Вдохновение и исцеление

      Лёгкая дрожь в руках. Капелька пота стекает по виску, а дыхание становится приглушённым. Взгляд устремляется сначала на карты перед собой, а затем на сидящего напротив человека. Тот смотрит как голодный хищник, сию минуту готовый перевернуть стол, что отделяет его от добычи, и впиться в глотку, прорезая артерии острыми клыками.       Сердце стучит бешено. Одно неверное решение, и всё пропало. Но Хан тешит себя надеждой на гениальный ум и правый рукав, где хранится его секрет: две золотые монеты и настоящий игральный кубик, вместо которого на столе лежит поддельный, принадлежащий Джисону. С ним он выигрывал не одну игру.       — Что же… Твой ход. Голос соперника низкий, взгляд становится зловещим. Хан вытягивает из колоды карту с чёрными сердцами.              Со Чанбин — опасный противник, известный умением голыми руками закапывать людей, если они перешли ему дорогу. По крайне мере, такой слух ходит в городе. Но Джисон сомневается, что этот раздутый коротышка может что-либо сделать сам, а вот два амбала позади него, беспрекословно подчиняющиеся любому приказу господина, не просто закопают кого угодно, но и одним мизинцем сначала все кости переломают. Хан сглотнул. Такая перспектива ему совершенно не по нраву.       Хан обводит соперника взглядом: Чанбин одет изысканно для человека, который лишь умело выбивает деньги и души из должников. Шёлковая блуза, на шее несколько нитей жемчуга, наверняка настоящего. Поверх блузы бархатный жакет зелёного цвета, расшитый серебряными нитями. В ухе поблескивает серьга.       — Встретил сегодня гадалку на улице, — Джисон решает отвлечь внимание пустой болтовнёй. Чанбин поднял глаза. — Пророчила мне удачу на этой неделе. Сказала, что все мои решения и действия приведут к счастью и богатству. Кто я такой, чтобы сопротивляться удаче? Поэтому…       — Удача, принадлежащая таким шавкам, как ты, меня боится. Поджимает хвост, как пугливая псина, и убегает, лишь завидев, с кем придётся иметь дело. На лице Со вырисовывается острая ухмылка. К Хану подкрадывается страх. Тем временем Чанбин кладёт поверх карту с красными крестами, и две монетки падают на дубовый стол.       — Мои последние. Если сейчас не сможешь перекрыть, а монет у тебя не осталось, ты проиграл.       Джисон кидает кубик, и выпадает цифра два. Ему нужно выложить две карты, а в сумме они должны быть больше тех, что лежат на столе. Хан усмехается, взмахивает рукой и так, чтобы никто не заметил, достает две последние монеты, которые он держал про запас. Сладко улыбаясь, Хан кладёт монетки на доску. Чанбин хмурится, и в его глазах будто гаснет уверенность. Ну вот и всё. Сейчас у Чанбина не будет ни карт, ни монет, а Хан заберёт свои 500 золотых Вирр. Этих денег ему хватит, чтобы жить ни в чём себе не отказывая.       Напряжённую тишину нарушает стук каблуков. Неизвестный человек в удлинённом пиджаке и в шляпе с широкими полями возникает рядом с Чанбином, наклоняется и, прикрывая рот ладонью, что-то шепчет. Хан замечает рукоятку ножа в ножнах на поясе. Человек вооружён, и это не к добру. Лицо противника расслабляется, а рот расплывается в улыбке, будто ему доверили тайну, за которой он охотился годами.       Предчувствие снова даёт о себе знать, поэтому, стараясь не привлекать внимание стоящих позади Чанбина гигантов, Хан тянется к своему кошелю, в котором было немного денег, кусок хлеба и золотые часы, доставшиеся от дедушки.       — Питер…       И только Чанбин произносит это имя, как Джисон хватает лежащие на столе золотые Вирры, успевая бросить их в мешочек и перекинуть ремешок через плечо, и вылетает из таверны. Чанбин, перевернув стол, вместе со своими громилами пускается в погоню.        — Поймайте его и разорвите на куски! — вдалеке надрывается голос, пока Джисон несётся по мостовой, сшибая людей, прогуливающихся по городу.       