***
Через один день Джереми держит желание и мотивацию в себе. Через два дня он срывается и садится за забытый мольберт, за чистый холст с теми же простыми карандашами, кистями и красками. Карандашом он рисует эскиз, постепенно выводит детали, добавляет что-то свое, новое. Грифель раз за разом выводит линии, штрихует, придает картинке рельеф и заставляет её "дышать". Джереми заканчивает работу с карандашом, медленно, тихо и осторожно кладет его на стол, словно боится спугнуть собственное вдохновение. Рука тянется за тюбиком акрила, выдавливает краску на палитру, смешивает её с другой. Затем Джереми берет кисть, всё ещё осторожничая с самим собой. В голове крутяться шестеренки, пока кисть мешает два цвета, создавая новый. Джереми делает первый осторожный мазок и уже не может остановиться. Сначала рука двигается медленно, с особой осторожностью, а затем набирает обороты. Движения стают все более ловкими и размашистыми. Джереми внимательно осматривает портрет, искренне недоумевая от собственной работы. На картине красуется мужчина с темными кудрями, серыми глазами, стреляющим взглядом, острым подбородком и небольшой горбинкой на носу. На заднем фоне хорошо видно целую долину нарциссов. В голове снова слышится голос, ставший до жути знакомым. Джереми уже давно выучил его тембр, давно выучил саму фразу. Он сходит с ума? 《Мы ещё встретимся》 Почему-то Джереми в это верит, словно это слова реального человека, а не спроектированная картинка в голове, которая обрела голос, так же выдуманный самим Джереми. Следующий порыв вдохновения и мотивации приходит к Джереми через три дня. После той картины он не останавливился, а рисовал обычные скетчи на бумаге, так, от скуки. Проблема была лишь в том, что кроме того мужчины из сна, в голову ничего не приходило. На самом деле Джереми предполагал, что это какое-то проклятие. По другому объяснить происходящее не получалось. Тем не менее он послушно брался за кисть каждый раз, когда приходило резкое рвение к рисованию. Каждый раз Джереми дорисовывал картину, и каждый раз восхищался собственной работой. Он нашёл свою музу? Возможно. К слову, вместе с рвением к рисованию, появилась и тяга к жизни. Джереми снова искренне радовался любому пустяку, часто выходил на улицу и дышал свежим воздухом. Он осматривал пейзажи, ходил в лес, однако вместе с этим не упускал возможности выпить кофе в какой-нибудь кафешке рядом с домом. Среди всех заведений, которые Джереми обошёл, нашлось лишь одно, которое действительно понравилось ему атмосферой и вкусным кофе. Персонал был приятным, да и цены не кусались, а выпечка... Это уже отдельный разговор. Жизнь налаживалась, хобби продолжало доставлять удовольствие. Сон, который он видел несколько недель назад все ещё напоминал о себе; бархатный голос иногда бил по ушам, а внешность мужчины всплывала в памяти.***
После плотного обеда Джереми наскоро оделся, взял кошелёк с телефоном и ушёл на улицу, идя по, уже заученому, маршруту. Тихий звоночек над дверью, который каждый раз звонил при входе в кафе, разрезал тишину в заведении. Джереми вытер ноги о коврик и прошёл к кассе изучая меню которое висело над стендом с выпечкой, затем, после выбора заказа, перевёл взгляд на мужчину, стоящего по другую сторону прилавка. Джереми обомлел. Ещё несколько секунд он не знал, как стоит отреагировать на увиденное, и стоит ли вообще реагировать. Он пощупал себя по лицу, щипнул за руку, и снова уставился на работника. Серые глаза, которые Нокс раз за разом выводил на своих картинах смотрели прямиком на него. Не с хоста, а прямо здесь и сейчас. Острый взгляд, и губы, расплывающиеся в легкой улыбке... Все это то, что Джереми рисовал в последнее время. Неужели, судьба? —что будете заказывать?—знакомый тембр голоса заставил вырваться из собственных мыслей. —айс-латте. С карамелью, само собой. Да, и молоко обычное. —Вас понял.—Незнакомец приставил два пальца к виску и отсалютировал Джереми, разворачиваясь к кофемашине. Мужчина делал напиток, а Нокс, дабы избавиться от неловкого молчания потараболил по столу пальцами. —я надеюсь что вы не примете меня за маньяка или извращенца, но знаете, у Вас очень красивый профиль, да и черты лица в целом. Я художник, ну вы понимаете, творческая личность там... Короче, Вы выглядите круто. —звучит хорошо. Приму за комплимент. —ну вообще это он и есть. Так вот, вопрос на миллион: Вы когда-то были моделью для художника? —звучит как начало порно сюжета,—весело проурчал Жан со своим, черт возьми, сексуальным акцентом.—но мне нравится. Вы на что-то намекаете? —это так очевидно? —само собой. —да, знаете, я бы хотел нарисовать Вас на фоне долины нарциссов, вот прямо... Вот так, понимаете?—Джереми взмахнул руками, чуть не повалив баночку для чаевых, и широко расставил их смотря в окно, будто этим жестом мог объяснить незнакомцу то, что представил в голове. Жан замолчал, наливая в пластиковый стаканчик молоко, а затем сунул в него трубочку и поставил перед Джереми. —звучит заманчиво. Вам оставить мой номер телефона? —само собой.***
