Дремлющий лев [Sleeping Lions]

      Пять дней.              Прошло пять дней с тех пор, как он в последний раз слышал голос Нила. И еще больше времени с тех пор, как он видел его лицо, был достаточно близко, чтобы протянуть руку и прикоснуться. Но к этому он уже начал привыкать.              Играть в разных командах — означало находиться врозь неделями. Это обычное дело. Поначалу было достаточно трудно, поскольку Нил все еще учился в университете, а Эндрю был за сотни миль от Пальметто. Теперь все стало еще сложнее, после того как Нила взяли в профи, и он стал играть за команду, соперничающую с командой Эндрю.              Эндрю пристально смотрит на историю звонков в телефоне: имя Нила высвечивается бок о бок с датой. Пять дней.              Он выпускает облако дыма и блокирует телефон, прежде чем убрать его в карман и вернуться к тренировке. Пять дней — не так уж и долго. Единственная причина, по которой он вообще следит за датами, — это тупое экси-расписание, которого ему приходится придерживаться. Пять дней не должны ощущаться словно пять месяцев.              Однако это так, потому что они никогда не проводили больше одного дня, не общаясь друг с другом.              Они оба заняты. Он понимает. Команда Нила проиграла на прошлой неделе матч, который должен был принести им гарантированную победу. Любой здравомыслящий капитан или тренер гонял бы свою команду по корту без перерывов. Что до команды Эндрю, игравшей вчера выездную игру, они застряли в аэропорту из-за задержки рейса, а затем вернулись на стадион, как только взошло солнце.              Они заняты.              Несмотря на это, Эндрю ощущает, будто в его груди что-то заперто, словно в ловушке. Оно не мечется и не просится на свободу, а скорее дремлет, подобно отдыхающему льву. Ожидание длиною в пять дней не должно быть таким уж трудным. Это не должно его тревожить. Оно и не тревожит. Это…              Он просто устал от того, что общественность знает о жизни Нила гораздо больше, чем сам Эндрю. Его достало, что репортеры могут общаться с Нилом чаще, чем мог он.              Когда Эндрю держит клюшку, стоя у своих ворот, отбивая каждый гол с большей силой, чем требуется, у него внезапно возникает желание что-нибудь сломать. Оно приходит из ниоткуда, захватывая его мысли в те секунды, когда мяч попадает в сетку клюшки, а затем исчезает из нее. Он сжимает клюшку сильнее, словно хочет сломать, и в следующий раз, когда он бьет по мячу, он бьет с силой, не видя, куда тот летит, но слыша возмущенный крик одного из своих сокомандников.              Мяч снова летит к воротам и обратно.              В одну секунду он замечает мяч в сетке клюшки Кевина, затем в следующую секунду он уже у Фримена, потом оказывается у Майера, пропадает из поля зрения, и...              Слишком поздно для широкого размаха клюшкой, потому что ворота уже загораются красным. Эндрю не может это остановить, да и не хочет, ему нужно что-то разрушить, и если этим чем-то не может стать он сам, то пусть будет эта игра, что для него сейчас словно тюрьма.              Клюшка выскальзывает у него из рук и летит по инерции от замаха, врезаясь в Кевина. Нападающий кричит, едва успев увернуться от нее, а затем посылает Эндрю раздраженный взгляд.              — Эндрю, прекрати! — вопит Кевин, поднимая визор, для лучшего обзора.              Его суровые взгляды никогда не беспокоили и никогда не будут беспокоить Эндрю. Он тупо смотрит куда-то за плечо Кевина, пока кто-то наконец не возвращает ему клюшку.              Остальная часть тренировки такая же не воодушевляющая, но порядком проще, учитывая, что он больше не чувствует необходимости прилагать усилия. Он просто выжидает своего часа. Он не старается. Ворота загораются красным слишком много раз, чтобы за этим можно было уследить.              Кевину, как всегда, есть что сказать, когда они отправляются в раздевалку. — Такое отношение едва позволило тебе окончить колледж, — говорит он, сердито снимая джерси и глядя на Эндрю сверху вниз. — Тебе нужно стараться. Теперь от этого зависит твоя карьера.              Эндрю смеряет Кевина одним из своих ленивых взглядов и закусывает кончики пальцев на перчатке.              — Не моя вина, — говорит он, стягивая перчатку зубами.              — Эндрю, мне нужно, чтобы ты относился к этому серьезно.              — Откуда ты знаешь, что это не мой уровень серьезности?              