***
В рекламных брошюрах, что нашла его мать, было написано про терапевтическую школа-интернат для подростков с трудным поведением. «Цель учреждения — вернуть веру и помочь выбрать правильный путь. Этот проект для целеустремлённых, но запутавшихся, желающих измениться детей. Он сделает их сильными как физически, так и морально. Мы верим, что осознанность — это состояние, достигаемое через физические и психологические практики.» — то, что читала Мария Лютеру, когда думала, что Ники не слышит. Его желания никогда не учитывались, и тогда произошло то же самое, никто не спрашивал о том, что думает он по этому поводу. Иногда он думает, что сам во всём виноват. Разве трудно обнимать девушек, целовать и думать о них? Неужели сложно быть как обычный человек и любить противоположный пол? Может, проблема правда в нём, а не в других людях? Он до сих пор помнит тот день когда, уезжал в интернат. Надежда в глазах матери, что он наконец-то приведёт домой девушку, облегчённые вздохи отца, чередующиеся с молитвой. Ники пытался уловить каждую эмоцию, прежде чем отправиться в место, после которого его жизнь измениться. Согласно описанию брошюры, в светлое время суток подростки осваивают полезные навыки выживания в дикой природе и занимаются с психотерапевтом, а в темное время ужинают и готовятся ко сну. Реальность встретила его огромным зданием в чаще леса, поделённым на корпуса и белыми стенами. Это больше походило на психиатрическую больницу, чем на школа-интернат. Если Ники и понимал, на что он идёт, то был слишком слаб и подавлен, чтобы сопротивляться родителям. Это странное чувство, которое наступает в минуты безысходности, когда сил бороться нет и остаётся только принять реальность. Он верил, что они не могли поступить с ним так жестоко и желали только хорошего. Наверное, даже когда ситуация безнадёжна, человек всё равно продолжает верить в лучшее и цепляется за любую возможность. На самом деле он хотел бы навсегда стереть в памяти те дни, что он провёл в том месте. Он бы заплатил любую сумму денег для этого. Если существовала бы машина времени, то Ники обязательно вернулся в прошлое и убежал в тот момент, когда узнал, что его отправляют в интернат. Но всё, что ему осталось, это сожалеть и винить себя в беспомощности. Со временем дни стали сливаться в один комок, сложно было понять, сколько уже прошло от начала пребывания и сколько осталось до конца. Единственное, что ни на секунду не прекращалось — его страдания, подобные самым ужасным пыткам. При любом непослушании или попытке сбежать, их сажали в отдельные комнаты без окон и какой-либо мебели. Такая изоляция могла длиться несколько суток. На завтрак, обед и ужин они получали неизвестные таблетки. Все подростки обязаны были принимать это, иначе их ожидали жестокие наказания. Работа с психотерапевтом оказалась сеансами удушения, оскорбления и битья, если ваши мнения не совпадали. Но больше всего Ники запомнились дни, когда их лишали сна или заставляли принимать душ при наставнике. Обычно это происходило ночью, и почти каждый раз он слышал истошные крики помощи. В этот момент внутри него постоянно что-то громко разбивалось, сердце билось настолько сильно, что он слышал его даже в ушах, а в глазах стояли слезы безысходности. Он был на грани, чтобы спасти беззащитного подростка от мерзких рук этих чудовищ, что называли себя их кураторами. Но в последнюю секунду принимал решение не вмешиваться. Не потому, что он трусливый или бесчеловечный, а потому, что когда он попытался в прошлый раз, ему было слишком больно. Также из-за возможности, что с ним сделают то же самое. Поэтому всё, что ему оставалось, это слушать болезненные и надрывные стоны, молча и тихо убивать себя изнутри бессилием. Чувствовать, как сводит тело, а рёбра ломаются от несправедливости и жестокости мира. При этом на протяжении всего курса реабилитации родители не могли связаться с ребенком — всё они узнавали от наставников. Каждому опекуну они говорили только то, что родители хотели услышать. Главное для них были деньги, а сохранение и поддержание эмоционального, психологического и физического состояния детей не важно. Из совершенно здоровых птенцов это место превратило их в полностью разбитых, со сломанными крыльями, которые уже никогда не смогут летать также высоко, как раньше.***