Его белая рубашка раздувается от встречного ветра, в ухе на солнце поблескивает серебряная серьга, и длинные волнистые волосы растрёпаны. Он устремляется вниз по улице, сворачивает за угол и налетает на стену, впечатываясь левой щекой. Задевает плечом барышню с корзиной, та от неожиданности роняет её, и по улице катятся красно-жёлтые яблоки. Джисон спотыкается, успевает схватить два яблока и, крикнув вслед: «Спасибо за угощение!» — забирается на невысокую каменную ограду и прыгает с другой стороны. Яблоки он закидывает в свой небольшой, но вместительный кошель и снова мчится мимо домов и торговых лавок. Хан выбегает на набережную у пристани. Капитан корабля оповещает, что через минуту они отправляются, и Хана посещает спасительная мысль. Вскакивая на сходни и оказываясь на палубе, парень прыгает в пространство между деревянными ящиками.       Сердце стучит так, будто сейчас же готово вырваться из груди и прыгнуть в воду на самое дно. По лицу бегут капельки пота, а длинные пряди прилипли к пухлым щекам. Хан цепляется за коробки и медленно выглядывает. Его круглые большие глаза осматривают берег и снующих по нему людей, пытаясь различить три конкретные фигуры. Посреди набережной показывается Чанбин с помощниками. Хан пригибается, но не сводит с них глаз.       Чанбин останавливает полицейского и, видимо, коротко объясняет ситуацию. Раздаётся свисток, но в эту же минуту корабль трогается с места, и пристань начинает удаляться. Хан прижимается к ящикам спиной, держась за грудь и восстанавливая дыхание.       Попадись он Чанбину в руки после попытки обмана, это не кончилось бы добром. Хан прикрывает глаза от усталости и думает лишь о том, что из-за такой сильной жажды он долго не протянет. Но нельзя показываться людям, находящимся здесь. Что, если его просто выкинут за борт? И вообще, куда направляется этот корабль? Хана одолевает тревога и усталость.       Внезапно рядом возникает знатная дама. Хан вскрикивает.       — Пожалуйста, пожалуйста, не прогоняйте меня с корабля!       Он падает на колени и сжимает ладони в мольбе. Дама с улыбкой наклоняется к нему и кладёт руку на плечо.        — Успокойся, юноша. Никто тебя не гонит.       Она добродушно посмеивается. Хан расслабляется и поднимается на ноги, опираясь на ящики.       — Я тебя раньше не видела. Кто ты?       Перед ним невероятной красоты женщина. На вид ей около пятидесяти. Белая кожа, румянец и карие глаза с поволокой. Завораживающе. Чёрные, как смоль, волосы, на голове изящная голубая шляпа с цветами из органзы. Белая шёлковая блуза затянута на талии корсетом, пышная юбка в цвет шляпы. На руках тонкие белые перчатки.       — Я… Я Хан Джисон. Я, наверное, ошибся кораблём, куда именно мы отправляемся? — он нервно потирает шею и осматривается.       — На остров Святого Кристофера. А тебе куда надо?       — О… Туда и надо.       Чёрт. Этот остров у чёрта на куличках. Но он славится своей природой и городом. Туда направляются богачи и творцы, чтобы найти вдохновение. Хан никогда не бывал там, но слухи доходили и до него. Добраться можно за трое суток на корабле. Что же… Может, это сама судьба послала Хана прямиком на остров, где можно хорошенько поживиться.       — Моё имя Джозефина. Можешь звать меня тётушка Джо. Я из города Дэлис, что на острове. Если будет нужна моя помощь, обращайся.             — Благодарю, тётушка Джо, — Хан склоняет голову и улыбается.       Женщина удаляется в каюту. Она кажется доброй, но Джисон всё ещё в напряжении. Вдруг ей раскроют его настоящую личность? Что, если он сойдёт на берег и будет тут же схвачен полицейскими? Кожа покрывается мурашками, и Хан вздрагивает.       Джисон просыпается, покачиваясь в гамаке. По просьбе тётушки Джо ему выделили место для сна в кубрике. Вокруг темно, слышится храп кого-то из матросов. Он спрыгивает на пол, натягивает рубашку и утеплённый пиджак, о котором для него также распорядилась Джозефина. Ночью в открытом океане очень холодно, несмотря на конец мая. Поднявшись на палубу, Хан проходит к фок-мачте. Несколько матросов не спят. В свете кормового фонаря еле различим женский силуэт. Это, несомненно, Джозефина, так как на судне она единственная женщина.       