотку в синем костюме, сесть в ее студии и вещать на весь город новые правила – жители полиса! Сегодня в 19:00 все снимаем браслеты! А купол отключится в 19:05! Что-то забыл? Ах да! Агроферма работает в нормальном режиме. Соблюдайте спокойствие. Бродяга беззвучно засмеялся. Как там их называли в той тонкой книжке, которую он нашел когда-то в брошенном магазине? Зомби? Вы зомби, у вас вырезали мозг и вставили туда браслет. Он там крутится и пощелкивает. Ладно, ловить тут больше нечего. Пожалуй, верным решением будет не взрывать сам купол – и уж конечно не пытаться говорить с ними – а просто стереть этот мыльный пузырь с лица земли. Интересно, хватит у него на это взрывчатки? А еще теперь можно вообще не прятаться, кстати. Они бросили поиски, вернее – поиски «увенчались успехом»! Нарушитель пойман и выдворен. А он, Бродяга, может не спеша, будто невидимка, брести к своему тайнику, доставать крылья и фьюить – улетать обратно через хорошо заметную снаружи и совсем незаметную изнутри щель в месте крепления купольных генераторов. Никто, понятно, не ждал от этой щели опасности. Ведь человеку не под силу летать на крыльях. И тут кто-то схватил его за руку. * Именно за руку! Не вцепился в плечо, не зафиксировал локти – а будто вложил свою ладонь в его. И ладонь эта была маленькая. Бродяга обернулся. Тот парень – как его? Хрисаор? Все такой же лохматый и сумрачный. Под глазом иссиня-черный фингал – вчерашний сувенирчик, понятно. - Привет, - сказал Бродяга. В голову что-то не пришло ничего получше. - Ты – изгой? – спросил Хрисаор мрачно и показал на Бродягу пальцем. Другой рукой. Ту, первую, так и не отнял. - Я свободный человек, - возразил Бродяга резче, чем хотелось бы. Что-то ему разонравилось слово «изгой», особенно после передачи на главной площади. – Ты же не назовешь «изгнанным» человека, который не сидит в тюрьме? Мы изгои только для жителей Полиса, которые накрылись куполом и боятся лишний раз чихнуть без ведома архонта. - Ты тот, кого все ищут, - мальчишка кивнул. – Тогда чего ты разгуливаешь по улице? Наткнешься на патруль – и все, тебя схватят. Ты бы спрятался, что ли. - Зачем? – Бродяга фыркнул. – Они, вон – слышал? – уже «меня» поймали. И выдворили. Никто меня не ищет. Все делается для проформы, и только. Мальчишка яростно помотал головой. - Ты дурак, - сообщил он буднично, как-то необидно, словно Бродяга об этом и так должен был знать, а вот он, Хрисаор, только что догадался, но тоже не больно-то удивился, потому что давно подозревал. – Ты что, не понял, что это уловка? Уловка, чтобы всех успокоить, а главное – тебя, и заманить тебя к твоему тайнику, где ты оставил крылья. Они нашли чьи-то крылья у западной кромки, в сквере, в густых кустах. Это крылья без ограничений. Понимаешь? То есть на них человек мог прилететь снаружи, минуя охрану – влезть через генераторный паз и спуститься. Ты так и сделал, да? Бродяга так обалдел от услышанного, что позволил пацану оттеснить его с площади в безлюдный переулок, и только там спросил глухо: - Нашли крылья? Мои крылья? Но как… - Как тебе теперь выбраться из Полиса? А я почем знаю. Думать надо! – мальчишка поднял палец и, кажется, вправду вознамерился предпринять немедленный мозговой штурм. - Нет, как – как ты узнал про все это? Про крылья, про… Вместо ответа Хрисаор задумчиво оглядел Бродягу. - Пошли, - сказал он. – Тебе нужно переодеться и поесть. * Посмотреть на то, как живут полисяне – изнутри – было бы в другой раз даже интересно, но сейчас Бродяга слишком был занят своей проблемой, чтобы проявлять любопытство. Мальчишка быстро и умело настрогал бутербродов, и, пока Бродяга ел, к разговору не возвращался. Потом притащил какой-то тускло-бурый комбинезон. Довольно ветхий. Скептически сравнил на вид с фигурой гостя. - Ты что, живешь тут один? – спросил наконец Бродяга, с сомнением глядя на последний бутерброд (влезет? не влезет?) Черт его знает, что там умеет их агроферма, но хлеб был