u look too tempting in this

Сонхва обожал стиль Хонджуна. Нет, ну правда. Он любил эту сторону проявления его личности, где нет рамок, границ и зоны комфорта. Не было такого образа который Паку бы не понравился. Классический костюм, но с добавлением личных деталей? Да. Юбка поверх штанов? Великолепно. Вещи на пятьдесят размеров больше? Определённо его. Сонхва казалось, что на Хонджуне даже обычная чёрная футболка со штанами, в которых он ходит по дому, выглядят так, будто он только с подиума на неделе моды сошел. И даже самый ничем не примечательный образ, самый серый и скучный, его муж умел превращать в что-то своё, индивидуальное, стильное и яркое. Поэтому, бесспорно, Сонхва обожал стиль Хонджуна, приходя в дичайший восторг от каждого аутфита. Но были у Кима такие одеяния, от которых Пака, мягко говоря, вело, превращая по меньшей мере в похотливую суку, которая не может думать о чем-то, что не Хонджун в их постели. Нет, конечно, Сонхва любил своего мужа, хотел его и чтоб возбудиться ему иногда хватало ощутить парочки тех самых томных взглядов, которые даже собственными глазами видеть не приходилось. Да и в постели у них всё было прекрасно, с очень даже хорошей регулярностью, учитывая работу и занятость обоих. Так что на физиологическую потребность спихнуть нельзя, а нимфоманом Сонхва бы себя не назвал. До Хонджуна, так и вообще, его можно было смело забирать в монастырь. Но эти образы, которые не назвать супер яркими или вызывающими, где из открытых участков кожи максимум предплечья да ключицы, творили с ним что-то невероятное. В основном они состояли из классических брюк, прямого кроя, и какого нибудь гольфа или рубашки. Вполне себе стандартный классический стиль, в котором Сонхва и сам очень часто ходил. Только вот увидеть в таком Хонджуна, сровне увидеть все семь чудес света. Сказать что он не любил так одеваться, особо нельзя. Некомфортно? Тоже нет, слишком уж Хонджун был принципиален в удобстве одежды и материалов из которых она сделана. Слишком скучно? Это точно не про Кима, кто-кто, а он любую вещь сделает интересной даже в самом унылом гардеробе. Скорее всего, и как когда то на резонный вопрос Сонхва «почему ты редко одеваешься именно так?» Хонджун ответил, слишком официально. Хоть до во все принятом понятии официальности, ему совершенствоваться в этом образе, как Моисею идти до святых земель. И по всем мировым законам, конечно же, Хонджун не знал какое влияние он оказывает на своего мужа, подкачивая подвороты на рукавах или поправляя идеально посаженые брюки. Или делал вид, что не знает. Вот и сейчас, он сидит напротив, в своем черном свитере, оголяет предплечья и так непринуждённо, словно совсем не убивает этим Сонхва, который давится слюной с самой первой минуты как увидел в чём его муж был сегодня на совещании. А если добавить к этому рассказ Хонджуна о том, какой разбор полётов он устроил сегодня своим подчиненным на вечерней летучке, и акцентировать внимания на деталях, на которые Сонхва обычно заостряется, всё. Пиши пропало, копай могилу, у Пака остановка сердца из-за стремительно подскочившего либидо. Сонхва знал что может происходить на летучках, и каким может быть его муж в это время. Особенно вечером, когда Хонджун уставший, но не настолько что б забота о нём перерастала в переживание за его состояние. Он точно злился, точно чеканил строго все аргументированные факты кто где и как проебался, и точно одним только взглядом пришпиливал всех к месту. А ещё у Хонджуна, Сонхва уверен, знает, вздулась вена на шее от сдерживания эмоций, побелели костяшки от сжатых кулаков, соскользнуло пару капелек выступившего пота на висках, потемнели взгляд и опустился голос на несколько тонов ниже, с небольшой хрипотцой. Да, Сонхва любил эту сторону своего мужа. Властную, сильную и до трясущихся коленок сексуальную. Потому что он не из тех кто злится понапрасну, кого легко вывести на такие эмоции, и кто будет делать подобное, не будь уверенным в собственной правоте. В последнем большую роль играл интеллект, то, что Сонхва находил пожалуй самым привлекательным в муже. Он далеко не был глуп сам, знал себе цену и во многом был идеален, по мнению большинства, но ум, единственное в чем Хонджун разносил Пака в пух и прах, а тот не был-то и против. Ну, по крайней мере, точно после того как услышал признание в чувствах, которое окончил двухлетнее противостояние главных отличников по жизни. Сонхва просто упертый и не терпит конкуренции, поэтому уступать никому, даже Киму, он не собирался. И поэтому он никогда не мог повестись на обертку, внешний вид и уж тем более одежду. Хоть сейчас он и ведётся, очень сильно, просто невероятно, будто перед ним не его муж сидит, по привычному ужиная в компании общих друзей, а как минимум святой отец, перед которым Сонхва хочет точно не помолится, но точно стать на колени. - Сонхва, с тобой всё в порядке? - из раздумий об этих руках с паутинками, всё ещё слегка напухших, вен где нибудь у себя на шее, его выводит голос Сана рядом, - Ты какой-то слишком задумчивый, аж пугаешь. - А? Да, да, я в норме, просто устал за сегодня немного, поэтому и залипаю, - «на блядские руки своего же мужа», осталось не произнесённым. Кожей можно было почувствовать заинтересованный взгляд, который безмолвно расшифровывался как «Ты точно в норме? Мне стоит переживать?». Хонджун всегда был таким с ним, внимательным, заботливым и моментами гиперопекающим. Поэтому не переспросить для уверенности, даже в этом формате, он попросту не мог. Сонхва же лишь умиляется этому факту, и коротко махает головой, мол «Точно», закрепляя нежной улыбкой, чтоб муж успокоился наверняка. Удивительно как Ким умеет менять настроение Пака, с похотливого на умилённо-любящее, собственными эмоциями, не произнося не слова. Наверное, одно из главных качеств, за которые он его любит. Вечер продолжается в спокойной обстановке, в кругу самых близких. Всё же идея собраться всей компанией из восьми людей, и уехать в загородный домик, на дачу семейства Ким-Пак, пожить пару недель и отвлечься от городской суеты, была хорошей. Из-за занятости практически всех, а в особенности Хонджуна, они давно вот так не собирались. А тут ещё и у Сонхва с Ёсаном и