***
По лугу, усыпанному цветами всех оттенков радуги, бегали юные Чонин и Сынмин. Их смех звучал ярче, чем пение птиц, смешиваясь с запахом лета. Цветы колыхались на ветру, создавая ковёр из ярких оттенков и ароматов. Запах земли после дождя, поле заросшее травой, что достаёт до пояса, и то, как листья зелени соприкасались сквозь небольшие облака светлых облаков, создавало очаровательную картину природного изобилия. Под ласковыми лучами солнца Чонин и Сынмин, держась за руки, бегали по цветочному полю, словно плавая в море цветов. Они смеялись, играли и дразнили друг друга, словно два детёныша, отвыкших от забот реального мира. Солнечные лучи нежно касались их лиц, а лёгкий ветерок нашёптывал им свои тайны. — Эй, лентяй! — крикнул Сынмин, мимоходом кидая в Чонина цветок. Вдали слышен шум густой заросли, и вплетенные в неё лотосы, устремляют свои взоры на очаг, в который вплетаются синие акации и пурпурные гвоздики. Здесь и белые лаванды, и розовые магнолии, и жёлтые гребенники, и голубые люпины — все они в своей собственной изысканной манере демонстрируют свою неповторимую красоту. — Ну, вот, какой рай на земле размахнулся! А ты не хотел идти. — Сам лентяй! — с улыбкой ответил Чонин, уклоняясь от цветка. Небо каплеобразно смешивается с голубой волной, рассеивая вздохи на поле цветов. — Спокойно поспать не дал! — Даже после обеда спишь как мёртвый! Еле как вытащил тебя из пещеры. Весь день дома сидишь, даже подниматься не хочешь! Сынмин весело хихикал, размахивая веточкой цветка перед лицом Чонина. Смеясь, он увернулся от младшего, который пытался его поймать, но с каждым шагом всё глубже погружался в море лиловых и розовых тюльпанов. — Точно лентяй. Даже меня поймать не можешь! Чонин, с упорством в глазах, метнулся вперёд, пытаясь схватить его за руку. — Притащил меня полусонного и заставляешь гоняться за тобой. Ещё и недоволен! — хмыкал он, пробираясь сквозь клумбы нарциссов. — Но разве притащить тебя сюда было плохим решением? — Чонин мотал головой. — Вот и не скули! Воздух напоен ароматами цветущих растений, создавая вокруг атмосферу юности и свежести. Можно часами бродить по этому полю, вдыхая волшебные ароматы и наслаждаясь первозданной красотой природы. Сынмин уловил аромат ландышей и, улыбнувшись, повернул налево, прячась за занавесом из гиацинтов. Чонин, сделав ещё один рывок вперёд, замедлил шаг и остановился перед Сынмином с улыбкой на лице, чувствуя, как тепло и счастье расползается по его телу. — И сколько ты собираешься заставлять меня бегать за тобой? — спросил он, ступив на край цветочного луга. Сынмин подошёл к нему, игриво улыбаясь. — Может быть, я на самом деле и не хочу убегать? Сынмин схватил младшего за руку, и вместе они побежали по полю, растворяясь в море цветов, казавшихся будто намалеванными волшебной кистью. Трава раскачивалась взад-вперёд под порывами ветра. Чистый воздух, казалось, очищал душу. Солнце яркое, день теплый, лето прекрасное, в душе царит счастье. Вокруг цвели цветы самых разных цветов. Лёгкий ветерок, яркое солнце, бешеное сердцебиение, искренние улыбки. Есть ли что-нибудь прекраснее, чем две пары влюбленных глаз, смотрящих друг на друга? — Посмотри на эти цветы, Чонин. Они такие красивые, как и ты, — сказал он, останавливаясь. Чонин в ответ улыбнулся и подошёл ближе к Сынмину, чтобы обнять его. — Ты всегда находишь красоту во всём, — проговорил он, притягивая Сынмина ближе. Они бегали, смеялись, наслаждались ароматом цветов и прикосновениями друг друга. Сынмин дразнил Чонина, шалостливо пытаясь ускользнуть от его объятий, но Чонин ловил его и целовал так нежно, словно