Джереми выходит из кафе со стаканом холодного напитка, проходит чуть дальше, в сторону леса, и только тогда позволяет себе попрыгать от счастья и разбрызгать на футболку латте. Главное, что он счастлив, а его неосторожность должна уйти на второй план, верно? Джереми прошёл ещё немного, а затем задумался: на кой черт он вообще пригласил его, и что планирует делать дальше? То есть, конечно, он пригласил его ради картины; ладно, да кто в это вообще верит... Само собой он пригласил, как оказалось, Жана, не только из-за того, что захотел себе модель на пару дней. Пазл сложился в голове Джереми самостоятельно, когда он погрузился в мысли, уже шастая по лесу. Все было до жути очевидно: он был одинок, и хотел заполнить пустоту внутри другим человеком, которого увидел во сне. Джереми не знал, была это его судьба, или удача, однако, ни смотря ни на что, упустить свой шанс он не мог. Раз так распорядилась Вселенная, значит Нокс сделает все для того, чтобы Жан стал его... Ну, как минимум, другом. Когда он вообще общался с кем-то в неформальной обстановке? Когда он выходил на улицу не в одиночку, а с кем-то? Вопросы, которые действительно не давали Джереми покоя. Все друзья, что у него были, все знакомые, с которыми он общался на протяжении нескольких лет, вскоре устали терпеть внезапные выпады Джереми и его скачки настроения. В один день он планировал жить на полную катушку; в другой впадал в мини-депрессию и пропадал со всех радаров на несколько ночей, а затем позволял себе возвращаться, не объясняя причины своей пропажи. Люди растут, развиваются, пытаются создавать семью, или заработать побольше денег. И, если раньше, в том же университете, или школе, можно было терпеть выходки Джереми с его внезапными выкидами, то в данный период времени у многих есть дела поважнее. Джереми не винил в этом некогда окружающих его людей, которые постепенно, один за другим, уходили из его жизни. Он продолжал свои попытки самореализоваться, занимаясь примитивным хобби, однако его навыков было недостаточно для того, чтобы стать всемирно известным художником. У него был потенциал, но разве его не было у других людей, развивающихся в этой сфере? У него был свой стиль, но разве его не было у других? У него есть все средства на качественные продукты, но разве их нет к других? Он ничем не отличается от других. У всех людей, априори, есть свои таланты, у всех людей есть свои изюминки, предпочтения. Проблема лишь в том, как человек сможет реализоваться в обществе. Джереми не реализовался. Он рисует, но этого недостаточно для того, чтобы стать кем-то великим, или известным. Джереми не вносит своего вклада в будущее. Его картины смогут посмотреть только его дети, если они вообще будут. Тем не менее, это не повод отчаиваться, верно?***
—разве Вы не говорили, что хотели нарисовать меня на фоне долины нарциссов? Жан усаживается на диван, облокачивается на его спинку и осматривает комнату. Джереми потрудился перед приходом гостя: пробрался и спрятал картины с Моро в потемки собственного шкафа. —ну и где я тебе найду долину нарциссов? Эх, дурачье... Я же художник, понимаешь? У меня фантазия такая, ты не представляешь. К слову, ты мог бы забрать эту картину, когда я её допишу. Присутствовать можешь только сегодня, пока буду рисовать эскиз, и начинать покрас. —вообще, я и планировал её забрать. Вы же мне деньги не будете платить за моё позирование. —не могу понять, ты упустил момент, когда мы перешли на "ты", или я забыл сказать, что мы должны перейти на "ты"? Знаешь, я ощущаю себя... Старым. Жан замолчал, смотря на Джереми, затем просто пожал плечами, дескать «не знаю». Джереми выставил мольберт на нужную высоту, запасся красками, карандашами и поднялся со своего места. Прошло некоторое время, прежде чем Жан принял позу, которая понравилась им двоим, после чего Джереми наконец принялся за работу. Нокс пытался заполнить тишину разговорами о том, о сём. Жан вскоре подхватил его идею, и в такой комфортной обстановке светских бесед они просидели до самой ночи, пока Джереми не закончил со своим кортким планом на сегодняшний день. —чаю? —откажусь. Мне нужно домой, а то что-то засиделся. Покажешь, что получается? —о нет, посмотришь позже. Жан снова пожал плечами, принимая отказ и ушёл в коридор. Джереми провел его, перед этим ещё раз обсудив все