Уёном отпуски совпали, благодаря которым можно было хоть на некоторое время забыть о детях. Нет, они любили свою работу воспитателей в детском саду, но даже столь обожаемого дела должно быть в меру. Группу в тридцать малышей, пять раз в неделю, с восьми до шести и так не просто вывозить, а когда ты работаешь в сменах с Уёном, эту нагрузку можно смело увеличивать раз так в пять. Остальные же, как бы иронично это не звучало, работали в подчинении Хонджуна, но не в том, в котором он устраивал сегодня разнос. Почти каждый работал в разных отделах, но так или иначе заглядывая к начальнику по несколько раз на дню, по рабочим вопросам или нет. Какими бы близкими друзьями они не были, Ким всегда умел ограждать работу от дружбы, абстрагироваться и видеть в ребятах действительно профессионалов своего дела. Присутствие членов некой семьи, просто иногда выручало непринужденными разговорами на обеде, которые могли снять лишнее напряжение или стаканчиком горячего кофе, спасающего от нахлынувшей усталости к концу дня. А про плюшки в виде: «Джуни, у нас отпуски совпали с ребятами, ты можешь нашим дать отгул на пару недель, мы хотели на дачу съездить», можно и умолчать, оправдываясь парадом планет или совпавшими на небе звёздами, но никак не пользованием рабочих полномочий. Хонджун не умел отказывать Сонхва, а Сонхва не принимал отказы в свою сторону. Последнему же Ким сам его научил на свою голову, поэтому без ворчаний хоть и не обошлось, но ему во-первых самому давно требовался отдых, во-вторых его довольная моська после вкусного ужина и выигранного шутливого спора с Юнхо, говорила сама за себя. Он скучал и даже подобные экстренные выезды на работу, как сегодня, не испортят заслуженный отпуск. Сам же дачный домик будто только их и ждал. Купило его семейство Ким-Пак года три назад, после чего еще год в нём проводились ремонтные работы, под чутким руководством Сонхва, дизайн которых по большей части делал он сам, отправляя Хонджуну лишь файлы с проектом для внесения правок и подтверждения. К слову, из правок там была только просьба о хорошей звукоизоляции в спальнях, потому что он был зависим от вкуса, стиля и самого Пака так же, как и его муж. Просьба для Сонхва была абсолютна непонятна, до момента пока они два года назад не отмечали всё той же компанией новоселье. Празднование которого из общего, с течением времени переросло в уединение всех парочек во всё тех же спальнях. Ёсан потом долго ходил злобно хихикая с сорванных голосов Уёна и Юнхо, пока Сонхва заботливо выполнял роль мамочки, отпаивая их горячим чаем, находясь не в лучшем положении с покрасневшими кончиками ушей и насмешливо-невинно спрашивая у Кана, почему тот не присаживается с ними рядом. Празднование запомнилось для всех надолго. Так или иначе, ход мыслей Пака привел его опять к постели. Воспоминания от той ночи пробрали его еле заметной дрожью, но огрели не маленькой такой волной вновь прилившего возбуждения, из-за чего за столом ему стало невыносимо жарко и он вновь залип на хонджуновы руки. Слишком уж соблазнительно они жестикулировали при очередном рассказе, кажется о продюсировании новой группы или что-то около того. Сонхва было некогда вникать. Зажмурив глаза и слегка потрусив головой, что б выкинуть из головы сладкие сцены, он решил отвлечь себя тем что лучше всего у него получается. Уборкой. За время пока Сонхва собирал посуду и принялся её перемывать, Ёсан и Чонхо успели уйти в комнату отдыхать, оправдываясь заслуженным отпуском и любовью к ортопедическому матрасу в их спальне, а остальные перекочевать в гостиную, чтобы устроить вечер кино. Хонджун же желания наблюдать за картонными героями с наигранными чувствами и тупыми шутками не разделил, поэтому отказавшись, кинув в догонку что планирует выспаться, чмокнул в плечо Сонхва, поблагодарил за вкусный ужин и скрылся за лестницей ведущей на второй этаж. И вот, всё ж было хорошо. Но стоило слабому шлейфу кимовского одеколона проникнуть в дыхательные пути Пака, разразились не только обонятельные рецепторы, но и мнимое спокойствие, которое послав всё к черту, опять сворачивает низ живота, тянущим желанием. Сонхва от нахлынувших чувств, чуть тарелку, вылетевшую с рук, не разбил. Ну нет, ещё чуть-чуть и он взорвется от возбуждения. Он конечно скучал по друзьям и совместному времяпрепровождению, но по мужу, который последние две недели ебался исключительно с работой, чтобы освободится для запланированного отдыха, скучал всё таки чуть больше. А он сегодня ещё как назло и вырядился, так, словно у Сонхва на лбу написано «У меня двухнедельный недотрах». Нет, он не верит что Хонджун не знает о влиянии своих образов на Пака. Картинки, которое подкидывало сознание, только ухудшили положение, но стремительно улучшили мытье посуды, потому что через пару минут, она сверкала словно Сириус. А присутствия Пака и след простыл. Кинул на ходу «Спокойной ночи, дети», и решительно направился в сторону их с Хонджуном спальни, остановившись лишь перед самой дверью, чтобы перевести дыхание. Всё же гордости в Сонхва было вагон и маленькая тележка, поэтому вот так с потрохами он сдавать своё состояние не собирался. Этого не поменяет даже зудящее на подкорке желание, чтобы из него эту гордость вытрахали самым непристойным образом. Вдох, выдох, вдох, открытие двери в спальню, сдох. Хонджун точно знает о влиянии образов. Сонхва готов переплыть самолично ручками, все океаны, моря и даже лужи, чтобы расписаться в нотариально заверенном документе удостоверяющим - Ким Хонджун, дьявол, умеющий читать мысли, знающий все его кинки и с самым невинным лицом заявляя что понятии не имеет в чем Сонхва его готов сейчас обвинить. Нет, ну а как по другому объяснить то, что этот черт, стоит не переодевшись, на балконе, оперевшись поясницей на ограждение, в одной руке зажав излюбленный блокнот для записей, врасплох настигнувшего вдохновения, а второй подносить сигарету к губам, затягиваясь, периодически меняя её на ручку, черкая ровным почерком строчки будущих песен. Позирует, соблазняет, провоцирует. Сонхва, замерший на пороге, на секунду отмирает, чтобы прикрыть дверь и пройти во внутрь, дабы продолжить пожирать взглядом уже на пару метров подойдя