каждый поцелуй был ответом на все его чувства. Время словно замедляло свой бег, чтобы позволить им насладиться этими мгновениями дольше. Смех щебетал в воздухе, он был чистым и непосредственным, наполненным радостью и любовью. Но в какой-то момент Чонин споткнулся и упал, увлекая с собой Сынмина. Они рухнули на мягкий цветочный ковёр, смеясь и тяжело дыша. Чонин оказался сверху, его взгляд встретился с сверкающими глазами Сынмина. Он неотрывно смотрел на старшего, словно зачарованный. Вокруг них кружились лепестки, создавая атмосферу волшебства. Они медленно спускались вокруг них, словно создавая свой собственный мир. Тёплое солнце нежно согревало бескрайнее цветочное поле, где разноцветные лепестки, казалось, плавали в воздухе. Лёгкий ветерок принёс с собой аромат полевых цветов, наполняя воздух сладкими нотками. Их лица были так близко, что Чонин мог чувствовать тёплое дыхание Сынмина на своих губах. Без слов, в этом взгляде было все: любовь, доверие и понимание. Сынмин утонул в бездонных глазах Чонина, увидев в них отражение своих чувств. А Чонин видел в этих взорах целую галактику: яркую, бескрайнюю, глубокую. Мягкие прикосновения наполнили тело теплом, а их губы слились в страстном поцелуе, наполняя воздух любовью и желанием быть вместе. В тот момент они были только вдвоём, забыв обо всем, кроме своей любви друг к другу. Вскоре они остановились, уставившись друг на друга, их дыхание переплелось, слившись в одно, как песня, игравшая в их сердцах. — Я боюсь потерять тебя, Сынмин, — прошептал Чонин, его голос звучал как траурная мелодия. Сынмин улыбнулся и прижался к нему снова. — И я никогда не хочу тебя отпускать, Чонин. Мы всегда будем вместе, — сказал он, мягко поглаживая волосы младшего. Их губы встретились в ещё одном нежном поцелуе, подтверждая их любовь и обещание быть вместе навсегда. Они наслаждались друг другом и этим моментом среди волшебного цветочного мира, пока солнце не скрылось за горизонтом, оставив их в объятиях друг друга под светом звёзд.***
Воспоминания о Сынмине ожили в его сердце, каждое мгновение, проведённое вместе, каждое прикосновение, каждое слово, которым они обменялись. Чонин играл так, словно раскрывал свою душу настежь, словно черпал силу из самых глубоких уголков своего сердца. Слёзы собрались у него на глазах; с каждой строчкой его музыка звучала ещё более эмоционально и красиво. Голос его дрожал, но он продолжал петь, вкладывая в каждую ноту всю свою любовь и тоску. Глаза певца сверкали, а каждая нота была сыграна изысканно и точно, словно каждый звук был выкован с любовью. Каждая нота была словно призыв к душе Сынмина, будто Чонин пытался достучаться до него через барьер времени и пространства. Он играл с такой страстью, словно сама музыка была для него способом поддерживать связь с возлюбленным. «Когда я закрываю глаза, думаю о тебе, Я остался один и брожу по улицам. Меня пробивает дрожь, я потерял свою голову, И вдруг услышал звёздную балладу, что мы пели вместе. Мне остался только запах, и он терзает меня, Я сотру тебя из своих грустных воспоминаний. Тёплые воспоминания всплывают из-за одинокого ветра, Кто может меня утешить, когда мне настолько грустно?» Когда он поднял глаза, он увидел на чёрном небе миллионы звёзд, сиявших, как бриллианты. Они и весь мир, казалось, тоже слушали его песню, замерев на мгновение. Звёзды отражались в глазах Чонина, перенося его в ещё одно прекрасное воспоминание.***