Забавно, столько лет прошло, но Кевин все еще похож на своенравного двадцатилетнего парня, что Эндрю принял много лет назад, когда корчит такое лицо и протяжно стонет:              — Эндрю.              — Это не мне нужны тренировки, — говорит Эндрю и указывает в сторону своих сокомандников. — Если ты кончаешь от идеи доставать ни в чем неповинных людей, советую тебе найти другую жертву.              Кевин трет глаза — то ли признак того, что этот бой окончен, то ли того, что он только начался. Эндрю садится на скамейку и ждет, пока закончится тирада Кевина. Это была ошибка, о да, само подписание контракта с командой Кевина после окончания учебы было ошибкой.              Но опять же, Эндрю всегда был склонен к саморазрушению.              — Даже несмотря на поражение на прошлой неделе, Всадники опережают нас на три очка. Нил сказал, что он на корте каждую минуту, когда не спит, и что ты...              Не успев осознать что он делает, Эндрю всего за несколько секунд оказывается на ногах. Он наклоняет голову и задерживает дыхание, чтобы не насыщать кислородом льва в его груди.              — Ты говорил с Нилом? — спрашивает он, слова тихие и холодные, словно лед, на котором легко поскользнуться.              Прежде, чем Кевин отвечает, его лицо принимает хмурое выражение, и Эндрю хочет содрать его вместе с кожей голыми руками.              — Да, я говорил с Нилом. Он… — и затем он так быстро закрывает рот, что едва не ломает зубы.              — Оу, ну уж нет, Кевин Дэй, — говорит Эндрю все тем же спокойным голосом, вот только лев не дремлет вечно; Эндрю бросается вперед, чтобы схватить Кевина за джерси, прижимая его к ряду шкафчиков позади. — Не умалчивай теперь. Когда ты говорил с Нилом?              Кевин грубо сглатывает и не смотрит в глаза Эндрю. Кто-то умнее, чем кажется, или глупее.              — Вчера вечером, — отвечает Кевин сквозь стиснутые зубы. — Я позвонил ему, и мы…              — Хм, — Эндрю тут же отпускает Кевина, затем начинает разбирать остальную часть своей экипировки, пока Кевин наблюдает в пугающей тишине. Как только все его снаряжение оказывается на скамейке, Эндрю кашляет, прикрывая рот рукой, и смотрит Кевину в глаза с убийственной серьезностью. — Этот кашель кажется заразным. Как насчет того, чтобы я пропустил завтрашнюю тренировку?              — Эндрю…              — Подумай о том, что лучше для твоей команды, Кевин, — говорит Эндрю, прежде чем снова «кашлянуть», затем натягивает толстовку, не удосуживаясь принять душ, выходит из раздевалки, затем со стадиона, садится в свою машину, и так и сидит там, пока не приходит к окончательному выводу.              Он не хочет ехать домой.              ***              Уже за полночь, когда он прибывает на место, въезжая на гостевую парковку жилого комплекса Нила. Это ни разу не казалось хорошей идеей, но Эндрю редко делает что-либо, основываясь на том, хорошо это или плохо. Однако теперь, пристально глядя на здание, он видит в нем скорее крепость, к которой у него нет доступа. Как будто он враг, а Нил укрывается внутри.              Вот только на брелоке Эндрю есть серебристый ключ — негласное позволение приходить и уходить, когда он пожелает, это его дом в такой же степени, как и дом Нила…              Эндрю выходит из машины и садится на капот, выкуривая две сигареты, прежде чем холод кусает кончики его пальцев, отчего они немеют, теряя способность двигаться. Следующим логичным шагом было бы войти внутрь, ведь именно поэтому он и приехал сюда, но…              Но вот уже пять дней, как они не общались, когда раньше они не пропускали ни единого дня.              Когда у Нила есть время для Кевина, но не для...              Как тупо, это все такая тупость, и Эндрю не настолько нежный, чтобы не спать по ночам из-за этого. Он не ревнивый. Что его, то его, он в этом никогда не сомневался, и сейчас не станет. С этой мыслью он тушит последний окурок о бетон под ногами, прежде чем достать ключи и позволить себе войти в здание.              Он поднимается на седьмой этаж в тишине. Тихо пока он идет по коридору. Тихо до тех пор, пока Эндрю не постучит в дверь Нила, а затем снова воцаряется тишина — ни шагов, ни движений с той стороны. Эндрю стучит еще раз, прежде чем использовать ключ, чтобы войти.              В студии Нила темно и пусто; он не самый опрятный человек в мире, и его чистая квартира является лишь явным признаком того, насколько он в ней отсутствует. Уже слишком поздно, чтобы Нил был на тренировке, но, конечно, блядь, заядлый любитель экси сейчас именно там.              