Remember my name

***

Когда Рома снова уходит мыслями в ненужное русло, он вдруг понимает, что Саша выглядит более тощим, чем был пару недель назад. Что косточки на тонких запястьях выражены слишком ярко, чтобы называть такое чем-то здоровым. Он снимает очки и потирает переносицу. "Какой же я идиот," — проносится в мыслях вполне себе резонное высказывание. — Мне ещё раз сыграть от третьей цифры? — Тянет Саша неуверенно, когда из-за недовольства на лице профессора прекращает играть. Но Рома не слушал игру Саши. Он смотрел на чудесные, белоснежные волосы, волнами падающие на угловатые плечи; на серые глаза с длинными светлыми ресницами; на руки, пусть и чересчур худые, но красоты невероятной. Скрипка, правда, в них смотрелась расчудесно. Был бы Рома честным с самим собой — он бы считал Сашу очаровательным с ног до головы. Тёплый свет освещает небольшой кабинет. За окном виднеется другое крыло Академии, крыша которой завалена пушистым декабрьским снегом. А снег блестел не менее очаровательно: ярким золотом уличных фонарей. — Сыграй, пожалуйста, — говорит Рома и вздыхает; украдкой он замечает полный разочарования взгляд Саши, принявший подобные эмоции от профессора на свой счёт. — И не забудь про динамику на переход к пятой цифре. Саша коротко кивает ему и выполняет все указания. Рома не ожидал, что станет профессором. Тем более тогда, когда его сольная карьера будет на высоте; тогда, когда его зовут выступать во многие точки мира, когда торжественно объявляют на концертах, где, иногда, его участие бывает минимальным: был у него случай, когда он то ли стулья помог расставлять, то ли что, Рома уже не помнил, но в тот день его объявили чуть ли не спонсором и жюри какого-то межгалактического конкурса, заставив выйти тем самым на сцену; всё бы ничего, но в тот день молодой профессор был с чернющими синяками под глазами, в мятой футболке, потрёпаных джинсах и старой, серой и явно увидившей жизнь толстовке. Он, возможно, один из самых молодых профессоров Академии за последние десятилетия; пару лет он окончил её с отличием, впоследствии чего был внесён в историю лучших выпускников, а теперь преподаёт здесь, отдыхая душой от постоянной суеты подготовки к концертам, тщательных репетиций и оглушающих оваций. Пусть преподавание порой надоедает, Рома о принятом решении вовсе не жалеет. Рома готов заплатить определённую цену в виде скуки и некоторых неудобностей для того, чтобы учить, пожалуй, одного из самых целеустремлённых и трудолюбивых студентов их кафедры. Конечно, Рома не взращивал изначально этого ребёнка, но гордится им больше, чем за самого себя (он отчасти завидует его амбициям, которых ему в своём возрасте порой очень не хватало) пусть Саша — девятнадцатилетний, беспредельно упрямый юноша, об этом не подозревает. — Нет, почему, — Рома оставляет кружку на лакированном дубовом столе. — Зачем тут так жёстко? — Кульминация, — объясняет коротко Саша и пожимает плечами. — Кульминация кульминацией, а так сильно выжимать звук не стоит, — Рома снисходительно улыбается, когда Саша стреляет в него недовольным взглядом. Саша, судя по побелевшим костяшкам и внимательному, слишком долгим взглядом в ноты, не был согласен с мнением профессора и искал аргумент для возражений, но, смирившись, исполнил несколько тактов с той динамикой, как ему было сказано сделать. — Да-да-да, — Рома одобрительно кивает и берёт с пюпитра простой карандаш, заботливо написав небольшую заметку над необходимым местом. — Не стоит, Саш, этого вполне достаточно. — Привыкну. Пусть они встречаются только три раза в неделю, для Ромы каждая встреча сопровождается неестественным теплом и радостным предвкушением. Думает, причина заключалась в том, что Саша от других учеников кардинально отличался высокой техникой, многочисленными навыками и отзывчивостью; не пытался, в отличие от других, угодить для того, чтобы получить расположение востребованного на международном уровне скрипача. Рома предпочитал не выделять кого-то из своего класса, но повстречав Сашу, его предпочтения, ненароком или нет, к счастью или сожалению, поменялись. Наверное поэтому Рома вглядывается в его покрасневшие глаза и синяки под глазами, пытается не выдать собственного беспокойства. Но, всё-таки, осторожно спрашивает: — Ты устал? Может, сегодня закончим? — Прерывает он малость грубо чужую игру. — М, — заторможенно тянет Саша, — я не... Саша сегодняшним вечером выделялся в особенности тем, что отвечал коротко и односложно, привычно не вступал в дискуссии по поводу аппликатуры или фразировки. И Рому это пугало, отчасти. Мозг привык придумывать абсурдные, ужасающие причины. — Не устал, — заканчивает Саша и хлопает глазами. Рома бережно берёт из чужих рук инструмент и убирает его в чехол, пока Саша, застыв столбом, наблюдал за его действиями. У Ромы, естественно, была педагогическая практика и на сегодняшний день некоторый опыт, но словно всё это моментально испарилось из памяти и понятия, что делать, у него не возникало. Поэтому сделал то, что первым пришло в голову — усадил за свой стол, ненадолго отлучился из кабинета и вернулся с чашкой, исписанной нежными цветами. Саша растерянно взял её в руки и выпил небольшой глоток чая. — Тебя, вероятно, умотала подготовка к сессии? — Предположил Рома, когда из своей сумки выдал какое-то лекарство. Саша медленно кивнул и уставился в пустоту. — Что конкретно ты можешь не сдать? — Мне не нужна помощь, спасибо, — сказал Саша так, словно заучил эту фразу подобно теореме и поставил чашку, чтобы из блистера достать таблетку. — Я могу договориться, чтобы тебе поставили автомат, — убеждает его Рома и слегка вздрагивает, когда чужой взгляд вперился уже в него. — Мне несложно. Саша помотал головой и запил лекарство. Его руки пугающе и ощутимо дрожали. Было непонятно, то-ли это последствия усталости или желания вот-вот разрыдаться; похоже было и на то, и на другое. Каждую минуту странной, нетипичной ситуации Рома удивлялся тому, что все знания, связанные с подобными случаями, резко решили покинуть его светлую голову. — Может тебя проводить до общежития? Рома вглядывался в пустые глаза, тонкие пальцы, крепко сжимающие чашку в своих руках и в подрагивающие губы. — Не нужно, — Саша как-то болезненно улыбнулся. Или Роме просто показалось? Саша сонно потёр уголок глаза, так и не удосужившись взглянуть на профессора в тот вечер. За окном падал первый снег. Рома смотрел на засыпанные верхушки елей, заезженной пластинкой прокручивая в своей голове пустоту в ртутных глазах, потерянность в осипшем голосе. Внутри что-то сломалось, сопроводив процесс характерным треском и головной болью.