В бархатном полотне ночи, где миллиарды звёзд мерцают, как драгоценные камни, сияла звёздная ночь, пленительная своей неземной красотой. Крупные звёзды сверкали, словно бриллианты, отбрасывая ослепительные блики на тёмную материю космоса. Маленькие звёзды, подобно россыпи светлячков испускали слабое мерцание, создавая иллюзию звёздной пыли. Под лунным светом Чонин и Сынмин сидели на крыше, уютно завернувшись в одеяло, которое тепло окутывало их обоих. Ночной ветер ласково играл их волосами, а атмосфера была пропитана тихим спокойствием. Они смотрели на звёзды, каждая из которых казалась маленьким окошком их собственных мечтаний и желаний. Вдалеке щебетали птички, листья деревьев тихо покачивались на ветру. Кузнечик шуршал, изредка были слышны звуки проезжающих машин. В этот момент мир был тих, были только небесные огоньки над ними и их звёздная любовь. — Знаешь, Чонин, когда-то я мечтал стать звездой, — начал Сынмин, его голос звучал мягко под лунным светом. — Нет, не знаменитостью, а настоящей звездой. Я мечтал о том, чтобы осветить мир своим светом, быть примером для других.. На чёрном небе мерцали уединённые белые карлики, словно благодаря им придались жизни иные миры, искренне таинственные и волшебные. В тишине ночи слышен был лишь шорох листьев, едва дышащий ветер и звёздный звон. Луна, величественная и полная, парила над горизонтом, её мягкий свет озарял облака, превращая их в пушистые белоснежные одеяла. Чонин внимательно слушал, чувствуя, как его сердце наполняется нежностью. — Ты уже звезда для меня, — прошептал он, приобнимая Сынмина одной рукой и заглядывая в глаза. Они сидели, томно разглядывая пропитанный цветочным запахом небо, в высотные здания и многочисленные сверкающие глазёнки большого монстра по имени «ночь». Так спокойно. Сынмин всегда находил тепло в объятиях Чонина. Именно он был звездой в его глазах. Чонин украдкой взглянул на Сынмина, любуясь его спокойным, сосредоточенным выражением лица. Сердце Чонина сладко заныло, когда Сынмин вдруг повернул голову и встретился с ним взглядом. В темноте его глаза блестели, словно переливающиеся капли росы. Маленькие лепестки слетают с деревьев, кружась в воздухе. Они летят медленно, словно время замирает, и лишь спустя секунды, превратившиеся в вечность — касаются холодной земли. — А сейчас я мечтаю быть рядом с тобой всегда. Чонин улыбнулся и нежно коснулся ладони Сынмина, переплетая их пальцы. Сынмин ответил ласковой улыбкой, и Чонин аккуратно положил голову ему на плечо, притягивая его ближе. Они замерли в уютном молчании, наслаждаясь тихой романтикой ночи и близостью друг друга. — А ты, Чонин, о чём мечтаешь, цветочный неуклюжий мальчик? — спросил Сынмин, глазами улавливая отражение лунного света. Чонин рассмеялся, его глаза сияли ярче любой звезды на небе. — Моя мечта — стать успешным музыкантом и делиться своей музыкой со всем миром, — поделился он. — И я мечтаю о мире, где мы с тобой всегда будем вместе. Сынмин улыбнулся, его глаза сверкали от счастья. — Я сделаю всё, чтобы наши мечты сбылись. Только ты всегда будь со мной. Они до самого утра сидели на крыше, обнимая друг друга под одеялом, делясь своими мыслями и мечтая о будущем, наполненном любовью и достижениями, пока звёзды продолжали светить над ними. Они продолжали смотреть на небо, словно обнимая всю Вселенную. «Каждая звезда — маленький фрагмент нашей истории».***