вкусным, вкуснее, чем плоские лепешки, которые пекла Муза из зерен с их небольшой делянки. А что на него было намазано, Бродяга не понял и спросить постеснялся. - Почему один? С матерью. Она на дежурстве, - он неопределенно мотнул головой куда-то в сторону окна. – Вчера вот дома торчала, и пришлось в школу переться. Сегодня можно нормально жить. Завтра тоже дежурит. При слове «школа» Бродяга вспомнил вчерашнюю драку. - Слушай, а за что ты их… и они тебя… вчера? И почему они кричали, что ты вор? Ты что-то украл? - Вор – это для рифмы, - Хрисаор помотал головой. – Ну, Орион – гондон, Иолай – пойди полай, Хрисаор – вор, булку спер. Еще пидОр. У вас так разве не дразнят? Нет, внезапно понял Бродяга, у нас так не дразнят. У нас вообще не обзываются словами, чтобы сказать и обидеть. Если кто-то кого-то не любит, он либо с ним дерется, либо обходит стороной, либо – либо говорит ему, за что не любит. Словами, но не обидными. Но это труднее всего. Муза так умеет делать, и иногда получается удивительный результат: например, человек берет и меняется ради Музы. Он, Бродяга, так совсем не умеет. Лучше обходить стороной. Или драться. - Мы почти каждый день деремся. Просто я изгой, - спокойно продолжал Хрисаор, но тут же уточнил, правильно истолковав взгляд Бродяги: - Не в смысле свободный человек, а в смысле тот, которого бьют. «Свободный человек» прозвучало тут насмешкой, но Бродяга едва заметил. Его поразило другое. - В смысле – тот, которого бьют? - Ну в каждом классе же такой должен быть, кого все не любят. В нашем это я, - терпеливо разъяснил Хрисаор, разливая из кувшина горячую воду с довольно знакомым травянистым запахом. – У вас разве не так? И снова Бродяга вынужден был помотать головой. - У нас не так, - он даже зажмурился от сложности, невозможности объяснить этому пацану разницу. – У нас школ нет, у нас… Ну, нас очень мало. Поэтому нет ни школ, ни классов. То есть мы конечно все учились – но нас просто учил Бард. Мы сидели на поляне, и он все рассказывал. И меня учил, и всех. - Серьезно? Тот самый Бард, про которого в учебнике? Везука… - парень завистливо вздохнул. – Вот бы мне так! - Но погоди, я все равно чего-то не понимаю. С чего тебя-то назначили в… в изгои? Ты вроде такой как все, две руки, две ноги, голова. - Да у нас просто школа для одаренных, - мальчишка смотрел так, словно все объяснил. - Альтернативно? – не удержался Бродяга. Хрисаор хрюкнул от смеха. - Нет, реально одаренных. Ну, кто там в физике, химии шарит, компьютерах, все такое. Ну и понятно, всем же хочется, чтоб их ребенок учился в школе для одаренных, да? Клево звучит же! Поэтому у нас кто больше заплатит, того и берут. У всех родители золотые или серебряные. Но есть квота. Ну, для тех, кто задачки вступительные нормально решит. Им можно не платить, и неважно, кто их родители. - Ты – квота? – догадался Бродяга. - Угу, - Хрисаор отхлебнул из стакана слишком поспешно, видимо, в попытке отвести взгляд. – Мать медная, на дополнительном подавлении. А отец был расстатусован. Про «дополнительное подавление» и «расстатусованных» не слыхал, кажется, даже Бард. Бродяга прикусил язык и не озвучил готовые сорваться вопросы. - Так ты собирался рассказать, как узнал про крылья и как нашел меня, - с деланной бодростью сменил он тему. - А! – Хрисаор с готовностью отставил чай и блеснул глазами. – Ну, я тогда, у школы, сперва рванул было, но потом меня совесть заела – дай, думаю, вернусь, парень из-за меня один на десятерых полез, а теперь его там лупят, а я бегу!.. Дал кругаля и вернулся. Но тебя уже не было, зато Орион, рад стараться, курткой твоей размахивает и рассказывает патрулю, что ты без браслета, что ты ужасно опасный изгой – я не сразу даже сообразил, что это значит – оттуда, - Хрисаор опять неопределенно кивнул за окошко. – Ну а потом началась сирена и эти объявления, что тебя ищут. И я подумал, что ты изгой и я изгой, и надо тебя найти, пока они не включили тепловизор-детектор… - Это