ближе. - Хва~я, ты пялишься, - охрипший от усталости голос, сообщает банальную очевидность, даже без зрительного подтверждения, собственных слов. Хонджун слишком хорошо выучил своего мужа. - Как будто ты не пялишься, когда я надеваю корсеты, - усмехается беззлобно, потому что знает, на него корсеты влияют так же, и вызывают такое же желание. - Потому что ты выглядишь в них слишком соблазнительно, а я и так падок на твою талию, - всё также без зрительного контакта и с очередной строчкой в блокноте. - Ты тоже, - подходит почти вплотную, перехватывая тонкими пальчиками сигарету, затягиваясь. Ванильные, его любимые. Мило. - Выгляжу соблазнительно? Вот в этом? - пускает смешок Хонджун, наконец поднимая взгляд, и откладывая блокнот на журнальный столик, устраивает руки на тонкой талии, притягивает ближе. - Я и так падок на твои руки, - передразнивает, и подается вперёд, еле касаясь губами кромки уха, шепчет, - особенно на моей шее. У Хонджуна, табун мурашек, секундный ступор, прикрытые глаза и довольная, блядская, ухмылка на губах. У Сонхва, чертики в карих отплясывают, почти оконченное терпение, медленный поцелуй на губах и тлеющая сигарета, зажатая меж пальцев. Они скучали по друг другу. И это изголодание, быстро отображается на мелких покусываниях сладких уст, усиленной, крепкой хваткой на талии и тихими паковскими полувздохами, полустонами. Хонджун подхватывает под бедра Сонхва, закидывая на себя, перемещая одну руку обратно на талию, прижимая ещё ближе, почти вплотную. - И всё же, почему ты залипал весь вечер? - от любимых губ отстраняться не хочется, но долг заботливого мужа, заставляет. - Во-первых, у нас не было секса две, мать его, недели, во-вторых, я уже говорил, что ты выглядишь слишком соблазнительно. - То есть, я могу свой сегодняшний аутфит записать в список твоих кинков? - несдержанный смешок и искреннее удивление на лице. - Не вздумай этим пользоваться, - угрожает, но от одной мысли видеть Хонджуна в подобном чаще, вызывает лишь повышенное слюноотделение. - Я бы никогда, ты же знаешь, звезда моя, - наглейшего вранья Сонхва в жизни не слышал. - Тоже самое ты мне сказал, после того как обнаружил мой кинк на тебя после душа. Мы неделю с постели не вылезали. - Я же знаю что тебе понравилось. Продолжение возмущений Сонхва утонуло в новом горячем поцелуе, который выбивает не только мысли из головы, но и воздух из лёгких. Хонджун любил его так затыкать, а Пак, иногда, намеренно возмущался чуточку дольше, что б его так затыкали. В мозгах приятная пустота, на губах сладкий привкус ванильного фильтра с горечью послевкусия, а в руках Хонджуна самое ценное сокровище. Он извивается, льнет ближе, целует глубже, всем своим видом показывает как скучал. Расстояние от балкона до кровати преодолевается в пару быстрых шагов. Свежее постельное на крохотное мгновение остужает разгоряченное тело, а Хонджун останавливается на несколько долгих секунд, облизывая собственническим взглядом это тело под ним. Расширенные зрачки, так что не видно радужку, красиво отображают свет прикроватной лампы, разметавшиеся волнистые волосы почти сливаются с чёрным постельным. Белая домашняя рубашка, расписанная Хонджуном вручную, специально для Сонхва, слегка задрана, а под ней тяжело вздымается грудная клетка. Стройные ноги в коротких шортах пошло-пригласительно раздвинуты, и Ким откровенно залипает, так же как Сонхва несколькими минутами ранее. - Ты пялишься. - Я всегда на тебя пялюсь. - Хоть бы постыдился. - Зачем? Ты мой муж и я единственный кто может, хочет и будет только на тебя так смотреть. А всем осмелившимся смельчакам, я выколю глаза собственноручно, если потребуется. Сонхва ведёт от этого собственничества, от этой жадности, а в совокупности с опустившимся Хонджуном на колени, между его ног, закинутых на плечи и влажным поцелуем на щиколотке, из Пака вырывается первый полноценный стон. А за ним ещё и ещё. Потому что Сонхва чувствительный и громкий, а ноги одна из его главных эрогенных зон. Хонджун когда об этом узнал, случайно, в процессе изучения тел друг друга, забрался в восторге и довел до оргазма одними лишь поцелуями на бёдрах. До которых добрался и сейчас. У Хонджуна, помимо всех его достоинств, есть ещё одна характеристика в виде абсолютного профессионализма с ощущением настроения Сонхва в сексе. Он всегда знал где и как нужно взять, поцеловать, прикусить, в каком темпе ему вести и даже с какой тональностью разговаривать. Поэтому Пака устраивало положение ведущего в отношениях. Ему нравилось это, а Хонджуну нравилось, что его мужу это нравилось. И сегодня у Сонхва было настроение чтобы с голодом и жадностью, что б властно и всеми вызывающими пошлыми звуками. Поэтому хватает буквально пары минут и его бёдра соблазнительно блестят от слюны. Хонджун крепче сдавливает в пальцах мягкую плоть, впиваясь поцелуем с внутренней стороны. Он целует, облизывает мокро, всасывает гладкую кожу, на последок кусая и перемещаясь на следующий сантиметр манящей кожи. Возвращается к тонкости под коленкой, царапая легко зубами, на что получает порцию рваных вдохов сверху, рефлекторно сгибающуюся ногу и ерзанье в нетерпении. Пускает смешок и продолжает свою сладкую пытку, облизываясь и впиваясь в место на стыке бедра, оставляет засос. Любимое место, потому что здесь - его, здесь никто не видит, но будет потом рассматривать Сонхва в зеркале, с краснеющими ушками и для него, это лучше всякого показушного владельничества. Не отрываясь от облюбленного бёдра, тянется руками выше, оглаживает талию, которая льнёт ближе к желанным прикосновениям, сжимает сильно, чтобы до покрасневших отметин, спускается ниже, к кромке шортиков. Поддевает кончиками пальцем, намеренно царапая тонкую, чувствительную кожу на тазовых косточках, оставляя белые полосы наливаются кровью, медленно стягивает и застывает, расплываясь в ухмылке. - То, что мы сегодня потрахаемся, ты решил заранее? - с положения Хонджуна, ему открылся прекрасный вид на часть, определённо нового, нижнего белья. Чёрное, полупрозрачное, с кучей затяжек, идеально сидящего на теле перед ним. - Ходил по магазинам с Уёном, решил себя побаловать. И тебя тоже. - с тяжелым придыханием и короткими перерывами