Над головой мерцающий чёрный купол. Красота Млечного Пути околдовывает. Погода приятная, хотя прохладный морской ветер бьёт по щекам. Океан спокоен, и качка уже не такая сильная.              — Не спится? — женщина улыбнулась.       — Непривычно спать во время качки. Я предпочитаю мягкую кровать в тёплом помещении. Но с моим образом жизни это не всегда удаётся, — Джисон ухмыляется.       — Чем же ты занимаешься?       Придётся в очередной раз соврать.       — Я лекарь-торговец. Исцеляю людей от различных недугов. Не таких серьезных, как, например, холера, оспа и лихорадка, но… — Джисон чешет затылок в поиске идей. — Вот, допустим, вы не можете уснуть или вас мучают кошмары. Ну или там… Усталость, отсутствие вдохновения. Я могу приготовить лечебную настойку.        — Как интересно! Меня и правда иногда покидает вдохновение, — женщина оживлённо поддерживает беседу. Она поправляет прядь, упавшую на лоб, и продолжает. — Быть известной портнихой, у которой одевается сам герцог Кристофер, довольно непросто. Хорошо бы всегда иметь вдохновение и силы для создания ослепительных нарядов!       — Кристофер? Это в честь него назван остров?       — Не совсем, — тётушка мотает головой, — его назвали в честь одного из правящих в прошлом королей города Дэлис. У герцога Кристофера королевская кровь, хоть он и не прямой наследник трона. Однако под его управлением находится, например, южная часть Дэлиса.       Как всё запутанно. Джисон пытается разобраться в этих иерархических тонкостях. Он хмурит брови и забавно вытягивает губы, обдумывая услышанное. Женщина умиляется.       — Где же твой товар, доктор?       Джисон резко стряхивает задумчивость. Что же ответить?       — Его должны доставить другим кораблём. Я с дурости перепутал судна. Наверное, доставят позже. Или раньше. Не уверен…       — Какой интересный молодой человек. Тебе есть, где остановиться?       — К сожалению, нет. Я бы мог поискать, если кто-то сдаёт ночлег. Мне всего пару недель перекантоваться.       По правде говоря, Джисон не уверен, на сколько стоит задерживаться на острове. Возвращаться на материк сейчас опасно. Он уже успел заработать себе скверную репутацию, к тому же, его ищет Чанбин. Если попадёт к нему в руки, вероятно, так и закончит жизнь на отметке в двадцать лет. Пока наилучший вариант — остаться на острове и подзаработать, чтобы затем отправиться куда-нибудь ещё. Так он и проведёт жизнь в скитаниях, если не окажется за решёткой. Хан старается не думать об этом. Может, однажды он возьмёт себя в руки — сможет изменить образ жизни.        — В моём доме свободна комната для гостей. Если пожелаешь, можешь остановиться там.        Джисон просиял, как висящий рядом фонарь.       — Благодарю, тётушка Джо! Вы невероятно добры и щедры. Я постараюсь быть вам полезен. Если что-нибудь потребуется, я сделаю всё, что смогу!       Она очаровательно улыбается, желает доброй ночи и отправляется спать.       Джисон опирается на леер, вытягивая шею и подставляя лицо ветру. Туман в голове рассеивается, а в душе разгорается огонёк свечи. Вырисовываются надежды на лучшее. Так хочется, чтобы его жизни ничто не угрожало! Но для этого нужен план, как раздобыть побольше денег и влиться в высшее общество. Хорошо бы иметь полезные связи. По крайней мере, одно такое полезное знакомство у него теперь имеется.