еще что за зверь? – Бродяга припомнил, что такие слова звучали в объявлении искусственного интеллекта. - Это прибор такой, ну, просто как тепловизор, которым можно найти живое существо, но только еще настроенный на сигнал браслетов. В смысле, если есть сигнал браслета, то тепловизору пофиг. Это, значит, просто какой-то человек - теплый и в браслете. Вообще-то его разработали против трупоедов, давно еще, когда от них спасу не было. Ты этим прибором, прямо не выходя из патрульной караулки, хоп, и получаешь на карте района все точки, где зафиксированы объекты – живые, теплые, но только необраслеченные. Сообразил? Бродяга уставился на тонкие руки мальчишки. - Не сообразил, - упрямо возразил он. - Ты же вот без браслета! Все дети без браслетов! Получится карта детей, бред какой-то, кому это нужно? - А его так и применяют иногда, - Хрисаор кивнул. – В прошлом году так банду Геракла накрыли – в ней были одни подростки, все младше четырнадцати, и они мотались по всему городу, тащили что плохо лежит, и вообще… Тогда говорили, что из-за них все в выпускном получили браслеты на месяц раньше выпуска. Но если дети не шляются где-то, а сидят по домам или школам, а им обычно велят, прежде чем применять тепловизоры, то это не отобразится, потому что есть фильтр, куда вбиты все адреса несовершеннолетних. И если сигнал тепловизора идет из такой квартиры, то на карте на выходе точки не будет. Даже если меня нету в этот момент дома – они решат, что это я. - А это буду я, - закончил Бродяга. – И для этого ты меня искал? - Угу, - просто сказал Хрисаор. Помолчали. Бродяга машинально крошил последний бутерброд и отправлял в рот крошку за крошкой. Как они тут делают такой вкусный хлеб, уму непостижимо. Наверное, добавляют какую-нибудь синтетическую гадость. Все у них тут синтетическое. - А крылья? – наконец спросил он. - А крылья совсем просто – мне повезло. Ну в смысле извини, нехорошо так говорить, потому что тебе не повезло, конечно… Я все думал, как ты, интересно, смог войти? На вход нужен пропуск, если вдруг кто пропуск теряет снаружи, его тут же блокируют. У ваших ни у кого пропусков нету… - Один есть, - вставил Бродяга. – Я с ним раньше… ну, тоже приходил. - У Барда? – мальчишка скривился, сетуя на свою недогадливость. – Надо было мне сообразить! Но честно говоря, я думал, он уже умер… это же как давно все было, да? Как-то не ждешь, что человек из учебника истории еще… Ну в общем я не подумал про него, а подумал сразу про то, где есть в куполе отверстия – только охлаждение в генераторной зоне. Но это почти двадцатиметровая высота, нереально. Только если лететь. Но у вас там снаружи нет крыльев… - Одни были, - опять заметил Бродяга. - Угу, теперь знаю. Но тогда не знал, и ничего в голову не приходило. Я просто мотался по всему Полису и искал тебя. Я заметил, что у тебя необычные следы остаются от ботинок, с таким зигзагом и точками, как от шипов, вот только на тротуаре, конечно, не остается никаких следов – они там были, где ты на клумбу возле школы наступил, когда убегал. Но я все равно запомнил. Ходил-ходил, и забрел в сквер на западной кромке. И вдруг увидел там такой след на дорожке. Один, но очень отчетливый. Я не успел даже сообразить, что это значит – тут нагрянул патруль. Мне велели убираться из сквера, и стали кусты прочесывать. Ну, я не убрался, конечно, только сделал вид. Я испугался, что ты, может, в этих кустах, и что, может, они все-так включили тепловизор, без объявления, и тогда это я сам их невольно на тебя навел. Ну, тем, что шлялся по городу, а не сидел дома или в школе. Но они никого не нашли в тех кустах, а радостно заорали вдруг и вытащили пару крыльев, таких, как по телеку рекламируют, голубеньких. И начали спорить, не забрать ли их себе, ну, потому что они выглядели совсем новыми, а крылья, они дорого стоят. Многие хотят себе крылья… Но один покрутил пальцем у виска и сказал – «вы что, дураки, надо их в караульное