отвечает, дёргаясь, нуждаясь хоть в каких-то касаниях. - Звезда моя, я не думаю что тебе стоит кого-то упоминать, когда ты передо мной в таком то положении. Я могу начать ревновать. - Сонхва задницей чувствует эту язвенность, за которой широко мажут языком, кончиком поддевши край белья, вызывая этим крупную дрожь и громкий стон. - Если после этого ты наконец вытрахаешь из меня душу, я готов упомянуть хоть всё население пла~Ах.. - закончить ему не даёт всё тот же язык, переместившись в опасную близость ко входу. Сбившееся дыхание Сонхва, теперь по большей части походит на скулеж. Хочется больше, чаще, горячее, глубже, что б до звёзд перед глазами и сорванного голоса. Ёрзанье на постельном прерывает цепкая хватка, которая обрывает все попытки из неё выбраться. Хонджун отодвигает край, уже прилично намокшего от слюны, белья, и совершенно бессовестно, по скромному мнению Пака, впивается ртом меж ягодиц, от чего заставляет его стать в разы громче. Он целует, кусает, всасывает. Упивается им так, будто Сонхва самая сладкая сладость в его жизни. Так и есть. Хонджуну порой кажется, что он не пробовал ничего вкуснее чем он. И если его спросить о любимом блюде, он без замедлений назовет имя своего мужа. Сонхва всегда был чувствительным, реагировал на каждое малейшее прикосновение, крупно дрожал от одних лишь поцелуев. И сейчас, его реакция обостряется в разы, выгибая спину до звонкого хруста, кусая пухлые розовые в кровь, издавая слишком громкие звуки для чувствительного слуха Хонджуна. А тот только и рад, раз тянет к себе ближе, проникая глубже, двигает языком отчетливее и стонет сам от наслаждения. Слюна стекает по подбородку на шею, на ту самую вздувшуюся вену, красиво очерчивая. Сонхва от этой мысли сжимается весь, чувствуя довольную ухмылку собственной кожей. Ему одновременно слишком плохо и слишком хорошо, до неконтролируемой дрожи в теле, до сильно сжатых пальцев на постельном, до жалкого хныканья. Сонхва натурально сходит с ума, хочет попросить остановиться, иначе точно умрёт, потому что в голове от этого, приятно пусто и в ней нет места чему либо, кроме желания и хонджунова языка с руками на горячем теле. Но он лишь стонет и разваливается сильнее на широкой кровати. Слишком много и слишком недостаточно. Оба находили это греховно интимным моментом, только для них двоих, совершенно не стыдясь раскрываться перед друг другом, демонстрируя всю красоту любимого тела и обожаемые фетиши. Хонджун уже и думать забыл, каким Сонхва был в начале их отношений. Смущался от любого комплимента или взгляда, прятал глаза в изгибе локтя и поддавливал все выходящие изо рта звуки. Иронично, столь самоуверенный Пак при всех, трясся осиновым листом, с краснеющими ушами за дверью спальни. Времени на исправление понадобилось не мало, и столько же ещё что б привыкнуть к настоящему. К тому, кто не видел пределов и лимитов в удовлетворении себя или партнера, где мокро, развратно и с полной отдачей всего себя процессу. Не видел ограничений в поцелуях, лаская долго и по всему телу. И не видел шкалу децибел в стонах. Потому что с того времени это всегда громко, не стесняясь и до надорванных связок. Хонджуну иногда кажется что он создал, или откопал в своём сокровище, дьявола, потому что тот стал слишком божественным любовником. Ким отстраняется на мгновение, что б оценить проделанную работу. Пускает довольный смешок, в ответ на жалобный стон и похотливо дернувшиеся бёдра. Нуждается. Сонхва осталось совсем чуть-чуть, но у Хонджуна на него сегодня другие планы. Он хочет показать ему звёзды. - Джуни, прошу, - капризно и с хныканьем. Сонхва всегда становится жутко капризным во время секса. - Такой красивый, - поцелуй во внутреннюю сторону бедра, - такой нуждающийся, - чуть выше и слабый стон в ответ, - такой открытый. - Ким Хонджун, закончи начатое, или я закончу с твоей жизнью. - Ты уверен, что стоит мне угрожать, учитывая в каком положении ты сейчас находишься? Или мне остановится? - блефует, потому что у самого голодный зверь на цепи сидит, стараясь не сорваться. - Неугомонный, - цокает Сонхва, закатывая глаза по-сучьи. Киму даже не обязательно это видеть, знает, выучил. - Уверен, иначе~Ах! Все угрозы прерываются одним четким вводом сразу двух пальцев во внутрь. Сонхва словно током прошибло, подкинуло над кроватью, выбило гортанный стон и забылись все основы подачи воздуха в лёгкие на несколько долгих секунд. А Хонджун не щадит, сразу задаёт ритмичный темп, выбивая грешную душу одними пальцами, попадая прям рядом с комочком нервов. - Что ты там мурчишь, звезда моя? - Я-а-а-хх… - Сонхва и слова вымолвить не может, захлёбываясь скулежом и слюнями. - Что такое? Тебе что-то мешает говорить? - насмехается, ухмыляется самой бесноватой ухмылкой из своего арсенала и замедляет пальцы, почти до нуля, лишь проворачивая ими внутри. Хотя учитывая ситуацию, до нуля тут опустилось только терпение Сонхва. - Мне мешает кончить твой блядский язык, применение которому ты можешь найти в разы лучше и наконец умолкнуть. И Хонджун подчиняется, восстанавливая ритм и подключает к нему всё тот же блядский язык. Двигается внутри грубо, буквально бессовестно трахая, стонет пуская вибрацию, для дополнительной стимуляции и чувствует тонкие пальчики у себя в волосах, которые держат крепко, насколько позволяет мелкая дрожь в них, не давая отстраниться ни на миллиметр. Сонхва походит на оголённый нерв, который то и дело пытаются раздразнить всё больше и больше. Глаза застелены солёной пеленой, всё размыто, расфокусировано и зрительные анализаторы почти не выполняют свою основную функцию, но обостряют остальные. Слух слишком отчётливо слышит каждый влажный хлюп откуда-то снизу, возбуждая всё сильнее. Обоняние улавливает все притягательные нотки близости, что можно наощупь почувствовать запах их секса. Лёгкая испарина выступившая на горящей коже, свежесть кондиционера для белья, влажность слюны и одеколон Хонджуна. Вкусовые сенсоры замечают, помимо, ванили от сигарет и сладости чужих губ, отчётливую потребность ощутить солоноватый привкус тяжести на языке. Но осязательные всегда становятся самыми щепетильными. Чувствуется каждое лёгкое прикосновение горячительного хонджунового выдоха рядом с