Ни в холодильнике, ни в шкафах нет алкоголя, поэтому Эндрю ничего не остается, как взять спортивный напиток. Он сбрасывает ботинки, садится на край кровати Нила и ждет. Место Эндрю у стены все еще не тронуто. Подушка не сдвинулась, одеяло заправлено, в то время как сторона кровати Нила помята от использования.              Эндрю думает о том, как он бы хотел, чтобы в напитке было хоть немного водки, прежде чем выпивает его залпом.              Он мог бы уйти, но уже час ночи. Он не сможет вернуться до утра.              Поэтому он откидывается назад, кладет голову на подушку Нила, ненавидя то, как ее запах окутывает, и одновременно ебать как успокаивает его разъяренного льва, убаюкивая обратно в сон.              Некоторое время спустя его будит звук закрывающейся двери. Эндрю резко открывает глаза, но продолжает лежать на кровати, чувствуя приближение Нила. Нил медленно идет, ступая по ламинату, пока не оказывается достаточно близко к кровати, чтобы Эндрю мог прочитать выражение его лица.              Вот только с таким же успехом он мог бы смотреть на незнакомца.              — Привет, — говорит Нил, пока ставит свою спортивную сумку на пол. Его волосы влажные, а тело скрывает большая толстовка с капюшоном. — Эндрю?              Эндрю наконец садится, потирая глаза. — Почему ты тренируешься до часу ночи?              — Ну, после нашей последней игры… — Нил издает смущенный смешок, затем поднимает любопытный взгляд. — Что ты здесь делаешь?              — А у меня должна быть причина?              — Ну, как ты и сказал, сейчас час ночи.              Глаза уже привыкли к темноте, и Эндрю может видеть все черты лица Нила: каким усталым он выглядит, каким вымотанным кажется, судя по голосу. Желание как-то это сгладить течет по венам Эндрю, но в его груди что-то рычит, пробуждается и хочет разрушать, а не исправлять.              Когда Нил находится прямо перед ним, Эндрю смотрит ему в глаза и его голос звучит в голове Эндрю, из-за чего загнанный в клетку лев чувствует как звереет. Сигарета помогла бы его укротить, пальцы Эндрю дергаются, но, возможно, он не хочет его укрощать.              — Кевин сказал, что вы вчера общались, — ровным голосом говорит Эндрю и пристально смотрит на Нила.              — Мы.. ага, мы общались, — Нил складывает руки на груди и смотрит себе под ноги; эта мышка угодила в мышеловку.              — Хм, — Эндрю смотрит на стену и думает. Пять часов в поездке, а он потратил ровно ноль минут на то, чтобы обдумать, что сказать. — Интересно получается, ведь мы с тобой не разговаривали уже пять дней.              Краем глаза он видит, как Нил кивает, и лев хочет наброситься — не на Нила, нет, никогда. Но на происходящее, на самого себя, на то, что так вообще сложилось, на то, что на него… это влияет, хотя не должно.              — Кевин позвонил мне, — говорит Нил, лишь слегка наклоняясь к пространству Эндрю. — Хочешь, чтобы я воспроизвел полную статистику о Тиграх Хьюстона, которой он поделился? Потому что меня она усыпила.              Эндрю постукивает по краю одной из своих повязок и не возвращает взгляд к Нилу. — Это не ответ на мой вопрос.              Глаза Нила расширяются, прежде чем он кричит:              — Ты ничего и не спрашивал!              Тогда Эндрю поворачивается лицом к Нилу, и желание причинять боль все еще просачивается сквозь пальцы.              — Почему мы не разговаривали пять дней? — спрашивает он прицельно, с остротой когтей и зубов.              — Потому что... — у Нила перехватывает дыхание, когда Эндрю тянет его толстовку спереди, пока тот не оказывается между колен Эндрю. Взгляд, который он бросает на Эндрю, переполнен чувством вины. — Потому что… я ненавижу это. Ненавижу, потому как то, что я настолько сильно люблю, отделяет меня от тебя. Иногда я просто понимаю, что... — он прерывается и кладет ладони на руки Эндрю, зарывшегося в толстовку. — Иногда мне хочется бросить экси, хотя я знаю, что не могу. Говорить с тобой… разговоры с тобой делают только хуже, потому что я не могу, Эндрю, но хочу.              Если бы Эндрю был способен испытывать сожаления, он бы пожалел, что вообще задал этот вопрос.              