Так много моментов, которые он хотел бы пережить снова: утренние поцелуи, нежные объятия, душевные разговоры... Так много нерассказанных историй, так много упущенных моментов, так много невысказанного «я люблю тебя». Всё это теперь навсегда унесено ветром, развеяно, словно пепел. Он играл без умолку, словно пытаясь замедлить время, чтобы хоть немного дольше побыть с тем, кто больше не мог быть с ним. Каждая нота была пронизана чувством, словно каждый звук был создан, чтобы выразить его тоску и любовь. Чонин не мог сдержать слёз, пел о своих воспоминаниях и невысказанных желаниях. Слёзы его, обжигая кожу, катились по щекам, разум его яркими красками отображал любимые моменты, слова сердца выходили из его уст. В зале царила тишина, нарушаемая лишь звуками рояля и голосом Чонина. Тысячи людей, затаив дыхание, слушали его исповедь, чувствуя его боль, как свою собственную. «Я хочу держаться за тебя, но ты всё отдаляешься, Но мне придётся отпустить тебя. Твои болезненные воспоминания — самые прекрасные, Остался только запах, напоминающий о тебе». Его голос немного задрожал, звуча сломленно. Слёзы упали на клавиши, а пальцы замедлили свою игру. Чонин глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, чтобы спеть идеально. Ведь, это было его последним прощанием с ним.***
Вечер был окутан мягким светом свечей, распространяя уют и тепло по комнате. Сынмин и Чонин сидели вместе в уютном гнёздышке, окружённые теплом свечей и слабыми лучами заката, проникающими в комнату сквозь полуприоткрытые занавеси. Тени свечей танцевали на стенах, создавая удивительную атмосферу. Тишина была наполнена звуками гитары, исполняемой Сынмином, и нотами рояли, рождёнными прикосновениями Чонина. Сынмин с любовью играл мелодию на своей гитаре, каждая нота вызывала нежные вибрации в комнате, словно нить, сплетающая вокруг себя целый мир. Тёплый голос Сынмина вызвал дрожь по телу Чонина, заставив его непроизвольно улыбаться. Сынмин чувствовал себя счастливым, расслабляясь под музыку. Чонин играл на рояле, добавляя свои аккорды и нежный голос к звукам струн и песне Сынмина, наполняя вечер прекрасной гармонией. Их сердца бились в унисон с музыкой, они чувствовали, как любовь наполняет каждую их клеточку, каждую мысль. И в этот момент они были только вдвоём. Мелодия становилась всё более глубокой и проникновенной, будто они оба делились своими самыми сокровенными чувствами через звуки музыки. Взгляды Сынмина и Чонина пересекались, словно они общались без слов, лишь через музыку, которая наполняла каждый уголок их душ. Они смотрели друг на друга сквозь струны и клавиши, а сердца их бились в одном ритме, как единое целое. Когда в тишине прозвучали последние слова, Сынмин и Чонин снова посмотрели друг на друга, разделяя любовь своими взглядами. Гитару положили на диван. Сынмин встал и направился к проигрывателю. Он выбрал одну из своих любимых раритетных пластинок и вставил её. Из старого граммофона зазвучала нежная мелодия вальса. Старинные мелодии наполняли комнату, создавая атмосферу волшебства и романтики. — Потанцуете со мной, господин Ян? — он улыбаясь протянул руку Чонину, приглашая на танец. — Конечно, господин Ким, — он принял приглашение, и они медленно прошли на середину комнаты. Сынмин провёл пальцами по его предплечью, добравшись до запястья. Он взял его ладонь в свою, и другой рукой, аккуратно приобняв за талию, притянул к себе. Чонин положил руку ему на плечо, отведя голову немножко в сторону. Они начали кружиться по комнате, утопая друг в друге, словно вихрь, мягко и плавно, под звуки нежной мелодии. Их взгляды встретились, будто говорили друг другу тысячу слов. В этот момент для любящих сердец ничего не существовало, кроме них самих. Их движения были плавными и гармоничными, каждый шаг, каждое вращение были такими невесомыми и небесными. Взгляды Сынмина и Чонина были наполнены всем самым неземным, словно они видели в глазах друг друга целую Вселенную: огромную, необъятную, захватывающую, с миллионами сияющих звёзд. Они