возбуждением и собственного опаляющего искусанные уста. Сонхва растекается лужицей под уверенными ласками и через секунду напрягается всем телом, чувствую скорую разрядку, сжимаясь. Хонджун реагирует почти моментально, ускоряя ритм и добавляя силы к давлению на податливую мягкость. Он мог дразнить его по несколько часов, оттягивая оргазм на ещё чуть-чуть по дольше. Но не сейчас, не тогда когда хочется упиться мужем сполна, подарив то самое вкусное чувство невесомости. Желание подтолкнуть к краю отзывается в собственном возбуждении, заставляя уже откровенно стонать Сонхва в задницу, не прекращая стимуляции ни на секунду. Толчки резкие, быстрые, глубокие, выбивающие фальцетные стоны и остатки разума. Пак мечется по кровати, места найти себе не может, цепляется сильнее за бедную простынь и сжимает мягкие волосы, натягивая. Ближе, плотнее к себе подставляя, трусится весь, стонет громче, захлёбываясь, глаза закатывая из-за ощущений и последствующим гортанным криком от заветного оргазма. В ушах приятный звон, перед ним - белая пелена, а в голове всё в кашу превращается, пока Хонджун, наскоро вытащив пальцы, что б не было больно, продолжает его вылизывать досуха. Сонхва хнычет, откровенно плачет от сверхстимуляции, не находя сил отстраниться, принимая пытку ослаблено раздвигая ноги шире, которым окончательно упасть не дают лишь крепкие руки, сжимающие расслабленную бархатистость. Хонджун наконец отстраняется, поднимаясь и оценивая гордливым взглядом разрушенность тела под ним. Тяжело вздымающаяся грудь, крупно дрожащие бёдра, заплаканное раскрасневшееся лицо и красные искусанные губы. Он доволен проделанной работой, определённо. Вытирает лицо тыльной стороной ладони, аккуратно беря в руки своё разнеженное сокровище, подхватывая и укладывая чуть выше на подушки. Сонхва сейчас слабо соображает, так всегда происходило после подобного, поэтому беспокойство за его комфорт, перекладывается абсолютно и полностью на плечи Хонджуна, который нависает сверху, ласково трётся кончиком носа о висок, пытаясь вернуть мужу связь с миром. - Я уже и забыл как тебя ведёт от одного лишь отлиза, - смешок и последующим за ним мягкий поцелуй в тонкую кожу. Сонхва не отвечает, только руки налитые свинцом тянет, пригласительно расставляя для объятий. Он неизменно гипер тактильный после близости, обвивает конечностями, льнёт ближе, под кожу пытается забраться, греясь о родное тепло и слепо тычется губами в поисках нежностей. Хонджун находит это милым и слегка забавным, глядя на контраст с визуальной затраханостью этого создания. Он подчиняется ему, отдавая всю имеющуюся в нём ласку, придавливает слегка, заводя одну руку за талию и укладываясь на Сонхва так, что б не задевать всё ещё слишком чувствительное возбуждение. В разлохмаченых волосах вновь чувствуются тонкие пальчики, которые начинают массировать кожу головы, приятно-легко царапая длинными ноготками. У Пака всегда был пунктик на красивый маникюр, который он осмелился делать только спустя год отношений с Хонджуном. У него у самого не было рамок во внешнем самовыражении, так почему они должны быть у его мужа, если тот просто хочет выглядеть немного не так, как принято? Сонхва ему за это благодарен. За вселение уверенности в собственные решения и действия, за помощь в борьбе с кучей комплексов и за то что показал какого это, любить себя. Без Хонджуна и его безстрериотипности, он бы не имел коллекцию всевозможных корсетов, с платьями и юбками, на которые Сонхва облизывался будучи подростком и завидуя девушкам. Он бы не осмелился отпустить волосы, что б те были длиннее привычной стрижки, к которой его приучили родители и общество, потому что так должен выглядеть парень. Он бы не ходил каждые две-три недели переделывать маникюр, думая о том какой цвет будет лучше сочетаться с новой сумочкой. Без Хонджуна, Сонхва не был бы собой. От этого сердце сжимается чуточку сильнее, а слабые, тонкие руки прижимают к себе за шею крепче. Уже говорилось о том что Сонхва становится слишком любвеобильно - ранимым после близости? Он готов поклясться, ещё немного подобных рассуждений его затуманенных мыслей и он заплачет от нахлынувшего приступа любви. Но взгляд цепляется за разбухшие паутинки вен на свободной руке Хонджуна, которой он мягко поглаживает талию, и скользнув чуть ниже, любопытные карие натыкаются на крепко стоящее возбуждение под, явно уже неудобными, брюками. Его как током прошибает, накрывая новой волной возбуждения, рефлекторно сгибая ножку и прижимаясь мягким бедром к боку мужа, создавая небольшое трение, всем своим видом показывая что он готов продолжить. - Обычно тебе требуется больше времени на восстановление. Настолько соскучился? - Хонджун слегка смеётся в шею, влажно и коротко целуя её, как бы спрашивая, правильно ли он трактовал действие. И в девяносто восьми процентах случаев, он оказывается прав. Сонхва от этого нахальства хочется возмутится, но он напротив, выбирает вариант получше. Тот, который беспроигрышно пришпилит самолюбие Хонджуна к полу и заставит сорвать желание с цепи, накидываясь голодным псом. Пак ухмыляется собственной хитрости, знает действие пары слов с правильным произношением и тоном, лучше чем свои пять пальцев. Это льстит, так же как и тот факт, что как бы Хонджун им в этом случае не овладевал, вся власть отдана и сосредоточена у Сонхва в руках. - Джуни, - капризно, на грани с шёпотом, возле уха, соблазнительно. Так, что б названный поднял на него выжидающий продолжение взгляд. - Хочу на ручки, - дует распухшие губы и делает, те самые, невинно-просящие глазки. Чёрт, Хонджун в него по самые не хочу, даже спустя пять лет брака. Ким хлопает слегка удивлёнными несколько раз, и, не успевает Сонхва хихикнуть с его изумлённой реакции, переворачивает того с тихий ойканьем, усаживая к себе на колени, впиваясь жадным поцелуем. Сработало, Пак и не сомневался. Только теперь настала его очередь дразнится, по-своему, с долей врождённой хитрости. Сонхва ухмыляется, убегая от настойчивых губ, но не отодвигаясь телом ни на миллиметр. Кусается, царапается ровными зубками, отстраняется на пару сантиметров, улыбаясь невинно. - Если ты дразнишься из-за того что я не переоделся, то прости, ты