Теперь он пристально смотрит на грудь Нила, не чувствуя себя достаточно сильным, чтобы поднять глаза на несколько дюймов и встретиться с Нилом взглядом. Сказав это, Нил касается подбородка Эндрю и приподнимает его вверх, чтобы установить зрительный контакт. Эндрю также недостаточно силен, чтобы сопротивляться этому.              — Я скучаю по тебе, и… я не знаю. Я просто понимал, что звонок тебе только заставит меня скучать еще сильнее.              Эндрю кривит губы в усмешке, но опускает руки на бедра Нила, удерживая его неподвижно и близко к себе. — Когда я сообщу Кевину о том, что ты ни капельки по нему не скучаешь, это разобьет ему сердце.              Нил слабо улыбается ему, словно запирая этого зверя, живущего среди органов и окутанного артериями Эндрю.              — Я это как-нибудь переживу.              Возможно, это хорошо, что Эндрю не волнуют сожаления, потому что вместо того, чтобы корить себя за мысли о маловероятном и проявление нетерпеливости, он переходит к новому витку эмоций — спокойствию и уверенности. Он втягивает Нила в поцелуй, в котором не признает, что скучал, убирая руки с бедер Нила, обхватывая его лицо и запуская пальцы в волосы.              В груди Эндрю раздается собственнический тихий рык, который только усиливается, когда Нил наклоняется, чтобы углубить поцелуй.              Эндрю отстраняется, чтобы сказать:              — Ненавижу тебя.              Нил улыбается и отвечает:              — Докажи.              ***              Один месяц.              Память Эндрю работает, как фотоаппарат: фиксирует, сохраняет, датирует и никогда не забывает. Он может воспроизвести воспоминание о том, когда в последний раз держал руки на теле Нила, как будто это произошло несколько минут назад, но даже в этом случае он может вычислить расстояние между тогда и сейчас.              Месяц назад — это вообще далеко не «сейчас».              Он не забыл, как его руки, словно влитые, ложатся на талию Нила, но, увидев ее снова под собой, ощутив изгибы его тела, он осознает, что на самом деле жаждал этого. Лев внутри изголодался, он выходит на охоту, а люди, однажды разлученные, вновь наслаждаются прикосновениями.              Нил отдается в руки Эндрю, как будто ждал этого с того самого момента, как их кожа соприкасалась в последний раз. Руки Эндрю дрожат сильнее, чем следовало бы, но Нил не комментирует это, а сам Эндрю и вовсе не намерен признавать этот факт.              Растяжка Нила занимает время. Во-первых, Нил тугой, его тело отвыкло от проникновения пальцев. Во-вторых, Нилу это слишком нравится, так что Эндрю не хочет останавливаться. В воздухе разносится его сладкий громкий стон, и он кричит так отчаянно, что это успокаивает дикий и нервирующий страх, вызванный опасениями, будто Нил не скучал. Это затягивает, вызывает зависимость, потому что Эндрю всегда был любителем сладкого.              Бедра Нила дергаются, словно приближаясь к кульминации, и тогда Эндрю убирает пальцы. Нил снова стонет, на этот раз с жаром, но Эндрю шикает на него, целует в губы, что принадлежат ему, а затем ложится спиной на свою половину кровати.              Прежде чем он успевает полностью сформировать мысль, он хватает Нила за бедра и тянет на себя.              Вес Нила на коленях ощущается по-другому. Для самого Нила тоже все иначе, поскольку он в замешательстве смотрит на Эндрю.              Эндрю притягивает его за шею и целует, прежде чем спустить боксеры настолько, чтобы высвободить член. Нил улавливает что к чему и отводит бедра назад, задевая головку члена Эндрю. Это вызывает стон, ошеломленный, достаточный, чтобы унять беспокойство Эндрю о том, что их мир изменился.              — Скажи мне, если… — Нил задыхается и откидывает голову назад, когда Эндрю пристраивается, влажно прижимаясь членом ко входу. — Если ты захочешь, чтобы я… был на спине.              Эндрю кивает, но он знает, чего хочет — помнить точный вес Нила на своем теле следующие несколько дней, недель, месяцев, пока они будут в разлуке.              С этой позиции все ощущения Эндрю сводятся к Нилу. Он поднимает взгляд на Нила, затем проводит руками по спине, упиваясь прикосновениями, толкается в него и чувствует его всецело: как он сжимается, вздрагивает и принимает.              Вся власть отдана в руки Нила: с какой скоростью он этого хочет, насколько жестко он хочет ощущать Эндрю внутри, за ним же решение прекратить это и встать, если он того захочет.              