обнимались всё плотнее, словно боясь потерять друг друга. Мир вокруг них замер, оставив только музыку и их тёплые объятия. — Ты прекрасен, — приблизившись к его уху, прошептал старший, обжигая Чонина своим дыханием. Чонин прижался к нему сильнее, не желая отпускать. На небе стали появляться первые звёзды, сияющие, как их любовь. Танец продолжался, и время, казалось, замедлилось, позволяя им наслаждаться каждым моментом вместе. Они мечтали о долгой и счастливой совместной жизни, но им бы и вечности не хватило, чтобы полностью насладиться друг другом.***
Тысячи огней мерцали под большим звёздным небом на концертном стадионе. Зал был поглощён магией музыки, каждая нота звучала как откровение, принося слушателям невиданные эмоции и впечатления. Всё вокруг замедлилось, пока Чонин пел и играл на рояле, словно в этот момент он слился с музыкой, став единым целым со своим инструментом и воспоминаниями. Он пел о своих надеждах и мечтах, которые в один миг сгорели дотла и превратились в серый пепел. Но в этой песне было что-то больше, чем просто печаль — было что-то, что говорило о вечной связи двух душ. Когда песня подходила к концу, Чонин закрыл глаза, словно пытаясь уловить последние ощущения той любви, которая была ими разделена. «Теперь и Солнце садится, Оно будет всё больше отдаляться, И оставит после себя грустные воспоминания. Если я начинаю думать опять о тебе, То проживаю день, будто ничего не случилось».***
На улицах Сеула вечерним временем бурлила жизнь. Сияние фонарей, шум машин, суета прохожих — всё создавало неповторимую атмосферу городского коктейля. Под капельками дождя, которые стучали по крыше и боковым стёклам машины, Сынмин и Чонин ехали на машине домой после романтического ужина в своём любимом кафе. Они смеялись и шутили, наслаждаясь моментом. — Тебе понравился вечер? — ласково спросил Сынмин. — Это был самый прекрасный вечер, — с трепетом в глазах ответил Чонин. Ладонь младшего мягко легла на тёплую руку, а губы Сынмина изогнулись в улыбке, — Спасибо тебе. — Рад, что понравилось. Машина медленно двигалась по улицам освещённым фонарями, создавая мягкое свечение в сумеречной атмосфере. Их пальцы переплетались, так же, как их голоса, подпевая песне из радиоприёмника. Вокруг было спокойно и умиротворённо, словно весь мир замедлял свой темп, но в один момент всё изменилось. Вдруг, Чонин почувствовал, как сердце у него защемило, когда он увидел грузовика, который внезапно выехал на трассу из-за поворота на красный свет. — Сынмин, осторожнее! — Что? Внезапно, скрежет металла и звук разбивающегося стекла прорезали воздух. С момента удара всё стало происходить в медленном темпе, словно в замедленной съёмке. Мир вокруг словно замер, а затем вспыхнули боль и хаос. Водитель грузовика потерял управление, и врезался в них сбоку. Машина перевернулась несколько раз, прежде чем остановилась, врезавшись в ограждение. Их тела сотрясались, словно куклы в сумасшедшем хаосе. Всё произошло так быстро, что они не успели даже опомниться. Чонин почувствовал, как его тело ударилось о что-то твёрдое, и всё затемнилось. Ливень не утихал, капли стучали по крыше, мигали аварийные фонари, освещая в темноте их лица. В ушах звенит, сознание будто бы рассыпалось. Послышались голоса людей и ещё какие-то неизвестные звуки. Чонин медленно начал приходить в себя. Он медленно открывает глаза, его сознание мутно пробивается сквозь пелену боли и смятения. Его взгляд блуждал, словно теряясь во тьме, плывя в бездонной пропасти. Громкий шум дождя сливался с его тяжёлым дыханием, заполняя пространство вокруг. Он оказался в разрушенной машине, слыша