***

      — Мачты рубить!       Судно встаёт у пристани. Джисон поправляет спадающий ремешок кошеля на плече. Перед ним предстаёт невероятной красоты зелёный остров. В зелени деревьев утопают крыши домов, башни церквей и часовни. Вдалеке за городом невысокие изумрудные холмы переходят в настоящие горы. На набережной много гуляющих. Вдоль дороги стоят двух- и трёхэтажные домики и торговые шатры. Город просто сказочный.       Джисон ступает на деревянные доски и осматривается. Позади слышится оханье Джозефины.       — Ну наконец-то я дома! Ну что, юноша, поедешь со мной или пока осмотришься?       Хан на минуту задумывается. Ему хочется лучше познакомиться с местностью.       — Думаю, я пока прогуляюсь. Как найти ваш дом?       — Все в городе знают, где я живу. Спроси любого, и тебе подскажут дорогу. Будь осторожен и приходи к ужину.       Хан благодарно кивает и направляется вверх по улице.       Город живой. Слышится музыка, разговоры местных и приезжих. Дамы в пышных юбках и с кружевными зонтиками в руках. Мимо бегут детишки, врезаясь в не спеша идущего Джисона.       — Оп, будьте аккуратны, ребятня, — он смеётся и кричит вслед удаляющимся малышам.       Пахнет фруктами и цветами плодовых деревьев. Под ногами мостовая из белого камня. Почти под каждым окном стоят большие глиняные горшки-клумбы. Джисон чувствует, как начинает влюбляться в это место.       Он добирается до торговой площади. Это, определённо, сердце всего города. Жителей здесь как сельдей в бочке. Хан подходит ближе. В ближайшей из палаток висят букеты цветов и пучки разных трав. В корзинах он видит сухофрукты и сушёные грибы. В мешках — кора деревьев, коренья и шишки. В общем, всё, что можно использовать для приготовления лекарственных отваров. Раз уж он решил стать псевдо-лекарем, ему нужны ингредиенты. Хоть он и ни черта не знает о целительных настойках, кроме одного рецепта от бабушки, зарабатывать как-то надо. Воровать прямо из карманов и сумок — не лучшая идея. Не хотелось бы сразу оказаться за решёткой. Вариант выиграть в Докку с большой ставкой в какой-нибудь таверне тоже отпадает. На это может уйти время, к тому же, можно нарваться на кого-то вроде Чанбина. А Джисон не намерен спасаться и с этого острова. Остаётся заделаться торговцем. Вряд ли кто-то станет проверять, насколько его настойки приносят пользу. Ведь, как известно, люди могут исцелиться лишь от одной веры. По крайне мере, об этом ему рассказывала когда-то бабушка. Хан лично слишком скептичен для таких вещей, а вот люди чаще всего наивны и доверчивы.       Облокотившись на столбик, подпирающий крышу лавки, Хан рассматривает товар и ждёт своей очереди. Он до него доносится хихиканье двух девушек, стоящих чуть поодаль. Джисон выпрямляет спину и выпячивает грудь. Отточенным движением он откидывает прядь волос со лба и подмигивает, а девушки прикрывают лица, чтобы скрыть порозовевшие щёки. Ему такое нравится. В одном из городов Хан прослыл сердцеедом, каждая девушка мечтала провести с ним ночь или занять укромный уголок в одной из таверн, чтобы упасть в его руки. Джисону льстило подобное внимание. Местные парни всегда завидовали его красоте и харизме, поэтому старались не пересекаться с ним. К тому же, когда в том городе прошёл слух о настоящей личности Хана, стало не до шуток. Его гнали из таверн и гостиниц, торговцы грозили тюрьмой, а матери прятали своих детей: кто-то пустил сплетню, что Джисон детей ворует. Этот гнусный слух особенно огорчал Хана, так как он в жизни не причинил бы ребёнку вред.       Самое большое зло, что он совершил — продал чужого коня. Но конь гулял один, без хозяина. Откуда было знать, что конь чей-то? А поесть и купить тёплую одежду очень хотелось. Уже через пару часов полиция начала охоту, и Хану пришлось в спешке покидать городок. Благо, он успел получить деньги с продажи лошади.       Джисон, продолжая заигрывать с девушками, не замечает, как локоть соскальзывает со столба, и парень в попытке удержаться от падения хватает за плечо рядом стоящего молодого человека. Тот гневно фыркает. Как неловко. Хан потирает шею и подходит к торговцу — невысокому мужичку с бородкой.       