отделение, они ж наверное того лазутчика», а другой покрутил пальцем у виска и сказал – «и как он попал внутрь через купол, дыру своим телом пробил, ты совсем ку-ку?» - и так они еще немного поспорили, но потом все же не смогли договориться, кому их взять, если оставить себе, и потащили в караулку. А я хотел было за ними пойти, но решил еще посидеть – вдруг крылья правда твои, ведь след рядом был твой, и ты придешь их искать. И через полчаса вернулся усиленный отряд патрульных, и они расселись там в засаде по всем кустам. И из их разговоров я узнал, что крылья оказались, как они сказали, «подкрученные», с отключенным ограничителем высоты, и что лазутчик непременно за ними явится. И тогда я понял, что тебя надо найти раньше, чем ты придешь в этот сквер, и предупредить. И нашел. Вот. Бродяга поболтал стаканом, в котором оставалась на дне легкая травяная взвесь. Чай был похож по вкусу на тот, что делает Муза, очень похож. Если пить зажмурившись, можно представить, что сидишь в лагере у костра, а всей этой белиберды вокруг нету. И Полиса нету. И лохматого мальчишки Хрисаора. - Погоди, Хрисаор, что-то у меня два и два не складываются, - медленно сказал он. – Патрульные, ты сам говоришь, не могли придумать, как я попал внутрь на крыльях сквозь купол. Они не знали про отверстие генераторного охлаждения. Снизу, изнутри, его не видно – только снаружи. А ты-то откуда про него знал? - Так от мамы! Я ж говорю, она дежурной работает на генераторе. Видел, там будочка такая? Вот в ней дежурные и сидят, два дня через два меняются. Я у нее там был, хотя вообще-то запрещено… И там есть схема, и кнопка: «продуть щель охлаждения». Я маму спросил, и она объяснила, что это раз в смену делается, и что эта щель там, позади, в стенке купола, повыше генераторной будки. Прямо наружу. А иначе никак, иначе генератор жутко греется. Он и так ужас как греется, в будке всегда жарень! Поэтому никто там работать не хочет, только самый низший статус ставят, ну, у кого работа без права выбора. Я так сразу и понял, что ты через нее, через эту щель! Стакан хрустнул под пальцами Бродяги и распался на две кривые пластиковые половинки. Чайная взвесь пролилась на стол. - Ты хочешь сказать, что возле генератора всегда есть человек? – прошептал он хрипло. – И сейчас там твоя мама? - Ну да, говорю же – дежурный… Но окон там нету, ты не бойся, он тебя не видел. А клево я угадал как ты в Полис попал, да? А ты вообще к нам зачем? Посмотреть как мы тут живем? - Дда, - медленно произнес Бродяга. – Ппосмотреть. И не только. Не только! Еще я хотел… хотел поговорить… так… поговорить кое с кем, в общем. - А, - отозвался Хрисаор. – И как, поговорил? * Вышли, когда стемнело. Комбинезон – Хрисаор настоял, чтобы Бродяга переоделся, но он просто натянул блеклую бурую ткань поверх собственной рубашки и штанов – был безнадежно велик, и штанины с рукавами собирались складками. Мальчишка скользил чуть впереди, и когда вдруг остановился, Бродяга чуть не налетел на него. Тоже мне, лесной разведчик, обругал он себя молча. Теряешь навык. - Что? - Я вдруг подумал, что мы дураки! – громко зашептал Хрисаор, оборачиваясь. – Можно же проще! Нафига тебе крылья? У мамы карточки нету, конечно, но я знаю, у кого достать – у Иолая отец замдиректора агрофермы! Он так-то парень нормальный, Иолай, если без остальных, можно его хорошо попросить, пообещаю сделать за него годовую лабу, или отдам ему например мою коллекцию камней с древними отпечатками, он давно просил… Мы бы с тобой взяли карточку, ну, пропуск на выход за купол, и вышли бы через автоматический выход вдвоем – если близко друг к другу идти, автоматика не понимает, что это двое. А потом я бы с карточкой вернулся один и отдал Иолаю, отец бы его и заметить ничего не успел. - Нет, - Бродяга помотал головой. – Так я не могу. Это не мои крылья, я их должен вернуть. Хрисаор просто кивнул в ответ, и молча двинулся дальше. - Вот, - прошептал он наконец, указывая