своё бешеное сердцебиение. Он полулежал на переднем сиденье, а с виска текла кровь, окрашивая тёмные волосы в красный цвет. Боль и тяжесть пронзили всё его тело, а звук страшного столкновения всё ещё звучал в его ушах. Но мысли его были о Сынмине. — Сынмин?.. — выдохнул он, испытывая ужасную боль в животе, которая распространилась по всему телу. В машине царил хаос. Осколки стекла и металла разбросаны повсюду, как игрушки в разрушенной детской комнате. В воздухе витает тяжёлый запах бензина и жжёной резины, из порванной сумки высыпались монеты и мелочи. Приборная панель деформирована, некоторые кнопки выбиты из своих гнёзд, экран навигационной системы треснул. Ремни безопасности натянуты до предела, а коврики на полу были залиты тёмной жидкостью — смесью пролитого кофе и крови. Радио ещё слабо шипело, проигрывая неразборчивый белый шум. На приборной панели мигал последний сигнал, словно машина отчаянно пыталась передать своё последнее сообщение. Посреди всего этого ужаса Сынмин лежал без сознания, прислонившись головой к рулю, лицо его было исцарапано и покрыто кровью. Его небесно-голубая джинсовая куртка была испачкана красным, на ногах переломы, а дыхание было слабым. Едва шевеля рукой, Чонин коснулся его ладони, слабо сжимая. — Сынмин… — шептал он, но получал лишь молчание в ответ. Сердце Чонина замерло, болезненно сжавшись, словно время замирало в этом моменте. Он не чувствовал своей боли, хотя у самого были многочисленные травмы, а правая рука и нога вообще переломаны. Он слышал, как громко бьётся его сердце, словно оно боролось за обоих. — Очнись... Слёзы навернулись на глаза, затуманивая мир вокруг. Он почувствовал поток слёз, оставляющий мокрые следы на его лице. Чонин продолжал шептать его имя, но его голос тонул в буре ливня. Наконец, после мучительно долгих минут, Сынмин слабо приоткрыл глаза, и посмотрел на Чонина сквозь мутную пелену. Они сидели в обломках, Сынмин чувствовал тёплое кровотечение из раны на груди. Он слабо улыбнулся уголками губ, пытаясь успокоить Чонина. Но тело его теряло силы, он едва мог держать глаза открытыми. Из его уст с трудом вымолвились слова: — Чонин... О-обещай мне... — прошептал он, тяжело дыша. — что будешь жить дальше.. и будешь с-счастливым.. Его глаза гасли, когда он понял, что его жизнь истекает. Он из последних сил пальцами цеплялся за руку Чонина, словно это было единственное, что могло удержать его от падения в бездну. — Обязательно... и-исполни свои мечты.. Чонин видел, как в глазах Сынмина падали последние звёзды, орбиты взрывались, разбиваясь на пылинки. Сынмин поджимал трясущиеся губы, Чонин видел, как много он хотел сказать в тот момент. Однако, он сказал самое важное. — Я люблю тебя, Нинни... Слёзы текли по лицу Чонина, смешиваясь с кровью, видя своего возлюбленного в таком состоянии. Он был безутешен, сжимая холодевшие пальцы Сынмина, видя, как жизнь любимого медленно угасает на его глазах. — Не оставляй меня, — всхлипнул он. Ему было трудно говорить из-за боли по всему телу. — Не отпускай... Глаза Сынмина прикрылись, отдаваясь тьме. Его сознание ушло на далёкое плавание в бездонные глубины. В этом мире Чонин ощущал лишь пустоту, лишённую звуков и красок, где время теряло смысл, а сознание плыло, подбрасываемое волнами неведомых мыслей и чувств. Чонин отчаянно повторял его имя, надеясь вернуть Сынмина к жизни. Но его голос казался лишь эхом в пустоте, затерянным во тьме, окутывающей его разум. Тьма перед глазами становилась всё гуще. Чонин то терял сознание, то оно вновь приходило, как прилив и отлив. Звуки сирены эхом отдавались в его сознании, словно