Хан покупает сушёные лепестки роз, листья молочая и мяты. А ещё корень хрена и лопуха. И вдобавок ягоды клюквы, шиповника, малины и черники. Всё, конечно же, для запаха и цвета. Он совершенно не знает, как правильно это смешивать. Главное, внушить, что это полезно наносить на тело или добавлять в ванную. По дороге он соберёт ромашек, цветы медуницы, пижмы и незабудки. Для красоты. Люди ведь любят всё красивое. К красоте больше доверия. Единственное, он не учёл, в чём будет эту красоту продавать? У него нет никакой посуды. Что-нибудь придумается.       Как и говорила Джозефина, местоположение её дома действительно знает каждый. Толпа ребятишек подсказывает направление, и Джисон проходит пару кварталов, прежде чем оказаться перед невероятной красоты зданием: два этажа, на крыше дымоход; окна украшены витражами; двор ухожен, и к двери из редкого красного дуба ведёт аккуратная каменная дорожка.       — Тут что, королева живёт? — Хан присвистывает.       Зайдя во двор, он осматривается и видит кустарники и деревья в цвету. Жужжат пчёлы, и одна из них пролетает прямо перед носом. Хан отмахивается, нагибаясь и быстро семеня ко входу, почти врезается макушкой в человека, вышедшего в это время на крыльцо.       — Прошу меня простить! — непутёвый гость тут же низко кланяется. — Эта пчела…       — Что пчела? Ужалила вас? — голос грозный и насмешливый одновременно.              Мужчина невысокого роста выгибает свою густую бровь. Такую же густую, как его усы. Руки заведены за спину, и серый пиджак тянется, открывая белоснежную рубашку и чёрный галстук-бабочку под воротником.       — Нет, нет. Просто напугала. Я к тётушке Джо, — мужчина выгибает бровь сильнее. Хан прочищает горло, успевшее пересохнуть от жаркого дня, — к Джозефине.       В этот момент слышится высокий голос: «Бернард? Кто там, Бернард?». В дверном проёме показывается Джозефина, и её лицо сияет. Она тут же оттесняет мужчину в сером пиджаке, судя по всему, усатого Бернарда, и приобнимает юношу, приветствует и провожает в дом. Нос сразу улавливает аромат свежего хлеба и чего-то сладкого, пока женщина ведёт Хана на второй этаж, чтобы показать гостевую комнату.       — Располагайся и чувствуй себя как дома. Ах! — хозяйка взмахивает руками. — Я совсем забыла предупредить Бернарда о твоём визите. Он не очень добродушный, — она посмеивается, прикрывая ладонью рот, — но очень ответственный дворецкий. Что же, Джисон. Через пятнадцать минут спускайся к ужину. Хочется поближе познакомиться с моим гостем.       — Конечно. Мне бы только переодеться… — Джисон неловко покусывает нижнюю губу.       — Ох, конечно! Я скажу Бернарду, чтобы он принёс одежду. У меня её полно. Осталась от сына, — Хану показалось, что на секунду улыбка пропала с её лица. — Думаю, — она осматривает гостя, — тебе будет по размеру.       Джозефина удаляется, зовя дворецкого. Хан падает на большую и мягкую кровать, с покрывалом кремового цвета и белыми подушками.       — От сына?.. У неё есть сын? — он призадумался.       На протяжении ужина Хан так и не решается расспросить Джозефину. Идёт светская беседа, и Хан рассказывает о путешествии длиною в семь лет, о том, как в тринадцать остался сиротой и стал обеспечивать себя сам. До пятнадцати он помогал по хозяйству богачам, затем стал изучать лекарское дело (что, естественно, не было чистой правдой) и начал готовить и продавать целительные настойки.       Джозефина внимательно слушает. Заметно, что она сочувствует гостю. Тот всегда умел складно врать, каждый человек поверил бы любому его слову. Это помогало Хану не умереть от голода и холода, потому что каждый раз он выдумывал новую душещипательную историю о своей жизни. Если бы он всегда и всем рассказывал правду, то молва о нём разнеслась бы по свету, и люди узнали в нём карманника Питера, а в будущем — вора и мошенника.       