И все же, после раунда хаотичных толчков в быстром скольжении вверх и вниз по члену Эндрю, Нил опускается к его груди. Он опирается прямо над Эндрю, не настолько, чтобы душить, но достаточно, чтобы Эндрю мог почувствовать его жар и бешеный стук сердца.              Вся власть переходит к Эндрю: он хватает Нила за бедра, чтобы контролировать темп, толкаясь в Нила и насаживая его на себя. Не по своей воле они провели врозь целые недели, но здесь, в этом месте, ничто не может им помешать.              Ничто не способно их разлучить, только не когда это решение Эндрю держаться за Нила и решение Нила позволить ему.              Эндрю чувствует, как увеличилась простата Нила и замедляет движение их тел, затем направляет Нила, придерживая за бедра, чтобы тот мог тереться о член Эндрю. Нил дергается, сбиваясь с ритма, прежде чем опускается лбом на грудь Эндрю, задыхаясь в проклятиях.              Чтобы самому не издать подобных звуков, Эндрю кусает Нила за плечо. Сила, с которой сжимается вокруг него Нил настолько удушающая, что ему больше никогда не захочется сделать глоток воздуха.              Теперь он понимает, что имел в виду Нил. Его кожа, его голос и то, как он умещается в руках Эндрю, — это словно бальзам на ожог, но как только Эндрю покинет его, вернувшись к своей команде, в свой город, свой дом, он снова почувствует, как на его теле горят ожоги.              Они начнут пылать с новой силой.              Эндрю обхватывает Нила за талию одной рукой, кладя ладонь ему на поясницу, чтобы поддерживать темп и дать ему опору, чувствуя как собственные мышцы начинают перенапрягаться, истощая его. Мускулы Нила дергаются, изнемогают и откликаются мышцам Эндрю так, будто они связаны, словно их тела просто знают, как реагировать, когда один касается другого.              Он ненавидит это. Он много чего ненавидит. Он ненавидит Нила. Ненавидит, что тот впустил его. Он ненавидит расстояние, которое разделяет их. Он ненавидит, что это так влияет на него. Он ненавидит, что он…              — Я люблю тебя, — выдыхает Эндрю, слова прижимаются к изгибу шеи Нила. Он кусает ближайший участок кожи, но слишком поздно, слова уже здесь, и для человека, которого не заботят сожаления, он чувствует сейчас именно это, в секунды тишины, когда Нил замирает совершенно неподвижно над ним.              Нил смотрит на него долгим и пугающим взглядом, прежде чем закрыть глаза и коснуться кончиком носа лица Эндрю. На его губах улыбка, слабая, но заверяющая. Она так и не меркнет. Даже когда Эндрю переворачивает их, прижимает колени Нила к груди и трахает его с такой скоростью и силой, что дребезжит каркас кровати.              Он не хочет забирать эти слова обратно. Эндрю не трус. Самое страшное во влюбленности — это влюбиться, а Эндрю уже давно прошел этот этап.              Эндрю кончает, когда Нил целует его, и он все еще чувствует эту нелепую улыбку. Он склоняется над Нилом, ведя его тело вместе со своим, толкается в него и пульсирует внутри и, наконец, укладывает спать своего льва.              Все еще находясь внутри, Эндрю протягивает руку между ними, чтобы довести Нила до оргазма. Он закрывает глаза, когда Нил пронзительно вскрикивает — ему больше не нужно ничего видеть. У Эндрю прекрасная память, чтобы забыть это, потребовалось бы хирургическое вмешательство, удаление сознания.              Как только Нил перестает так сильно дрожать, Эндрю садится, снова натягивает боксеры, прежде чем потянуться за отброшенной толстовкой Нила и вытереть беспорядок на его животе и свою руку.              Нил лежит там с этой глупой улыбкой на губах. Эндрю бросает в него толстовку.              — Я думал, ты меня ненавидишь, — говорит Нил слишком мягко и тихо для парня с таким острым языком. Он возится с толстовкой, которая теперь лежит у него на коленях, и наматывает шнурок на палец, избегая при этом взгляда Эндрю.              Эндрю оглядывается через плечо после того, как надевает футболку, и обдумывает свои следующие слова, затем хватает Нила за подбородок, чтобы приблизить его голубые глаза к своим. — Ненавижу, — говорит он с тем же пылом, с каким дает обещания. — Нет никакой разницы.              Нил льнет к руке Эндрю и закрывает глаза. — Тогда это была ужасная работа, чтобы доказать это, — шепчет он, прежде чем настойчиво потребовать еще одного поцелуя.              Эндрю отталкивает идиота, только чтобы быть вознагражденным звонким смехом. Услышав его, он знает, что будет воспроизводить этот звук на повторе каждый миг их разлуки.              И даже когда они будут вместе.