далёкий голос, чьи-то руки тянули его из обломков, обволакивая его в окутанную страхом реальность. Кислородная маска на лице и дыхание, приносящая с собой облегчение. Всё вокруг сужалось до маленького луча света, пробивающегося сквозь темноту, исходящего от лампы машины скорой помощи. Боль пронизывала его тело, как жгучий огонь, туманные мысли исчезали, как песок сквозь пальцы, унося с собой понимание происходящего. Когда Чонин вновь открыл глаза, он лежал на операционном столе. Вокруг напряжённо суетился медицинский персонал. Он попытался пошевелиться, но понял, что тело не подчиняется. — Господин Ян, не двигайтесь, пожалуйста. — сказал один из хирургов, — У Вас внутреннее кровотечение, состояние критическое, нужна срочная операция. — Сынмин... — еле вымолвил он. Чонин хотел спросить, как он, но его охватила слабость, когда ему на лицо надели маску. Густой туман окутывает сознание, он закрыл глаза, вдыхая наркоз. Чонин лежал в больничной палате, его душу охватывала боль, которая была сильнее любой физической. Слова врача звучали в его ушах как гром, раздирая его сердце на части. Слёзы текли по его исцарапанному лицу, он захлёбывался в слезах, чувствуя, как его мир рушится внутри него. — Нет, вы врёте! Сынмин жив! Не отнимайте его у меня! Врачи и медсёстры окружили его заботой, утешающими словами, но Чонину было трудно принять их поддержку. Он чувствовал себя потерянным и одиноким, словно его мир рухнул, оставив его без опоры. Он хотел встать, хотел бродить по больнице, пока не найдёт Сынмина. Он отчаянно пытался вырваться из рук медсестёр, которые пытались его успокоить. В конце концов, в него пришлось вколоть успокоительное. Препарат оглушая сдавил боль, вызывая резкую слабость и сонливость. Его душу разрывали на части, что он не мог даже кричать от внутренней боли — его горе было слишком глубоким, чтобы найти слова.***
«Смогу ли я увидеть тебя вновь в один день? Смогу ли я преодолеть эту боль? Хоть и теперь ты далеко, ты должен быть счастлив, Только твой запах, который напоминает о том, что я больше никогда не увижу...» Свет ламп падал на его лицо, освещая слёзы, которые он не пытался скрыть. Слова лились из него рекой бесконечной любви и боли, заполняя сцену и исчезая в небесах. Его песня была как монолог его души, выражение той пустоты, которую он испытывал каждую секунду своего существования без него. Его песня обладала волшебством, которое могло тронуть самую душу тех, кто её слушал. Он пел о любви, которая была сильнее смерти, и о том, что он никогда не забудет те моменты, проведённые с Сынмином. Каждое слово было наполнено страстью, любовью и болью. Это было последнее прощание с ним, его вечным любимым.***
На полу своей пустой комнаты Чонин лежал, облитый слезами, которые казались, никогда не иссякнут. Вокруг стояла тишина, гнетущая тишина, отдающаяся эхом тупой боли и напряжения в голове. Но чувство, будто он где-то в густом тумане, затягивающем конечности. В комнате царила мрачность, на душе было невыносимо пусто, а сердце было разбито, как разбитая ваза, которую Чонин в гневе швырнул на пол. Она разлетелась на сотни осколков, рассыпаясь по полу. Цветы, которые они с Сынмином собирали на том поле, теперь лежали увядающими, исчезающей красоты и жизни. Одеяло, в которое они оборачивались, сидя на крыше и любуясь звёздами, теперь лежало забытое в углу. Гитара, молча лежавшая возле рояля, уже не звучала под его ласковыми пальцами. Она просто лежала, словно ожидая своего хозяина, который никогда не вернётся. Разбитая посуда и разбросанные по всей квартире вещи казались лишь тихим отзвуком того хаоса, который