— Доверься нам, мы сможем очистить твоё тело и разум от этого мерзкого греха. Бог простит и поможет тебе, если ты признаешь свою ошибку. Мы здесь только для того, чтобы помочь тебе, — громко проговаривает один из наставников. Его терпение заканчивалось с каждой попыткой, получить утвердительный ответ от Ники. — Нет, — сплёвывая кровь, ответил Хеммик. Через секунду по его лицу пришёлся новый удар.***
Резко сев на кровати, Ники рефлекторно потянул руки к лицу. Он осматривал комнату, будто видел её в первый раз и пытался унять дрожь в теле. Каждый раз Хеммик чувствует страх словно, всё что он видит в кошмарах, может повториться снова. После особо реалистичных снов, как сегодня, обычно ему помогает только дыхательная гимнастика и кружка какао. Яркий свет за тёмными шторами говорил о том, что солнце уже давно встало. Значит, Мария и Лютер проснулись, но ещё никто из них не вломился в комнату, что не было похоже на их привычное поведение. Ники всегда просил родителей стучать в комнату перед тем как войти, но его просьбу постоянно игнорировали. Он пытался не заострять на этом внимание, но каждый раз надеялся, что его услышат. Окончательно придя в себя после ночного кошмара, Ники различает шум и голоса с первого этажа. Быстро спустившись по лестнице, он обнаруживает собирающихся родителей. — Николас! Почему ты ещё не одет? — раздражённа спросила Мария, удерживая свой злой взгляд на нём. С ней он никогда не мог выдержать зрительный контакт. В Марии не было ничего отталкивающего и он не должен был чувствовать неприязнь. Ники повторял это каждый раз, ведь она его мать и он должен быть благодарен ей. Но напряжение не проходило, а наоборот будто усиливалось. — Простите, мне так жаль, я просто… — неуверенно начал Ники, обнимая себя руками. Уставший и встревоженный после своего сна он совершенно забыл, что сегодня должен идти с родителями в церковь. На самом деле ему не хотелось идти туда, потому что после всего, что удалось пережить, монастырь вызывает в амбивалентные чувства. Но он понимает, его мнение ничего не изменит ни в этот, ни какой-либо другой раз. — С тобой всё в порядке? Выглядишь как-то болезненно, — настороженно протянула мать, бегая глазами по Ники. — Да, я немного приболел, поэтому думаю, что мне лучше остаться дома, — изобразив кашель, чтобы его ложь звучала убедительнее, еле слышно пробормотал он. — Боже, какой ужас! В этом случае тебе правда следует остаться дома, а лучше вообще не выходить из своей комнаты. Не хватало ещё, чтобы ты нас заразил, — кривясь от отвращения произнёс Лютер, будто они говорили не о простуде, а разделывании мяса. Мария ещё раз взглянула на Ники перед тем как кивнуть Лютеру. Конечно, ему нечего возразить на эти слова, но на душе всё равно остался неприятный осадок. Ники продолжил наблюдать за спешными сборами родителей и только, когда дверь за ними закрылась он смог спокойно вздохнуть. Неосознанно он перевёл свой взгляд на фотографию с деревянной рамкой на стене. С этого снимка на него смотрела когда-то счастливая семья из трёх человек. Маленький Ники улыбался, сидел на руках отца и ел клубничное мороженое. Мария одной рукой делала фото, а другой обнимала Лютера. Он до сих пор помнит этот день, как сейчас, потому что это одно из немногих его счастливых воспоминаний с семьёй. Это был шестой день рождение Ники. Они целый день провели в парке, катаясь на разных аттракционах развлечений. В тот день Ники почти не переставал смеяться. Это был ещё совсем детский смех, наивный характер и искренняя улыбка ребёнка, который не сталкивался с жестокой реальностью. Тогда он ещё не понимал, почему мать будет ругать его за то, что он находит мальчиков красивее девочек, а отец даст пощёчину, когда узнает, что Ники поцеловал мальчика в щёку. Детство — то, что Ники потерял во времени, но старался сохранить в себе. Уголки губ приподнялись в грустной улыбке. И единственное, что он чувствует сейчас смотря на себя маленького — это тоска и ностольгия. Тоска по родителям, что бережно обрабатывали раны, после падения с качелей и проверяли температуру поцелуями лба. Ностольгия по времени, когда больше всего волновало подарят ли велосипед на день рождение или разрешат съесть сладкое на завтрак. Многие думают, что настольгию могут испытывать только взрослые, но несмотря на то, что Ники уже исполнилось, восемнадцать лет он до сих пор чувствует себя на шесть. Он хочет просыпаться от мягких рук матери, а не от кошмаров. Хочет слышать похвалу от отца, а не осуждение. Хочет быть услышанным и понятым. Но похоже его желаниями уже не суждено сбыться. Резкий звук уведомления заставил Ники вздрогнуть. Быстро достав телефон, он увидел сообщение от человека, который в общем-то был ему никем и одновременно очень много сделал для Хеммика. В их истории не было ничего особенного. Он и Брэд Уилсон познакомились в школе и встречались на вечеринках, которые устраивал второй. После Ники часто ночевал у него, но он не может назвать их друзьями. Они не гуляют каждый день и Ники понятия не имеет, какой у Уилсона любимый цвет. Брэд не в курсе, какой Хеммик предпочитает жанр музыки и не знает, кто из актёров ему нравится больше всего. И они даже не пара потому, что Ники не уверен, что Брэд окажется рядом, если нужно. Они не говорят слова поддержки. Но при всём этом они были друг у друга, когда кажется весь мир был против них. Они смогли найти точки соприкосновения, когда никто не хотел их понять. Ники и Брэд помогли друг другу, когда того требовали сложные жизненные обстоятельства. И сейчас будто чувствуя состояние Ники, Брэд написал с приглашением к себе домой. Наверное, если бы не давящая тишина, что с каждой минутой становилась невозможной, Ники отказался. Но он ненавидел одиночество даже больше, чем себя. Поэтому он отправляет короткое «Да» и уходит за вещами на второй этаж.***
Громкая музыка слишком сильно била по ушам, мешая ориентироваться в пространстве. Вокруг витал стойкий запах алкоголя и табака. Ники много раз был в этом доме, но сейчас среди кучи людей и разноцветного света, у него складывалось впечатление, что он здесь впервые. Благо, что дом Брэда одноэтажный, а значит найти его будет не так сложно. Хотя зная способность Уилсона пропадать в любом месте это усложняет задачу. На кухне его встретила пьяная и громко смеющаяся компания полуголых тел. Похоже они были не только пьяные, но сил и желания разбираться в этом не было. Заглянув по пути в ванную и увидев двух целующихся девушек он быстро изменяется и закрывает дверь. Чуть не упав, Ники наступает на кого-то, кто издаёт жалобный стон. Ему даже жаль этого бедолагу. — Эй, красавчик, кого-то потерял? — пьяно спросил кто-то сбоку. Рядом оказывается высокий парень, который явно уже что-то принял. Чувствуя на себе пристальный взгляд, у Хеммика побежали мурашки. — Не совсем, я ищу Брэда Уилсона. Не знаешь где он? — натягивая милую улыбку, отозвался Ники, стараясь не показывать насколько ему не комфортно. — Зачем такой лапочке Брэд? Давай лучше вместе развлечемся, — криво усмехнулся незнакомец, совсем не чувствуя неловкости. От Ники не скрылось каким похабным взглядом на него смотрел этот человек. Возможно в другой раз он бы не отказался от такого предложения, но точно не с этим человеком. Сейчас всё, что ему нужно — найти Уилсона и закончить этот день. — Слушай, мне очень надо найти Брэда. Так ты не знаешь где он? — Ники хотелось сорваться с места и бежать. Он сам уже не понимал зачем продолжает разговор, потому что вменяемого ответа он не получит. Спустя пару секунд в ожидании незнакомый похоже не собирается отвечать на вопрос, значительно сокращает дистанцию между телами. Запах алкоголя ударяет с такой силой, что голова начинает раскалываться. Попытка отвернуться заканчивается тем, что его притягивает за крестик на шее. Он чувствует чужие руки на талии и сопротивление оказывается безуспешным. Это мерзко и противно настолько, что Ники хочется выпустить содержимое желудка наружу. Но ещё отвратительнее то, что окружающим людям, кажется всё равно. Здесь никто не придёт на помощь. В совершенно полной