Джозефине о своей преступной части жизни Хан не расскажет никогда. Иначе он рискует быть выкинутым за шкирку. Он только приехал в этот город и поставил цель — пожить здесь и накопить денег. А может, если постараться стать честным гражданином, получится найти хорошую работу и остаться на острове навсегда. Но Хан не определился, что конкретно ему нужно. Потому что избавиться от привычки воровать и обманывать не так-то просто. Всё это въелось в него как вино в кусок хлеба. Просто так не разделить и не выжать.       После ужина хозяйка и гость беседуют на просторной веранде, отдыхая на креслах-качалках и попивая чай с травами. Джозефина рассказывает историю о том, как она начала шить уже в двенадцать лет, её мастерство — дело рук покойной матушки. Обучившись азам портновского дела, она углубляла свои навыки и впоследствии стала создавать наряды даже для самой знатной семьи на острове. Оплатой они никогда не обижали, и Джозефина купила этот роскошный дом со своей личной мастерской на втором этаже.       Хан искренне восхищается этой женщиной. Пока она рассказывает о своей жизни, её глаза горят, а на лице рисуется нежная улыбка. Потом она отвлекается на размышления о том, какие материалы сейчас востребованы, и как сложно порой работать с некоторыми тканями, а необходимую фурнитуру иногда тяжело достать, и Джисон уплывает в свои мысли.       Быть вором — это не дело жизни. И продолжать заниматься им до самой старости — гиблая затея. Ещё страшнее будет закончить жизнь, разлагаясь в тюрьме. По телу бегут мурашки. Хотелось бы, как эта добрая женщина, найти достойное призвание. Жаль, пока не удаётся. Да и не хватает средств, чтобы получить образование. А пойти работать в первое попавшееся место… Хану не нравится эта мысль. Не нравится сама мысль о тяжёлом труде. Будучи ребёнком, он видел, как его дедушка страдал из-за тяжёлой физической работы и в каких муках закончилась его жизнь.       — К сожалению, бутылочки для моих настоек, которые шли другим кораблём, разбились при отгрузке, — парень врёт, но надо же как-то выкручиваться. Он отпивает глоток чая и морщится.       — Дорогой, — Джозефина сочувствующе вздыхает, — чем я могу помочь тебе? — она на секунду задумывается. — У меня в подвале, кажется, есть разная посуда. Бери сколько нужно.       Она похлопывает гостя по плечу, а тот оживляется и благодарит хозяйку в небольшом поклоне.       Сработало!       Следующие два дня Джисон занят приготовлением своих псевдо-лекарств. Наобум смешивает ингредиенты, наклеивает на скляночки этикетки с красивыми названиями, чтобы привлекали внимание, и на третий день отправляется на торговую площадь. В семь утра торговцы выносят товар и занимают свободные палатки. К счастью, остаётся пустая палатка у входа, и Хан занимает её. Он расставляет плетёные корзины, выкладывая бутылёчки. Вешает букеты из полевых цветов на деревянные балки, подпирающие навес, для красоты. Остаётся ждать, когда на площади появится как можно больше покупателей.       Спустя время люди подходят поглазеть, и Джисон оживлённо рассказывает про свой товар. Вот, например, настойка от плохого сна: пару капель нужно наносить на лоб в течение двух недель, и бессонница пройдёт. Или средство от усталости в руках: растирать на запястье каждое утро перед физической работой. Ещё есть разные настойки для повышения уверенности в себе; чтобы мыслить яснее; даже на удачу. Но главное правило: никакое лекарство внутрь не принимать. И об этом он говорит каждому покупателю. Не хватало ещё, чтобы кто-то из них пожаловался на несварение желудка или похмелье. Перед прилавком собирается внушительная толпа, когда Хан демонстрирует разноцветные пузырьки, активно жестикулируя и играя тембром голоса для пущего эффекта. К вечеру товара почти не остаётся.       Довольный Джисон возвращается домой с двумя склянками из тринадцати. Джозефина искренне радуется его успеху и просит приготовить и что-нибудь для неё. Конечно, он не отказывает. Он вспоминает тот самый рецепт, который узнал ещё от бабушки.       