детали их работы. Теперь Жану осталось только ждать, когда Джереми закончит. Нокс тратил на эту картину чрезвычайно большое количество времени. Ему нужно было закончить все как можно быстрее, ведь он пообещал Жану что отдаст работу через, приблизительно, дня 3, а сейчас отмазывается уже второй раз, придумывая дешёвые отговорки. На самом деле Джереми понимает, что сходит с ума. Он все ещё выводит детали тонкой кисточкой, пока говорит сам с собой, будто рядом есть ещё кто-то, будто рядом есть его постоянный собеседник. Это похоже на бред, но Джереми так сильно запомнил тот день, когда общался с Жаном с обеда до поздней ночи, что пытался повторить приятную атмосферу, которая витала в воздухе пять дней назад. Возможно, шесть. Возможно семь. Неважно. Нокс заканчивает картину в тот же вечер. Он отводит кисть, осматривает собственную работу, затем выдыхает и позволяет себе сходить поесть. На приём пищи не уходит много времени, и по возвращению в комнату Джереми ещё раз оценивает собственную картину, на которую он потратил достаточно времени. Он проводит по холсту подушечками пальцев, и смотрит на диван, который несколько дней назад занял Жан. Джереми задумывается; что будет после того, как картина окажется у Моро? Продолжит ли он общаться с ним? Продолжит ли вести тет-а-тет разговоры? Что будет дальше? Неужели Джереми снова останется брошенным? Хотя, разве это было не очевидно? Потерпеть перепады настроения Джереми можно, но не тогда, когда это происходит слишком часто. Погодите, Джереми действительно хотел общаться с человеком, надеясь на то, что он терпила, и будет терпеть такое поведение оппонента? Разве это не эгоизм? Разве не игра на чувствах? Разве Жан заслужил нести такое бремя, как общение с Джереми? Нет, он заслуживает большего. Душа художника ранима. Душу художника может ранить он сам, своими же мыслями, идеями, и рассуждениями. Джереми снова вспоминает о собственном одиночестве. После того, как Жан заберёт картину, в его жизни не будет ничего, что помогло бы ему выбраться. Возможно, это был не просто творческий кризис. Возможно, это была депрессия, или банальное нежелание существовать. Скорее всего, ответ очевиден. Сон лишь отвлек Джереми от главного: его эмоционального состояния. В целом, Нокс сам был виноват в том, что дошёл до такого уровня собственного безумия. Только подумать: общался с самим собой, представляя человека, который когда-то, несколько дней назад, сидел где-то рядом. Это ведь высший уровень сумасшествия. Джереми простоял около десяти минут смотря в одну точку, затем перевёл взгляд на картину. В руке нож отдавал легкой тяжестью. Нокс балансировал на самой грани, решая, что или кто сегодня пострадает; стоит решить корень проблемы, или то, что от него исходит? Выбор, кажется, был очевиден, однако Нокс продолжал стоять, не в силах пошевелиться. Душа художника ранима. Не важно, что он пытался сделать, кого намеревался "присвоить" себе, почему считал, что Жан станет его спасительным кругом. Все это уже не имело значения, когда решение главной проблемы было совсем рядом. Джереми не мог стать известным, не вносил вклад в культурное будущее, не являлся примером для подражания. Он был оболочкой, воспроизводящей картинки на холсте. Всё что он чувствовал последние несколько лет—горечь потери, безысходность и собственное бездействие. У него не было друзей, знакомых. Он положился на одного человека, который когда-то приснился ему во сне, а затем понял, насколько же это глупо и эгоистично, свалить на человека все свои травмы, поэтому решил закончить все прямо здесь, смотря в серые, максимально похожие на оригинал, глаза Жана Моро. Какой же он жалкий, какой же безалаберный и хилый. Картина приобретает новый цвет, свою новую изюминку. Возможно, путем такой трагичной истории, о Джереми поговорят хотя бы недельку. Жан Моро, попавший под брызги крови, выглядел идеально. Его глаз приобрёл новый оттенок, а фон стал красочнее. Картина пропиталась совсем другой атмосферой: чувствами безысходности, мрачного одиночества. Интересно, её кто-нибудь перерисует? Блять, нужно было оставить прощальное письмо. Шея болит, будто в неё, лишь в одно место, въелась целая стая комаров. Джереми упал на пол всего секунду назад, но уже почувствовал, как тело слабеет. Оно не чувствует физической боли, в голове не крутятся тревожные мысли. Все что Джереми ощущает на данный момент—покой и умиротворение. Наконец-то он понял, чего хотел от этой жизни. Он не хотел иметь друзей, свою любовь, не хотел стать звездой, не хотел рисовать, не хотел увлекаться чем-то вообще. Он хотел умереть. Всю жизнь он нуждался в смерти, и для того, чтобы это понять, понадобилось целых 26 лет.