божатина

      дмитрий и артем погрузились глубже обычного в запах карри. — дверь в запахе, — произнес матвеев.       и вскоре они были уже около очередной, на этот раз флюидной двери, на которой были неопытным когтем выцарапаны египетские символы, означающие гермиопольскую октоаду и гелиопольскую эннеаду. — египетских слишком много. пришлось поделить на верховных, ипостаси и заимствованных. с двумя последними группами ты не познакомишься, я не идиот раскидываться могуществом. а к верховным так и быть, — инкуб проколол палец клыком и окропил кровью иероглифы, он слегка покачивался от кристаллов, но был точен как никогда в ритуалистике своих дверей.       за дверью был слышен спирт и пахло иносказательным воем. утонувший в египетской тьме отсек больше был похож на абсолютно черное тело палаты, и лишь слегка люминисцировали зафиксированные лежа боги в камерах по двое с левого право, и по одному с правого левого. — с одной стороны октоада, с другой — эннеада, но стороны иллюзорны, надо смотреть на каналы и канальцы.       боги октоады были связаны пуповиной, исходящей от женской ипостаси, а эннеады — прирощены каузальными ответвлениями к лежанкам. — их необходимо держать лежа в постоянно поддерживаемом температурном страхе, иначе они вновь поверят в свое могущество, — констатировал матвеев.       артем приглядывался амону и амаунет, богам сокрытого. их лица были смазаны, а зубы растекались по всей роже, что была у них одна на двоих, как сиамский близнец дипрозопус, лежали они друг в друге, срощенные всеми этапами тел, объединенные селекцией и желанием быть двойственным, ведь так шанс выскочить с богобойни одновременно больший и меньший. их пустые глазницы то и дело закатывались в циклопическое веко, а огромные кожистые короны прошлого упирались в пределы лежанок, запах воя стоял непрошибаемый, но артем отвернулся от дефектых октоадовцев, став рассматривать исиду. плодороднейшая самка-симулякр лежала широко раскинув ноги, из образа ее вымени хлестало селекционное молоко, а голова была запрокинутым запретным плодом, порядком подъеденным рыжими тараканами мыслей, изо рта мельтешила нейролептическая слюна. — вы даете им психотропные? — осведомился артем. — только особо культовым, — коротко ответил инкуб, — к примеру, осирису. он же вхож в Ничто Каина Мортифера. он может сбежать и затеряться, а Охотники не особо жалуют Ничто Мортифера, слишком уж туда сложно добраться охотобогим сущам. разве что морису. ну, он у нас Ас. не зря вшивый бог выколол ему глаз, а братская могила Охотников Хаоса отказалась от него на первом же свидании. морис грациозен, для него охота на божатин — давно забытое слово искусство, и пропорции его сбалансированы, а патроны чисты на руку, — потрясывая слова проговорил матвеев.       вдруг под ноги дмитрия бросилась юркая безлапая черная собака, не вывшая и скользкая, как медуза. — здравствуй, анубис, — нагнулся к собаке инкуб, — у тебя прогулка, как я вижу. ну ничего-ничего, второе ухо и хвост я тебе сегодня не оторву, уж больно хорошим стаффом я разжился, и пусть ты у нас и изысканная специя, но чай не единственная. вбирай запахи и жди конвоя, дорогой, — елейным голоском лил мед инкуб, а черная собака скользнула в открывшийся канал, за ней проследовали два Стража, ставшие запахами. — не сбежит? — поднял бровь краснов. — куда он без конечностей? разве что в бесконечность, а бесконечность — атомный мешок, там у меня все схвачено, — ответил матвеев.       тьма египетская становилась плотнее от концентрации мыслей божатин. копии копий размножали богоборческие сознания и уходили в Доступную область Хаоса. у артема чесался позвоночник, так как он точно помнил, что миллиарды жизней назад постигал этих богов как нечто сверх себя, а сейчас они просто симулякры во клетях собственного ограниченного абсолюта, что большей частью идут на консервы от фирмы этого наглого и своенравного демонишки. — абсолюта консервация упорядочит мясоздание, — пронырливо хрюкнул матвеев, будто услышав его мысли.