Когда дедушка хандрил, бабушка давала ему настойку из черноплодной рябины. Они с Ханом делали напиток, чтобы было, чем лечить тело и душу дедушки. Сначала нужно промыть ягоды рябины и оставить просохнуть. Затем размять с сахаром, добавляя гвоздику, после чего переложить в банку и убирать в тёмный угол на двое суток. Позже Хан достаёт банку, заливает содержимое дистиллятом, и Джозефина прячет настойку в подвал до наступления хандры или холодов.       Торговля Хана идёт успешно вот уже несколько дней, и постепенно его накопления увеличиваются. Пятьдесят золотых Вирр бренчат в мешочке. Он нашёл лавку, где продают маленькие флакончики с пробковыми крышками, и теперь Хан там постоянный покупатель, которому даже стали делать скидки.              Молва о его чудо-лекарствах разносится, покупателей становится больше, а выручка растёт в геометрической прогрессии. Джисон счастлив. Невероятно счастлив. На доверии и самообмане людей он снова может неплохо зарабатывать.       И вот в очередной из вечеров, когда Джисон, подпрыгивая от радости, возвращается домой и заворачивает за угол, чья-то тяжёлая рука обхватывает его со спины, закрывая рот. Резко становится темно, и Джисон в ужасе понимает, что на него надели мешок, перевязав на шее, а руки за спиной стянули верёвкой. Пока он пытается вырваться, двое подхватывают его, бросая на что-то жёсткое. Сквозь мешок он слышит знакомый голос под скрип деревянных колёс и стук копыт.       — Ну, привет, Питер. Наконец-то я нашёл тебя…       Хан лежит в каком-то ящике. Здесь ужасно душно, и с каждой минутой кислорода становится всё меньше. По ощущениям, он находится взаперти с мешком на голове уже минут двадцать. Куда его везут? Сердце стучит в два раза быстрее, а висках пульсирует. Верёвка режет кисти. Что, если его сейчас просто убьют? От этой мысли под рёбрами разливается жгучая лава. Он не успел влюбиться. Не успел стать человеком с большой буквы. Он ничего не успел.       Внезапно повозка останавливается. Два голоса переговариваются, затем крышку ящика отпирают. Хана подхватывают и сажают на стул. Срывают с головы мешок, и ослепляющий свет керосиновой лампы жжёт глаза.       — Ну, теперь поговорим.       Чанбин. Собственной персоной.       — Что ты тут забыл? — Хан дерзит, чтобы скрыть страх.       — Хм. Может, — похититель потирает подбородок, — может, ищу того, кинул меня на деньги? — Чанбин засовывает руки в карманы брюк и наклоняется. В нос ударяет запах табака и чего-то цитрусового. — Давай обсудим, как ты будешь выплачивать мне компенсацию.       — Какую ещё компенсацию?       — За моё разбитое сердце, — Чанбин прижимает ладонь к груди. — Я ведь хотел сыграть с тобой на равных, по-честному. А ты взял и оставил меня в дураках. А ещё… Тебя зовут Питер. Известный мошенник и аферист. Верно?       Джисон отводит взгляд. Чанбин хватает спинку стула и резко дёргает на себя.       — Пятьсот золотых Вирр и двести серебряных. До конца этого месяца. Или окажешься на дне океана. А если попытаешься сбежать, то снова…       — Окажусь на дне океана, — заканчивает Джисон.       — Умничка, — Чанбин треплет его за щеку. Он вытаскивает сигарету из портсигара, чиркая спичкой. Валит дым. — Я остановлюсь на острове и поселюсь, например, напротив дома Джозефины.       Джисон округляет глаза. Неужто Чанбин проследил за ним? Или кто-то из его окружения доложил о том, где остановился Хан?       — Что тебе здесь делать? Прохлаждаться? — Джисон усмехается.       — Денег у меня хватает, так что просто устрою себе отпуск, а Джичи отправлю домой.       Чанбин кивает на своего помощника, притаившегося в углу.       — Ладно, — Хан прочищает горло. — Я сейчас торгую кое-чем, так что… я выплачу долг. Тогда ты перестанешь меня преследовать?       — Перестану. Погоди, — Чанбин выпрямляется. — Наркотики?!       — Что? Нет! — Джисон мотает головой. До такого опускаться он точно не станет.       — Ненавижу эту дрянь и тех, кто распространяет её. Своими собственными руками, — он до дрожи напрягает кисти и пальцы, — придушил бы.       — Что у тебя за пунктик на удушении? — Джисон не сдерживает ехидный смешок.       — Значит так. Вякнешь ещё раз, и окажешься на дне морском уже сейчас. Двигай отсюда, — Чанбин кивает помощнику, тот развязывает Хана. — Я за тобой слежу. Только дай мне повод, выкинь какой-нибудь фокус.       — Может, как-нибудь выпьем вместе, ты вроде ничего, — стоя у самой двери Джисон салютует Чанбину, тот было вскакивает и замахивается, но парень мгновенно вылетает из здания, громко хохоча.       Хан бредёт по спящему городу. Это ужасное, мерзкое чувство, когда ты должен кому-либо. Особенно, если сумма приличная. Заработать столько за месяц — надо постараться. Должно получиться, если не совершать лишних трат. Ему нужны ёмкости для настоек, и одежда посолиднее. А как же развлекаться, гуляя по тавернам? Видимо, настало время затянуть пояс потуже. Ладно, хотя бы за пребывание в доме Джозефины не приходится платить. К удивлению Хана, она очень добра с ним. Интересно, она со всеми такая? Что движет её добротой?       А Чанбин? Он похитил Хана, но почти не причинил физического вреда, у этого парня, кажется, есть принципы. Как брезгливо он говорил о наркотиках. Джисон и сам испытывает отвращение к этой дряни. Если бы только было возможно искоренить её насовсем ещё полвека назад, вероятно, его родители были бы живы и здоровы. Джисон вздыхает и останавливается, вглядываясь в черноту улиц. На крыльце одного из домов сидит паренёк лет двенадцати, прижимая к себе белую кошку.       — Снежинка, ну не убегай больше, пожалуйста. Я же скучаю.       — Интересное имя для котика, — Джисон присаживается на корточки и замечает синяк под глазом и разбитую губу. Мальчик отворачивается и прикрывает лицо ладошкой.       — Ой, извини. Я — Джисон, — он протягивает руку и паренёк неуверенно смотрит на неё, а затем легонько пожимает.       — Я вас раньше не видел.       — А я тут недавно. У тебя всё в порядке? Не нужно ли обработать вот это? — Хан указывает пальцем на ссадины.       — Да пройдёт. Просто мальчишки… Они со мной это сделали.       Джисон пересаживается с корточек на ступеньку рядом, упираясь локтями в колени. Белоснежная кошка мурлычет и трётся мордочкой о его руки.       — Я Чонин.       — Красивое имя. Так за что тебя побили?       — Мы играли в карты, и один из них стал мухлевать, я им всё-всё высказал, а они, — мальчик шмыгает носом, — оказывается, все мухлевали. Вот почему я вечно проигрывал и остался без денег, которые долго копил на эту скрипку и уроки у одного музыканта. Ненавижу подлых людей. Такие не должны жить на этой земле.       Чонин напряжённо смотрит на незнакомца. Джисон быстро кивает в знак поддержки, но на сердце опускается камень. Горло стягивает верёвкой, отнимая способность говорить.       «Такие не должны жить на этой земле».       — Знаешь, — Хан прочищает горло, — эти парни действительно плохие, — он похлопывает мальчика по плечу. — Больше не стоит играть с ними. Сосредоточься лучше на своей цели. И, кстати, — он не скрывает нежную улыбку, — я могу поучить тебя игре на скрипке. Я не музыкант, но пару мелодий показать смогу.       Глаза Чонина светят как два Солнца в ночи. Он крепко обнимает Хана.       — Спасибо! Я ещё не знаю, кто ты, но уже вижу, какой ты добрый. Я буду очень ждать наших уроков. Давай на выходных? — Джисон согласно кивает. — А потом оставайся на ужин. Я попрошу маму приготовить нам что-нибудь вкусное.       Чонин теперь в приподнятом настроении, он ещё несколько раз благодарит своего нового учителя, желает доброй ночи и на этой прекрасной ноте удаляется в дом. А Хан… Хан чувствует себя себя самым мерзким человеком на земле. Он плохой. И всё больше это понимает. Хотя ничего толком поменять не может. Но он постарается сделать добро для этого паренька, который пострадал от таких людей, как он. Может, это будет первый шаг к тому, чтобы стать совершенно другим? Кто знает, Хан Джисон, кто знает.