комнате людей он чувствует беспомощность, страх и желание бежать подальше отсюда. Он чувствует себя жалким куском мяса. — Прошу не надо, отпусти, пожал… — его голос дрожит, но договорить не даёт удар рядом с его телом, из-за которого тот самый человек, что удерживал его, теперь сгибался пополам. Хеммик даже не успевает понять кто нанёс удар, как его грубо хватают за руку. Душный коридор сменяется прохладной комнатой. — Какого чёрта, Ники? — внезапно прозвучал сердитый крик в темноте. Он старается часто моргать, чтобы глаза быстрее привыкли ко тьме и не расплакаться, — у тебя инстинкт самосохранения совсем атрофировался? — Уилсон подходит почти вплотную, крепко сжимая кулаки, а ноздри раздулись от злости. Ники надеется, что эту агрессию Брэд не выльет на него. Что ж татуированную шею Брэда трудно спутать. Значит ему хоть немного повезло сегодня, раз Уилсона нашёл его, тем более спас от нежелательного контакта. — Прости, можно я переночую здесь? Я не могу там оставаться, — шепчет на грани слышимости. Конечно, Ники понимал, что его не выгонят. Однако какая-то часть настойчиво твердила, что здесь он никому не нужен так же, как и любом другом месте. Брэд был в курсе панического страха одиночества Ники. Он также знал нежелание находиться дома с родителями, но ни разу не комментировал это. Молча Уилсон уселся на кровать прямо перед ним. Не долго думая, притянул руками за бёдра, изучающим взглядом проходясь по телу Хеммика. — Конечно, ты переоденешься? У меня осталась твоя футболка, — это прозвучало не как просьба, а скорее как приказ. Брэд был старше Ники, но это никогда не мешало им утолять своё возбуждение. Хеммик не может точно сказать, что ему это всегда нравилось и хотелось. Брэд давал ему крышу над головой и помог, когда он был на грани жизни, а Ники неограниченный доступ к своему телу и ощущение сопричастности. Это равноценный обмен, в котором нет места нежностям и чувствам. Брэд заметивший затянувшиеся молчание, с силой сжимает руки, чтобы привлечь внимание на себя. Скорее всего на этом месте останутся синяки. Но сейчас это волнует Ники меньше всего. Его глаза встречаются со взглядом Уилсона. Однако вместо привычного бушующего моря он видит только чёрный зрачок, что заполонил почти всю радужку. — Ты что опять принимаешь? Блять, Брэд ты же обещал… — Ники резко делает пару шагов назад и прикрывает глаза рукой. Только сейчас он осознаёт как же устал. Ему стыдно от того, что он звучит как обиженная девочка или заебавшаяся жена. Ники не раз помогал ему бросить, но с каждым разом вера, что это был последний уменьшалась. Всё говорят, что наркотики — это зло, а наркоманы — эгоисты, но почему-то никто не хочет искать причины зависимости. Всегда легче сказать, что человек сломался, не выдержал чего-то, чем найти то из-за чего он пришёл к такому исходу. Ведь если человек начинает принимать, значит есть нечто хуже, чем смерть. Страшна не сама зависимость, а то, что происходит внутри человека до такого как он принимает решение купить ещё одну дозу. В какой-то мере Ники даже понимал Брэда. Наверное, поэтому он не мог злиться на него. Он даже не был разочарованным, потому что в глубине души знал, что это произойдёт. — Успокойся, это просто крекерная пыль. Один друг достал из клуба, в котором работает. Могу и тебе принести, чтобы расслабился, а то нервный слишком, — его голос холоден, но на лице появляется ухмылка. Спокойно он поднимается на ноги, достаёт сигареты из кармана джинс и закуривает, даже не предлагая. — Нет, не сегодня. Я слишком устал и хочу спать, — с ноткой извинения в голосе ответил Ники. Этим он сразу дал понять Брэду, что не намерен продолжить вечер. Кривясь от удушающего запаха никотина, Ники раздевается и ложиться в кровать. Это эгоистично, но он надеется, что Брэд останется, хотя бы пока Ники не уснёт. Хеммик слышит слабый звук закрывающейся двери и на секунду ощущает дуновение ветра из-за сквозняка. Ему не обидно, что Брэд ушёл, хотя знал, что сейчас Ники нуждается в тепле, потому что по-сути они ничего не должны друг другу. Однако всё равно чувствует опустошение и желание не просыпаться никогда.