на освещенное окошко примерно на высоте человеческого роста. – Караульное отделение патруля западного района. Вот тут дежурные сидят, обычно двое, а улики и всякое такое они сваливают в задней комнате. Крылья наверняка там. Вон то окошко, где темно. У тебя есть фонарик? - Тогда как договорились, - Бродяга сжал плечо Хрисаора. И подумал, что не так он себе представлял эти три дня в Полисе. Ох, не так! А ведь еще не кончился второй. Или уже кончился? ДЕНЬ ТРЕТИЙ И был день третий. И были крылья. Они были там, в кладовке патрульной караулки, они ждали его, глубоко отливая синим цветом в луче фонарика, прислоненные к какой-то рухляди, новенькие и блестящие, как лепесток первоцвета, как надкрылья жука. Вернее, не так, сначала-то все пошло не по плану. За Хрисаором, согласно инструкции (исполнительные, черти!), пошел лишь один из двух дежурных, как ни плакался тот, уверяя, что с мамой случился обморок там, там, двумя кварталами дальше, и одному ее никак не поднять. Пришлось отоварить второго по башке, пока он не сообразил, кто перед ним стоит. Но все было позади, и сейчас они мчались прочь, как можно дальше, на какие-то незастроенные пустыри. - Ффффух, - Бродяга шумно выдохнул. Погони вроде не было, хотя, конечно, черт его знает – лучше время не тянуть, не рисковать. Пора. - Ну, спасибо тебе, Хрисаор, и все такое… - неуклюже начал он, вглядываясь в сумраке и пытаясь понять выражение лица мальчишки. Но тот таращился на крылья. Взгляд его словно приклеился. - А можно мне… один разочек? Подняться, а? – попросил он, несмело протягивая руку к жучиному синему надкрылку. - Я просто никогда не… Я быстро! Очень быстро! Тут же вниз, и все! – правильно истолковал он колебания Бродяги. - Валяй! – действительно, может и не будет пока никакой погони, может, один дежурный, вернувшись, сначала приведет в чувство своего товарища, а потом, поняв, что пропало, они начнут звонить по каким-нибудь инстанциям, и добрых полчаса у них точно есть в запасе. А парень заслужил, что и говорить. Хрисаор со священным трепетом вдел тонкие руки в ремни, взялся за рукоятки. Бродяга убавил ему пряжки, чтоб ремни не соскользнули. - Смотри, вот сюда руки, и здесь нажимаешь, а это рычаг высоты. Поворачивай его плавно, а то тебя рванет сразу до небес – и кумполом об купол, - (приятно было чувствовать себя экспертом). - Ага, - выдохнул Хрисаор. Чем-то он сейчас напоминал Музу – ноги еще на земле, а сам весь уже там, высоко-высоко. Смышленый парень запомнил все правильно. Медленно и торжественно он взмыл над пустырем в тусклом свете далеких фонарей… и завис где-то в полуметре над головой Бродяги, так что тот успел подумать – боится, наверное, для первого-то раза, ничего удивительного! - Что-то заело, - проговорил Хрисаор напряженно. * - Черт. Черт, там были только одни крылья! Может, это не те, а те они утащили в какую-нибудь секретную лабораторию для исследований, а? Может, эти они конфисковали у какого-нибудь магазинного воришки? И что же нам теперь делать? - Мда, неудачно, - Хрисаор поковырял рычаг лежащих на земле крыльев пальцем. - А вообще-то какая тебе разница? Это же серийное производство! Они все одинаковые. Думаешь, хозяин помнит номер и серию? - А ты точно из школы для одаренных, парень? Ты не забыл, что у этих гребаных махалок ограничение по высоте два метра? И куда я на них полечу? С печки на лавку? Хрисаор не обратил особого внимания на его вспышку. - Ограничение я сниму, - сказал он, разглядывая электронный блок между двух ременных петель. Не думаю, что это будет слишком уж сложно. * Бродяга слонялся по кухне, изнывая от желания каждую минуту заглядывать к Хрисаору в комнату и спрашивать – скоро? Парень возился с этими чертовыми крыльями битый час, и в общем было понятно, что, в отличие от Икара, он, конечно, не гений, и ничего у него не получится, тем более что крылья он видел впервые. Дикая мысль отыскать Икара и попросить его о помощи (ради сестры!) сверкнула и