теперь царил в сердце Чонина. Он лежал, обнимая кофту Сынмина, на которой запах спустя некоторое время, начал проветриваться. Слёзы лились, как падающие созвездия. Они высыпались. Бусинками, стёклышками, каплями дождя и звёздными осколками, что так резали глаза. Он не хотел забывать тот день, когда, не обращая внимания на всю боль и слова медсестёр, он умолял отвести его в ту холодную комнату с табличкой «морг» на двери, чтобы напослеследок поцеловать холодный лоб. Он никогда не хотел забывать тот момент, когда он взглянул на исцарапанное и бледное лицо любимого и замер, будто бы представляя себя на его месте. Он никогда не хотел забывать то чувство, когда он прикасался к мягким каштановым волосам, прижимал холодную ладонь к своим губам, позволяя всем чувствам выйти наружу. Он не верил и не хотел. — Я люблю тебя, Минни... Он засыпал, глядя на звёзды, думая о Сынмине. Во снах Чонина он всегда был рядом, не отпускал, бегал по полю и целовал так нежно, что утром на губах оставался тот сладкий привкус. Он обнимал его, пальцами перебирал тёмные волосы, пел своим прекрасным голосом и заставлял Чонина ненавидеть реальность, пустую вторую половину кровати и унылую квартиру. Он шёл тяжёлыми шагами по безлюдным улицам, пустыми глазами глядя на жёлтые листья, которые падали на мокрый асфальт, а машины с хрустом проезжались по ним. Он не заглушал его голос в своей голове, не искал его в других. Ему было всё равно на других людей, которые превратились для него в пыль. Кругом тьма, пожирающая всё на своём пути, а над ним яркое звёздное небо, белые бусины-звёздочки, которые ярко отражались в глазах Чонина. Он больше не мог смотреть на них с трепетом, в его душе была гниющая пустота. Он искал его в каждой звезде. Голова раскалывалась, а перед глазами всё шло кругом. Пусть пройдет ещё неделя или месяц... Может ещё год, но в сердце до сих пор была та невыносимая боль, когда Сынмин смотрел на него последними лучами света в своих глазах. Каждую ночь он отчаянно молился о том, чтобы увидеть его во сне, снова увидеть его улыбку, снова почувствовать его рядом, снова услышать его голос. Звёзды гасли. На горизонте начали появляться первые лучи солнца. В голове была только одна мысль, терзавшая душу: чем они не заслужили такого заветного «долго и счастливо»?***
Последние аккорды растворились в воздухе, оставив после себя звенящую пустоту. Когда затихли последние мелодии, а последняя нота угасла, в зале раздались аплодисменты, сначала робкие, потом всё громче и громче. Зал был наполнен звуками плача и криками поддержки. Чонин закрыл глаза, позволяя песне унести его в прошлое, к Сынмину. Он знал, что независимо от времени и расстояния их любовь будет жить в его песне, в их воспоминаниях и в его сердце. — Сынмин, — прошептал он, словно надеясь, что его слова достигнут самых далёких небес, — ты мечтал стать звездой. И ты ею стал, освятив мой путь, но оставив темноту в моём сердце. Чонин поднял взгляд. Глаза его были полны слёз, но в них также было что-то особенное — облегчение, освобождение, он почувствовал, что часть его боли ушла вместе с этой песней. Сидя за роялем, он смотрел куда-то вдаль, туда, где, как он верил, находился Сынмин. Звёзды сияли невероятно, будто эта баллада дошла до самого Сынмина. — Я тоже тебя люблю. Сильнее всего на свете. — Он слабо улыбнулся, дыша свободнее. Свет прожекторов падает на его лицо, выявляя блестящие на его щеках слёзы. На губах появляется слабая, но искренняя улыбка. — Однажды, сбудется и моя мечта — мы когда-нибудь встретимся в том мире, где будем навсегда вместе. Там, где нет ни боли, ни печали.