сам не дал мне этого сделать, - выпаливает Хонджун скороговоркой, лишь бы побыстрее достичь манящих уст. - Нет, хочу сегодня в одежде. Слишком соблазнительно ты в этом смотришься, - облизывается, а Ким взглядом проводит весь маршрут длинного языка по губам. Сонхва замечает, специально проводя ещё раз юрко проворачивая им меж зубов. У Хонджуна появляется желание вытрахать этот рот так, что б он мог разговаривать с трудом, не то чтобы проворачивать такие трюки. - Ты слишком громко и долго думаешь, милый, я ведь так могу передумать и лечь спать. - Ты же первый начал дразнить, не думаешь что это немного нечестные условия? - глаза поднимает, принимая правила, а у Сонхва всё сводит внутри от этого взгляда. Властного, уверенного в своей правоте. Но кто сказал, что Сонхва честный в подобного рода играх? - Мне просто нравится наблюдать за тобой таким. Нуждающимся. - ухмылка довольная на лице расплывается. Сонхва здесь главный. Хонджун сам отдал ему бразды правления над собой, готовый подчиняться своей королеве по одному лишь взмаху изящного пальчика. Пак уведомленный этим, решается продолжить свою маленькую шалость. Подается слегка вперёд, усаживаясь на члене Хонджуна как на самом удобном стуле, и вжимаясь плотно ягодицами, так, что кажется можно прочувствовать каждую вздутую венку. С губ Кима слетает сдавленный выдох, это первое прикосновение за сегодняшний вечер, но Сонхва не достаточно. Он тоже хочет довести любимого до звёзд перед глазами, но для этого нужно ещё немного. Ещё чуть-чуть что б Хонджун сорвался окончательно. Поэтому Сонхва начинает размеренно покачиваться, создавая, по мимо приятно-болезненного давления, не менее опьяняющее трение. Хонджун шипит, впивается пальцами в талию, крепко, пытаясь то ли отстранить, то ли насадить ещё сильнее. - Какой же ты иногда сучьей стервой можешь быть, Хва~я, когда хочешь испытать моё терпение, - выдыхает разгорячено прямо в губы, отпечатывая, на что Сонхва перемещается ближе к его уху. - Но ты любишь эту стерву, - шепот вызывает табун мурашек по спине. Сонхва широко лижет по всей дорожке из серёжек, - одной из самых эрогенных мест на теле его мужа, - подцепляя кончиком языка, индастриал наверху, одновременно с этим неслабо царапая ноготками ту самую венку, которая не давала ему покоя весь вечер, особенно сильно вжимаясь в член всем своим весом и напоследок выстанывая чересчур пошло, разрывая тем самым последнее звено кимовской стальной выдержки. Хонджун натурально срывается. Вгрызается в изящную шею зубами, кусает сильно, всасывая, так что б метки бордовые остались. Опускает руки на ягодицы, впиваясь в мягкую плоть, раздвигая, усаживая плотнее и самостоятельно задавая ритм трению. Он почти зол, но не на Сонхва, на себя. За то что довёл их до такого состояния, за то что не уделял должного внимания, за то что заставил своего мужа скучать. Но в этом была своя романтика, свой азарт и сладость. Потому что их секс в таком состоянии, всегда самый страстный, самый желанный с самыми сокрушительными оргазмами. Хонджун сейчас нахален, властен, показывающий всю свою натуру абсолютного собственника. Груб и честен, прекрасный в своей несдержанности и наглости. И Сонхва упивается этой наглостью. Он до одури любит когда его берут вот так, уверенно, что б не смог ходить нормально, потому что ноги будет сводить приятной болью, что б на нём от засосов, не осталось живого места, которые не будут сходить ещё несколько дней, и придётся носить гольфы с высоким воротом, потом рассматривая красные отметины от пальцев в зеркале и сжиматься всему из-за воспоминаний, как они были сделаны. Можете назвать это ненормальным, Хонджуна - садистом, а Сонхва - мазохистом. Но это их интерпретация здоровых отношений, которые устраивает обоих сполна. Ким буквально пожирает его шею, а Пак только больше подставляется под эту жадность. Чувствует как зажимаются меж ровных зубов сухожилия, приятно перекатываясь резко иногда так, что дыхание спирает. Трётся своим возбуждением о низ живота и почти скулит от нетерпения. Хочется почувствовать его в себе, так правильно заполняющего, ощутив каждую венку собственными мышцами, максимально глубоко, выбивая весь воздух из лёгких. Хонджун царапает нижними клыками нежную кожу и поднимается влажными поцелуями выше, аккуратно прикусывая линию челюсти. Сонхва сам ловит необходимый поцелуй, бесстыдно пропуская чужой язык во внутрь, позволяя вылизывать и хозяйничать как тому вздумается. Он едва успевает хватать ртом кислород, на что его с каждым разом всё напористее целуют. Губы онемевшие саднит, но никто и не думает отстраняться, напротив, захлёбываются в друг друге всё больше. Так, что Сонхва не сразу слышит, за влажными звуками, щелчок открывающейся смазки. Соображает лишь когда чувствует мокрые пальцы, бесцеремонно резко вошедшие, сразу по самые костяшки. Он стонет прямо в поцелуй, прижимая за шею ближе, насаживаясь и начиная двигаться самостоятельно. Сонхва не то чтобы нужна была растяжка после предыдущего, но излишняя забота мужа о его комфорте отдаётся теплом под рёбрами. От желания голова кружится, мир перед глазами плывёт. Терпеть сил нет никаких, поэтому Сонхва сам справляется с ремнем и застёжкой на брюках, слегка нервно из-за трясущихся рук, но от этого не менее быстро. Хонджун поощрительно толкается пальцами сильнее, за наконец-то освободившееся собственное возбуждение. Сонхва отстраняется, смотрит в потемневшие, почти чёрные и широко облизывает свою ладонь, запуская пару пальцев во внутрь, смачивая и создавая на язык желанное давление, от чего глаза закатываются. Это пошлое, развратное и откровенно провоцирующие движение, слишком ярко контрастирует с тем милым, стеснительным парнишкой, у Хонджуна в голове. Ким давится слюной, а потом и вовсе понимает что забыл как дышать. Потому что Сонхва, опускает ладонь на его возбуждение, имитируя толчки и сам, подстраиваясь под ритм, начинает трахать себя пальцами. Хонджуна срывает крышу от такого греховного вида, и что б разрушить их обоих окончательно, он запускает свободную руку, под рубашку Пака, быстро находя проколотый сосок, сдавливает, вырывая высокий стон. Задирает белую ткань выше, припадая ко второму ртом, кусая, оттягивая