пропала в мозгу Бродяги. Нет уж, лучше в лапы к патрульным, чем быть в долгу у этого браслетника! Вообще-то он был при деле – должен был «мониторить новости», то есть не отлипать от небольшого телевизора, подвешенного под потолком кухни, но уже через час ему сделалось тошно от бесконечно повторяющихся рекламных роликов и говорящих голов, обсуждавших празднование Дня Полиса на главной площади и намечающегося парада с «синхронным воздухоплаванием» - «Очаровательные девушки из академии театрального мастерства продемонстрируют оригинальный и пикантный танец с использованием полета на крыльях недавнего изобретения нашего дорогого Икара, но в новом дизайне!» Также планировался показ мод – «новинки этой недели и тренды будущего сезона!» Вообще, смутно улавливалась тенденция – «старые дизайны» в Полисе не котировались. Только новое, свежее, свежайшее. Все новости – а Бродяга посмотрел уже штук пять выпусков – не содержали никаких упоминаний ночного инцидента и тем более уж давешнего лазутчика-изгоя. Еще бы! Это были старые, вчерашние, недостаточно свежие новости, что и вспоминать их! Потом началась телевизионная гимнастика, и Бродяга немного поприседал и попрыгал в такт с тремя фигуристыми девицами в чем-то серебристо-облегающем – иначе опасался заснуть под скучный бубнеж. Потом все-таки, кажется, заснул, потому что был разбужен просунувшим в кухню голову Хрисаором, награжден смутным посулом «Да-да, уже почти готово!» и просьбой… сварить суп. - Суп? – Бродяга боялся, что ослышался. - Угу. Продукты все вон там, - мальчишка кивнул в угол, на высокий белый шкаф. – Мама придет утром с дежурства, голодная будет, а мне не успеть. Сваришь, лады? – и снова исчез. Слегка сочувствуя незнакомой женщине, которой предстояло попробовать изгойскую стряпню, Бродяга с грехом пополам справился с задачей (он в принципе подозревал, что огонь как-то должен зажигаться внутри помещения безопасным способом, но на этом этапе вынужден был запросить помощи Хрисаора) – и с чувством удовлетворения завалился обратно на диван перед телевизором. - А сейчас мы расскажем о последних модных новинках в сфере… - сообщила улыбчивая хорошенькая ведущая, но в сфере чего, Бродяга уже не узнал: он крепко заснул. И проснулся, когда Хрисаор потряс его за плечо. За окном быстро сгущались сумерки. Сколько же он продрых? И тут же стукнула по голове мысль: черт, крылья! - Я снял ограничение, - Хрисаор протягивал Бродяге пару блестящих голубых крыльев. – И уже слазил на крышу, попробовал. Офигенно, конечно. Жалко, что у нас на таких особо не полетаешь. * Интересно, к этому ощущению вообще можно привыкнуть? Наверное, нет, ну или если тренироваться каждый день. Потому что и на второй раз было страшно до спазмов в желудке. Перед тем, как стронуть рычаг, он обнял Хрисаора за плечи и, поддаваясь внезапному импульсу, спросил: - Летим со мной? Мы оба нетяжелые, пристегнемся ремнем, и айда. Хрисаор тяжело вздохнул и покачал головой. - Они ж через год-другой из тебя браслетника сделают! Давай, соглашайся! Там, снаружи – свобода! Мальчишка потер левое запястье правой рукой. И снова помотал лохматой головою. - У меня же мама… я не могу. Ты не волнуйся, мне золотой дадут, я узнавал. У меня три конкурса выигранных и грант на дальнейшее обучение. Золотой не очень сильный. И я буду его часто снимать, обещаю. Думаешь, я не понимаю, совсем дурак, да?.. Ну давай, лети! И земля потихоньку стала удаляться из-под ног Бродяги. Сумерки заливали Полис, и даже яростным неоновым огням главной площади не под силу было перекричать тихий шепот наступающей ночи. Маленькая фигурка внизу сделалась уже едва различимой. - Эй! – крикнул вдруг Хрисаор, не таясь, и звонкий голос заметался под куполом, как пойманная стрекоза в стеклянной банке. – Как тебя звать-то?! - Персей! – крикнул Бродяга, поднимаясь в темнеющее небо, на котором – на такой высоте - можно было даже кое-как сквозь купол угадать звезды. – Меня зовут Персей!