божатина

— а теперь самое место сходить в погреб, — матвеев царапнул тьму коготками, — советую зажать легкие.       артем вцепился в парный орган руками, ибо кожа его вмиг стала гладкой, как потоки воды и молочной, как женские железы. придерживая легкие, словно нагая женщина, артем шел за инкубом в ворончатую бездновитую землю, прошмыгивая в выбитые двери, а земля засасывала все глубже до того момента, когда он учуял носом вкус мокрого дерева.       перед наркобаром раскинулись огромные, жирные и змеящиеся корни древа смерти. — под землей намного больше деревьев, касатик. а среди них намного больше сиамских близнецов, сросшихся корнями. баалбаалатцелмот. черные скелеты, сросшиеся и величественные, корни которых — плоды, а потомство уходит глубже прародителей, вбирает в себя гнозис покрупнее и оказывается намного старше, — замечает матвеев. — у каждого дерева в лесу своя тень, иллюзия и копия, являющаяся оригиналом, — отрезает артем. — хорошо, что у нас с тобой нет корней, — инкуб утыкается языком в щеку. — но и побегов у нас тоже нет, — артем резко хлопает его по щеке.       щека вспыхивает маревом костерка, а артем присматривается к толстым корням, которые слегка подрагивают. между ними он замечает бесчисленные банки из цветного стекла, в которых консервируются самые разные органы божатин, ни разу не повторившись в форме и цвете, лишь низко обвибривывая свой формалин. — неплохой такой сад Калманы, — говорит инкуб раздраженно, излучая гарь от удара. — кунскамера да и только, — наркобар касается корня древа смерти, — чешуйчатое. симулякр левиафана? — Нахаша. приближенный к идеалу, прошу заметить, — обиженно надувается матвеев, — ну да, муляж, зато какой реалистичный и лоснящийся, я столько торговался с Продавцами Иллюзий за качественные шкуры, чуть филиал богобойни не заложил. — в моей части Хаоса была одна такая безумица очень давно, инкуб. она засаливала своих жертв в банках. — что ты-что ты, это исключительно отходы производства, чистый синдром плюшкина, — хохотнул дмитрий. — не бывает ничего чистого, особенно на богобойне, тебе ли не знать, — угрюмо заключает артем.       вдруг перед ним начинают расплываться бесконечные ряды стрекозокрылых переливающихся банок, и навстречу наркобару выплывает небольшая, с ртутной крышечкой банка, в формалине которой плавает что-то смутно знакомое. приглядевшись, наркобар понимает, что это — кусок его трахеи, начиненной сыром на девичьем молоке, и, присмотревшись еще внимательней, артем понимает, что в сыре, который никогда не должен был прокиснуть, завелись длинные, толстые и слишком запутанные черви.       и краснов понимает: роль жертвы и роль хищника на богобойне меняются с периодичностью в один отсек. сегодня ты бог, завтра — божатина. и так со всеми. инкуб хитро улыбается. артем принимает роль.