прохладную серёжку, сразу после зализывая. - Д-джу-н… Молю, по-ах-пожалуйст-ах! - у Сонхва опять глаза слезятся от переизбытка ощущений, он уже не может этого выносить. - О чем, звезда моя? - Хонджун любит слушать и слышать желания мужа целиком, слишком уж приятны его мольбы. Знает что тому тяжело говорить, поэтому вгоняет пальцы максимально глубоко, доставая кончиками до комка нервов, начиная его безостановочно массировать, так, что Сонхва подбрасывает, а с глаз скатывается первая слеза, которую заботливо сцеловывают. - Умоляю, Джун, пожалуйста, прошу. Я хочу тебя, хочу твой член в себе, хочу твои руки на шее, хочу кончить не прикасаясь к себе. Молю, родной, помоги мне, - словно мантру, прямиком в губы напротив, полушепотом, почти скуля и бегая руками по щекам, в подтверждении своих слов. Он разбит. Хонджуна ведёт от этого, от настолько нуждающегося Сонхва, от того факта, что его муж его умоляет. - Умница моя, - к похвале добавляется поцелуй в скулу, - хороший мой, - руку с груди перемещает на щеку, поглаживая большим пальцем, и на этом прозвище Сонхва льнёт к ладони, показывая, что он действительно хороший. Послушный. Хонджун более не испытывает их выдержку, достаёт пальцы, поднимает слегка за бёдра, направляет и наконец входит медленно, до середины длины. Сонхва облегчённо стонет, на несколько секунд удовлетворяясь. Но ему мало, зудящее желание требует глубже, больше. Прижимается губами к губам, и шепчет, почти не слышно, но отпечатывая чётко каждое слово. - Хонджун, заставь меня рыдать. - уже не просьба и уж точно не мольба. Приказ. Понятный, не принимающий отказа. В него входят резко и до конца, со шлепком кожи об кожу, сразу после произнесённых слов, выбивая из обоих немые стоны. Сонхва дёргается в крепкой хватке, содрогается весь от долгожданной наполненности и кажется мог кончить в ту же секунду, но его отрезвляют пальцы в волосах, которые грубо тянут вниз, заставляя выгибаться до хруста и вновь почувствовать зубы на стыке шеи с плечом. Хонджун не двигается слишком быстро, но резко, глубоко и с оттяжкой, буквально выбивая из Сонхва весь оставшийся кислород. Идеально. Звонкие шлепки, с пошлым хлюпаньем от смазки вперемешку со стонами заполняют всё пространство и вытесняют последние отголоски разума в головах обоих. Сонхва дуреет от этой влажности, что каплями стекает по его бёдрам, впитываясь в ткань постельного и брюк Хонджуна, и от этих хриплых выдохов в шею, заставляющих сжиматься на члене сильнее, вырывая их новую порцию. Его за это лишь насаживают сильнее, грубее, громче, заставляя самого двигаться. И Сонхва только рад подчиниться, когда чувствует что губы сменяет крепкая рука, не слишком сильно сжимая, но достаточно что б у него надломились брови, закатились глаза и изменилась тональность стонов. Блять. Вот тут Хонджун и закончился как человек. Потому что это искусство, не иначе, его личное благословение и наказание. Сонхва, в рубашке, расписанной самим Хонджуном, с бордовыми метками раскиданными по телу, жутко затраханный и стонущий слишком пошло даже для самой профессиональной шлюхи, безудержно скачет на нём так, будто завтра - конец света, а чувствовать его вес на себе сравнимо с воплощением самого экстаза. Потрясающе. Хонджун отпускает его волосы, притягивая к себе ближе, сплетая их языки, вдыхая развратные звуки, которые срываются с красных губ беспрерывным потоком. Сонхва едва ли успевает отвечать на поцелуй, просто позволяя вылизывать его, пока не насытятся. Хонджун заводит руку на шее слегка назад, перемещая большой палец на кадык и слегка надавливает. Это становится последней каплей, заставляющей Сонхва задохнутся, а слезам стремительно потечь по горячим щекам, которые кажется моментально испаряются от жара, из-за прошибающего всё тело ощущения оргазма. Он распадается мелкими осколками в руках Хонджуна, который воспользовавшись податливостью, в пару секунд переворачивает их, нависая сверху и начиная вколачивать его в кровать, методичным, грубым, быстрым темпом. У Сонхва перед глазами почти темнота, из ориентиров только руки мужа на теле, его член, голос над ухом и адский ровный ритм, вытрахивающий из него уже не душу, а остатки жизни. Стоны почти немые, только с выбивающимся кислородом из лёгких. Хонджун натуральный садист, который упивается этим Сонхва, его разрушенностью под ним и тем как он его хорошо принимает. Продолжает держать одной рукой шею, почти не сжимая, а второй наоборот, вжимает за талию в кровать лишь сильнее. Сонхва на это реагирует быстро на столько, на сколько позволяет его состояние, - втягивает живот, предоставляя возможность Киму лицезреть лично, как глубоко и правильно он в него вбивается. У Хонджуна самого слюни текут от такого, поэтому он не отказывает себе в удовольствии, широко поставив ладонь, надавить и почувствовать увиденное. Знает, Сонхва от этого вкатывает ещё больше, на что в подтверждение слышит череду высоких хриплых стонов. Кто-то точно надорвал связки. - П-подожди-аах! Хон-Ах-джун! - что-то почти похожее на отчаянные крики, а Хонджун лишь оскаливаясь довольно, по-сумашедшему и вбивается сильнее. Сонхва почти больно от сверхстимуляции, он скулит, хнычет, захлёбывается стонами и визжит когда мокро проводят ладонью по невероятно чувствительной в этот момент головке. Ему так дьявольски плохо и так чертовски хорошо одновременно, что он не находит себе места, цепляется руками за предплечья Хонджуна, впиваясь ногтями, оставляя красные вмятины, что ещё чуть-чуть и он точно проткнёт ему какую-то из вен. Волосы мокрые от слёз и пота, рубашка неприятно прилипла к чувствительному телу, а набухшие от покусываний соски больно трутся об твёрдость ткани. Хонджун подхватывает его на руки, и вжимает его в стену над изголовьем кровати, предусмотрительно располагая свою ладонь за затылком Сонхва, и вбиваясь в него с какими-то новыми желанием и силой. Ловит его губы, сминает нежно в противовес толчкам, смачивая обильно слюной. Сонхва кричит, не в силах сдержаться, его руки инстинктивно обвивают шею Хонджуна, цепляясь как единственное спасение, длинные ногти вонзаются в кожу, оставляя следы. Хонджун чувствует это, улыбается сквозь поцелуй, делая движения всё более интенсивными. Сжимает его бедра сильнее, прижимая к стене так, чтобы Сонхва почувствовал каждый его толчок до самого основания. Он ловит взгляд, блестящий от слёз, разбитый, умоляющий, но в котором до сих пор отплясывают черти, говорящие лишь одно, не сметь останавливаться, а только прижиматься губами вплотную и что б Сонхва вторил ему своими: - Умница. Сонхва только успевает неосознанно, слабо улыбнуться, прежде чем Хонджун снова погружается в его губы, поглощая каждый звук, каждую частицу воздуха между ними и тот самый протяжно-вопящий стон, когда до него доходит смысл сказанной похвалы. Его тело всё ещё болезненно щепетильное, но отвечающее на каждое движение, заставляющее каждую клетку скулить в удовольствии. Хонджун подается вперёд, ближе, зажимая чувствительный член между телами, лижет широко за ухом и что-то внутри Сонхва отпускает всё его сознание. Это край. Он рыдает. Потому что слишком много, сильно, глубоко и почти больно. Сонхва скулит чересчур жалобно, слёзы льются градом по розовым щекам, заставляя захлёбываться ими вперемешку со слюной. Его прошибает электрическим разрядом очередного оргазма, глаза закатываются не по-человечески, тело сводит болезненной судорогой и мозг предательски отключается. Перед глазами темно, в ушах звон заглушающий собственные крики, а внутри приятно-наполнено разливается тепло. Хонджун кончает через пару особо глубоких толчков и успевает словить обмякшее тело, переводя сбившееся к чертям дыхание. Он выдохся, но сейчас ему нужно позаботиться о том, на которого силы найдутся всегда, при любых условиях. Выходит особенно аккуратно, понимая насколько всё чувствительное даже для отключившегося сознания, которое реагирует моментально резкой дрожью. Укладывает Сонхва бережно, словно хрустального, на мягкие подушки, накрывая одеялом и направляясь в ванную приводить себя в порядок. Для начала, ему было неплохо, хотя бы просто раздеться. У самого ноги почти не слушаются, трясутся мелко. Поэтому путь до ванной, требует небольших усилий, как и все последующие махинации. Футболка с шортами на голое тело, создают слегка дискомфортное трение при неосторожных движениях, но это лишь дело нескольких минут, дабы послеоргазменная чувствительность испарилась окончательно. В голове быстро проскакивают варианты как привести в порядок самого Сонхва, останавливаясь на самом приятном и практичном - набрать ванную с солью содержащую миорелаксанты, любимой пенкой с запахом чего-то карамельного и приглушенной подсветкой, что б не резало уставшие глаза. Подготовка себя и всего необходимого занимает у него наверное с полчаса так точно. Можно идти за своей принцессой, заодно проверяя её состояние. Но когда Хонджун возвращается в комнату, то его застают сразу несколько видоизменений с момента его ухода. Дверь ведущая на балкон, закрыта и завешана плотными шторами, единственным источником света остаётся лишь гирлянда в звёздочку под потолком, над кроватью, на которой, к слову, появилась не маленькая чёрная куколка из одеяла, удобно умостившись прямо по середине, и только торчащая тёмная макушка говорит о том, что там внутри кто-то есть, явно прячущийся от внешнего мира. Хонджун облокачивается плечом о косяк, складывая руки на груди, и даёт себе вольность в виде пары минут любования этой умиротворённостью и домашним спокойствием, по глупо-влюблённому улыбаясь. Из-за открытого весь вечер балкона, в комнате не пахнет сексом, напротив, лёгкие заполняет приятная кофейная сладость, до странного знакомая. Хонджун отстраняется слегка, заглядывая на дальнюю от него прикроватную тумбочку и натыкается любопытным на источник запаха. Свечка. Всегда стоящая на его тумбочке у них дома, которую Сонхва зажигал иногда, когда они проводили вечера только друг для друга, без работы, книг и прочего. Он действительно привёз с собой даже такую мелочь? Хонджун сейчас разревётся как маленькая школьница, которой первый раз её любимые цветы подарили. - Хва~я? - зовёт тихонько, на пробу, побаиваясь что может разбудить, хотя в любом случае придется его поднимать. - А? Джун? - отзывается груда одеял, и спустя пару секунд копошений, на него устремляют ничего не понимающий взгляд, с глазами, больше напоминающие топиоку. Хонджун почти запищал от этого. - Я ванную набрал, пошли купаться. Сонхва пару раз непонятливо моргает, а потом прячет глаза обратно в одеяло, вызывая абсолютно чётко выраженное негодование у Хонджуна. - Хва~я? - Я не пойду. - Почему? Ты же сам потом будешь ворчать и на себя и на меня. - Потому что, я больше похожу на комок мягкого месива, чем на что-то около человеческое. И ближайшие пару дней, точно не смогу ходить. Хонджун поджимает губы, чтобы не рассмеяться от этого детского недовольства. Подходит ближе, присаживаясь на край и протягивает руку к этому вредному комочку из одеяла. - Я тебя отнесу. Сонхва с минуту продолжает лежать неподвижно, потом ворочаясь, суетясь и что-то пассивно-агрессивно ворча себе под нос, но в конце-концов частично выпутываясь из кокона, являет Хонджуну вселенски милую моську, быстро моргающую из-за резкой смены положения. Он похож на что-то взъерошено маленькое, способное уместиться на ладошке. Хонджун всё таки пищит как девка, - на что Сонхва забавно морщится, - и загребает это скопление милости к себе в охапку. - Ой! Джун, ты чего? - Ты знал что ты самое умилительное что вообще существует в этом мире? - Знал, ты мне напоминаешь об этом периодически. Но пищать то зачем? Для пущей уверенности? - Хва~я, не бубни как бабка старая. - Буду, пока ты не отнесёшь меня в ванную. Я весь липкий и мне это не нравится. - Полчаса терпел же как-то, можешь и сейчас пару минут потерпеть моё внимание. - Я бы хотел наслаждаться им, а не терпеть, сидя весь липкий. Так что давай, - Сонхва слегка настырливо тыкает Хонджуна в бок, - неси меня. - Ворчун. - возмущается, но покорно встаёт с кровати, беря на руки свою главную ношу. - И этот человек довёл меня до отключки. Комнату, по мимо кофейно-сладкого запаха, наполняют еще и тихие смешки двух любящих людей. А сигарета, оставленная дотлевать в цветастой салатовой пепельнице, останется единственным свидетелем их искренних чувств, благодаря всего одной хонджуновой правке в ремонте.