Даже мой парень думает, что я гей

      Светлану Семёновну и Ольгу Ивановну во дворе обычно называли парочкой. «О, эта парочка опять на скамейке!» «Парочка наша совсем Дашку затравила». «— Куда слесарь пропал? —Так у парочки спроси. — Да уж, эти всё и про всех знают».       Одинокая бывшая учительница и ушедшая на покой сотрудница ТЮЗа, чей единственный сын с семьёй уехал в Москву несколько лет назад, действительно были неразлучны. Кроме того, не всякая семейная пара могла похвастаться такой общностью мыслей и схожестью взглядов на жизнь. Бывало начнёт Светлана Семёновна предложение, а Ольга Ивановна тут же подхватит и закончит. И сегодня, сидя на лавочке и греясь под майским солнышком, обе обречённо молчали и терзались этим незапланированным безмолвием. Было невыразимо скучно. Незамужнюю и при этом недавно родившую неизвестно от кого Дашку с третьего этажа они уже обсудили и вдоль, и поперёк. Сериалы они последние несколько лет смотрели только вдвоём, разбирая детально каждый поступок горячо любимых главных героев и споря до хрипоты. А событий мирового масштаба, достойных того, чтобы обратить на них внимание с утра пока не случилось.       Вышедший из подъезда Рома был никудышней жертвой: вежливый, тихий и неприметный. В другое, более рыбное время сплетницы и внимания бы на него не обратили, а тут Светлана Семёновна проводила его задумчивым взглядом, сморщила лоб и кинула затравочку:       — Нет, ну ты глянь, как вырядился, Оль. И брючки у него в обтяг, и ветровка персиковая, чуть ли не розовая.       — Ага, — обрадовавшись, подхватила Ольга Ивановна, — сам весь футы нуты: чуб высветлил, браслет нацепил. Где это видано, чтобы парни волосы красили и в розовых девчачьих куртках ходили?       — И вежливый такой, аж подозрительно: «Здравствуйте, Светлана Семёновна!», а голосок такой нежный, высокий.       — Так не курит он, вот и нежный. Хотя… А чего это он не курит? И с парнями я его в компании не видела. Да, что там: сколько здесь живём, ни разу не слышала, чтобы он матом выругался, — в голове Ольги Ивановны явно зрела мысль. — Зато курток, пайтов и футболок разноцветных у него столько, что, небось, радугу можно собрать.       Соседки переглянулись и приободрились. Родившаяся в их головах сплетня была настолько вкусной и скандальной, что её захотелось немедленно обсудить.       — Неужто он из этих? А? Нетрадиционных? То-то мать его после развода к себе мужиков не водит! Боится, что не на ту жопу позарятся! — выпалила Светлана Семёновна.       — Точно! — Ольга Ивановна даже раскраснелась от удовольствия, что её задумка пришлась подружке по вкусу. — До чего эта богомерзкая пропаганда дошла, в собственном подъезде этакая пакость живёт. Думаю, он потому и вежливый, что тихарится, ну чтобы никого лишний раз не раздражать. По имени-отчеству ко всем, то да сё. Единственно не помню я, чтобы он с какими-то другими геями тут тягался. Мы бы с тобой такое точно не пропустили.       — Так он, наверное, это понимает и ходит по этим их, гей-клубам. Не дурак же он нам на глаза с этими размалёванными показываться. Вот и не водит сюда мужиков, сам на блядки таскается. Уложил, вон, чуб феном и поскакал рысью.       — Нет, ну размалёванных не водит… — призадумалась Ольга Ивановна. — Хотя вот буквально вчера видела я его с Владом из пятого подъезда. Стояли вон там, аккурат возле входной двери. Влад в стену вот так рукой опёрся, сверху навис, голову к нему наклонил. И курлыкали что твои голубки.       — Нет, ну Влад-то точно не гомик, — авторитетно заявила Светлана Семёновна, — нормальный такой пацан. И одевается в спортивное, и на турниках занимается вовсю, и с дворовыми ребятами везде бегал. Какой из него пидор?       — Погоди, — отмахнулась соседка. — Он же у них, наверное, за мужика. А Ромка точно за девку, личико у него такое миленькое, сердечком, губки пухлые. А ресницы какие!       — Да уж, — подтвердила Светлана Семёновна, — Влад однозначно за девку не прокатит. Плечищи, ручищи, небритый вечно. Весь в отца.       Подружки посидели какое-то время молча, прикидывая то и это. Сплетня выходила такая складная, что буквально требовала продолжения. А тут ещё будто по спецзаказу на дорожке, ведущей к пятому подъезду показался Влад с пакетом из Пятёрочки.       — Влад! Вла-а-ад! — радостно заорала на весь двор Ольга Ивановна. — Подойди на секунду, нам что-то узнать у тебя нужно.       Влад спокойно развернулся и пошёл к облюбованной подружками скамейке.       — Помочь чем-то? Опять мебель таскать нужно? — спросил парень и поставил пакет на деревянный столик, на котором пенсионеры вечерами любили резаться в дурака.       — Нет-нет, тут другое, — сказала Светлана Семёновна, активно моргая подружке. — Ромка Смирнов тебя сегодня так разыскивал. Раз пять спрашивал. «Где, — говорит, — мой дорогой Влад запропастился? Скучаю по нему, сил нет».       — Путаете вы что-то, Светлана Семёновна. Мы с ним не общаемся совсем, какое там «скучаю». — Влад снова взялся за пакет, но тут Ольга Ивановна решила идти ва-банк:       — Да что отпираться, было и было, дело молодое! Тем более видели вас вчера возле подъезда. Ты ему чего-то говорил, забыл что ли?       — Почему забыл? У Ромы мама в библиотеке работает, а я курсовую сейчас пишу. Некоторые источники только в читальный зал выдают, и я после работы совершенно не успеваю. Думал, может упрошу по-соседски, чтобы хотя бы на ночь домой. Вот он и искал, наверное, чтобы мамин ответ сообщить. Я зайду к нему вечером, спасибо, что передали. Сейчас занят очень.       Подхватив пакет, парень быстро зашагал к себе, не подозревая, сколько интересного можно почерпнуть из коротенькой беседы при желании. Подружки еле дотерпели до момента, когда Влад зашёл в подъезд.       — Ничего себе, он уже Ромкину маму по родственному об одолжении просит. Представляешь?       — Вечером зайду, говорит! Слышала?       — На ночь домой! Какие уж тут книжки!!! Ясно же чем заниматься будут. Точно не чтением. Разврат! И прямо в нашем подъезде, — глаза у Ольги Ивановны горели праведным гневом. — Нужно срочно в органы сообщать насчёт пропаганды. Кто там этими вопросами ведает, а Свет?       — А что мы скажем? — возразила Светлана Семёновна. — У нас доказательств никаких нет. Так только: глаза слишком умные, мордаха чересчур симпатичная и чёлка уложенная. Кто же нас слушать станет?       — Тогда давай хотя бы через родителей пристыдим, — предложила Ольга Ивановна. — Вот пусть всыплют им по первое число и заставят их бросить все эти непотребства. Может не безнадёжно всё у них, а? Может одумаются ещё парни?       — Можно, — согласилась соседка, — только это… Давай пока Мише ничего не говорить, а то ещё прибьёт на фиг.       — Влада? — охнула Ольга Ивановна.       — Нас с тобой, Оль. Железных аргументов, сама понимаешь, нет, а он того, бешеный. Услышит, что мы такое о его сыне сказали, может и лавку поломать, как из-за Дашки грозился. Давай пока с Роминой мамой пообщаемся, она женщина понимающая, спокойная.       Чувство самосохранения и чуйка у сплетниц были на высоте, поэтому дружно решили поговорить вечерком с Татьяной. Мама Ромы работала в областной библиотеке и выглядела лёгкой мишенью. Так что Ольга Ивановна и Светлана Семёновна быстренько сходили перекусить и заняли стратегическую позицию у подъезда. Возвращалась Татьяна в начале седьмого, так что с половины шестого парочка успела перемыть косточки по пятому кругу и ей самой, и Роминому папе-алиментщику, и, конечно же, Роме с Владом.       — Танечка, добрый вечер, — начала Светлана Семёновна, как только женщина показалась в поле зрения. — Я понимаю, сейчас время такое. Молодёжь родителей ни во что не ставит. Но вы бы хоть переговорили с ними. Ну, что весь этот разврат напоказ выставлять не стоит.       — В смысле? — совершенно растерялась Ромина мама.       — Ромчик ваш, хороший очень мальчик, воспитанный, но связался с этим шебутным Владом из пятого подъезда. То тискаются у всех на глазах. То Влад заявляет, что вечером к нему придёт и на ночь останется. А сейчас времена такие, что лучше о таком ну… не распространяться, — подхватила Ольга Ивановна.       — Да это чушь какая-то! — Татьяна новостью явно была ошарашена. — Как это тискаются? С Владом? С Владом Никишиным, что ли? Не может этого быть!       — Ну, между нами говоря, вам бы давно задуматься. — вставила свои пять копеек Светлана Семёновна. — Ромке вашему девятнадцать где-то?       — Двадцать один, — вздохнула Татьяна, осторожно опускаясь на лавочку.       — Вот! А он хоть одну девочку домой приводил? А как одевается? А ведёт себя как? Вы скажите ему напрямик, — бойко тараторила Светлана Семёновна, поглядывая на побагровевшую Татьяну, — мы-то ладно, мы его с детства знаем с Ольгой, мы его любым примем. Но не все ж такие, как мы с Оленькой, толерантные. Будет ходить крашеный, голубизну свою напоказ выставлять, его ж прибьют где-нибудь. Да хоть у нас в подъезде, мужики разве потерпят такое?

* * *

      Пришедшего с репетиции группы, где он уже третий год играл на барабанах, Рому квартира встретила подозрительной тишиной. Ни ароматных запахов с кухни, ни бесконечных маминых вопросов, ни привычной болтовни из телевизора.       Мама нашлась в кресле, сжавшаяся в комок, заплаканная и пахнущая вишнёвой наливкой, которую бабушка перед Новым годом передала из деревни.       — Мамочка, ты чего? Случилось что-то? На работе неприятности? Бабушка заболела? — Рома испугался не на шутку. Чтобы мама настолько расстроилась, должно было произойти что-то по-настоящему жуткое.       — Рома, сыночек, я ужасная, никудышняя мать, — зарыдала мама горше прежнего, чем вконец встревожила Рому. — Думала у нас доверительные отношения, а ты не только всех окружающих боялся, но и мне не доверял, оказывается. Нет, я догадывалась в глубине души. Были же моменты, когда всё ясно было, как на ладони. А я, идиотка, раз за разом отгоняла эту мысль от себя, глаза закрывала, а давно надо было честно и открыто… Чтобы ты знал, что я тебя всё равно буду любить, любым, и парня твоего тоже, как родного.       Тут Рома окончательно опешил. Не могла же мама за один вечер наливкой до белой горячки допиться? Какие моменты? Какой парень? О чём речь вообще?       — Мам, может объяснишь как-то, а то я пока ничего не понимаю.       — Ты ещё в детстве был такой ласковый, чувствительный. Помнишь даже в десять лет плакал, когда в мультиках плохое что-то случалось. И книжки… Я ещё удивлялась, когда женские романы у тебя под подушкой находила. Музыка опять же. И то, что ты от всех этих дворовых компаний в стороне. И мягкие игрушки с детства любил, а машинками вообще не игрался, — мама всхлипывала всё громче, а Рома судорожно пытался понять, к чему этот вечер воспоминаний.       — Мам, ты чего? Нормально же всё. Я тоже люблю тебя, и вообще вставай-ка. Умоемся, чаю попьём, — с очень пьяными близкими жизнь Рому, слава богу, до сих пор не сталкивала, так что в судорожных потугах мозг выдал только это.       — И Влад Никишин, он замечательный, — непонятно к чему вдруг сказала мама. — Мало того, что видный парень, так ещё и культурный. Книги берёт, вот кто сейчас в библиотеку ходит? А он ходит, между прочим.       Растерявшийся Рома вспомнил о вчерашней просьбе Влада по поводу книжек из читального зала, которая абсолютно вылетела из головы. А Влад, видно, маму встретил и лично попросил, надо же, какой настырный.       — Мам, я не стал тебе говорить, чтобы ты не сердилась. Мало ли, что там Влад хочет. Вдруг из-за этого у тебя неприятности будут.       — Плевать мне на любые неприятности, — решительно сказала мама и высморкалась в кухонное полотенце. — Знаешь как больно, узнавать, об ориентации сына от Светланы Семёновны да Ольги Ивановны, а не от него самого.       — Что ты имеешь в виду? — глаза Ромы округлились от внезапного понимания, а кровь резко прилила к щекам.       — Да хватит уже, сыночек. Гей так гей. Лишь бы жизнь у тебя счастливо сложилась. Хоть с Владом, хоть с кем ещё, — отмахнулась рукой мама, и встала, чтобы налить себе воды.       — Ты думаешь, что я гей? Серьёзно? И соседи так думают? Да с чего вдруг? — ужаснулся Рома и кулём рухнул в освободившееся кресло.       — Ну, одеваешься ярко. Браслеты, цепочки носишь. Волосы красишь. Даже глаза подводил, я видела, — начала перечислять мама.       — Я в рок-группе играю! Это для имиджа нужно! Мне что, в костюме на сцену выходить, — Рому даже затрясло от возмущения. — Да чтож такое, мама, ну ты же культурный, образованный человек. По-твоему одежда определяет ориентацию? Так что ли?       — Нет, — сказала мама. — Не одежда, само собой. Но ты… Я даже бабушке Люде звонила. И она мне сразу сказала, что давно подозревает. Все, говорит, деревенские пацаны на пруд — подсматривать, как там девчонки голяком купаются, а наш книжку в руки и на чердак.       — Что? Ты это с бабушкой обсуждаешь? Мою интимную жизнь? — вот теперь Рома был шокирован по полной программе. — Значит так, мама, я не гей. Соседки твои пусть уймутся, и ты перестань повторять за ними всякие глупости. И бабушку успокой! Это же додуматься, пожилому человеку подобную чушь на голову вывалить.       Мама смотрела Рому с явным сомнением. Чувствовалось, что ей искренне хочется поверить и нырнуть в обыденную реальность, но что-то в её голове отчаянно не хотело укладываться.       — Не гей, значит. А с девушками почему не встречаешься? — поинтересовалась она с ехидцей.       — Так я и с парнями не встречаюсь, по твоей же логике, мама, я не гей. Бинго! — Рома наконец-то с облегчением почувствовал, что эта дурацкая ситуация близится к разрешению. Разберутся, ну что он маму не переубедит, что ли?       Звонок в дверь заставил обоих нервно переглянуться. Вечером они никого не ждали. Мама вышла в коридор, открыла входную дверь и вздохнула так шумно, что Рома тоже торопливо выбрался в коридор и в очередной раз за вечер почувствовал, что теряет нить происходящего. На пороге стоял Влад Никишин собственной персоной, а Ромина мама смотрела на него совершенно обескураженно.       — Влад, ты это… проходи, — отмерла она, и махнула рукой в сторону кухни. — Извини, у нас тут беспорядок, и я не приготовила ничего. Не знала, что ты придёшь сегодня. Наливка вот есть. Вареники с картошкой в морозилке, будешь? Я сварю.       — Да что вы, Татьяна Геннадиевна, неудобно вас беспокоить, — Влад широко улыбнулся, но на кухню не пошёл, остался стоять возле входной двери. — Я только по тому вопросу, который мы с Ромой обсуждали. Это, конечно, против всяких правил. И я почти уверен, что вы откажете, но это для меня очень важно…       — Как это «откажете»? Что «против правил»? Рома, вы что уже съехаться решили? — мама повернулась к Роме, явно требуя объяснений.       — Да про книжки он! Что-то ему там нужно для курсовой, — Рома говорил и понимал, насколько по-идиотски это звучит сейчас.       — Знаешь, Рома, это слишком даже для моего терпения, — мама сбросила тапочки и переобулась в кроссовки. — Влад, проходи на кухню, кому говорят. Сядете там, пообщаетесь, придёте к общему знаменателю. А я вернусь через час, и ты, Ромочка, мне всё честно, конкретно и без утайки расскажешь. Даже то, что ты гей не отменяет, знаешь ли, необходимости вести себя, как мужчина и говорить матери правду. А мне голову проветрить нужно. Слишком много свалилось в один день.       Влад отошёл на несколько шагов, чтобы выпустить Ромину маму из квартиры, но уходить почему-то не торопился.       — Ну что признался маме, наконец? — спросил он, по прежнему улыбаясь. — И как оно теперь? В новом статусе?       — В чём признался? Соседки какие-то сплетню пустили, а мама уши развесила. Извини, Влад, не до тебя сейчас. И это… Забудь, что слышал. Я не гей, это недоразумение какое-то, — возмущаясь, Рома протиснулся ко входной двери, чтобы открыть её, и вдруг почувствовал, как широкая ладонь Влада охватила запястье.       — Ром, мне точно врать бесполезно. — Влад наклонил голову, и Рома чётко вспомнил свои ощущения, когда вчера он стоял вот также возле подъезда и чувствовал только пьянящий запах от тела рядом да на губы поглядывал. Какие тут учебники и библиотека? Немудрено, что всё это из головы вылетело.       — Почему сразу врать? Я, честно, не гей, — уже мягче сказал Рома, глядя снизу вверх в карие глаза Влада.       — Ну конечно! — с явным скепсисом покачал головой Влад. — В твоём случае и гейрадар не нужен, вон даже соседки тебя срисовали. Ты боишься меня, что ли? Так я тоже гей. И не вижу, что в этом настолько ужасного, чтобы вот так отрицать очевидное перед людьми, которые к тебе отлично относятся. Пошли, вон, на кухню, обсудим, что у вас тут с мамой произошло. Вдруг я советом или ещё чем-то помочь смогу.       — Так и я не вижу в гомосексуальности ничего плохого, — Рома отошёл от входной двери, но на кухню по-прежнему идти не собирался. — Лично мне всё равно, какая у людей ориентация. Я не пойму, зачем ко мне лезть и за меня решать? Вот ты тоже решил почему-то, что я гей. С чего вдруг? Вот как ты определил? По манере одеваться, по причёске, по походке, что там ещё?       — Не-а, по тому, как ты смотрел на меня вчера во дворе. — ответил Влад и подошёл совсем близко. — Я чуть за тобой не пошёл, такие ты выразительные взгляды бросал, жаль мне на работу нужно было. И теперь ты мне хочешь сказать, что ты исключительно по девушкам?       — Вообще-то геи это те, кто на сто процентов по парням, а я…       Судя по всему, Влад счёл, что имеющейся информации об ориентации Ромы ему достаточно. И от дебатов перешёл к практической проверке. Так что через несколько секунд парни уже целовались, забыв обо всех спорах и недоразумениях, а через пару минут взъерошенный Рома потащил Влада в спальню и сразу закрыл дверь на защёлку. Всё-таки маму нужно беречь, ещё одно потрясение ей сегодня точно ни к чему.       — Мне нужно лучше маскироваться, знаешь, а то буквально каждая собака в личную жизнь лезет, — сказал Рома через полчаса, когда они уже скромно пили чай и дожидались маму.       — На меня взгляни и успокойся, — ответил Влад, зевая. — Если у них переклинило, то их никаким внешним видом не переубедишь, даже если из квартиры только в чёрном адидасе выходить будешь. Наплюй и всё. Да, кстати, я сегодня сам отцу расскажу, что мы с тобой встречаемся. Не хочу, чтобы ему об этом какая-нибудь бабка нашептала.       — А отец? — Рома не знал, как лучше сформулировать, но Влад понял его и улыбнулся.       — У меня мировые родители, а отец вообще золотой.

***

      День у Светланы Семёновны и Ольги Ивановны начался замечательно. В соседнем подъезде в недавно купленную квартиру въезжали новые жильцы. И парочка с увлечением разглядывала мебель и вещи, которые таскали грузчики. Нужно же знать, кто селится. Точно кто-то вечером поинтересуется и с удовольствием послушает, что удалось выяснить о будущих соседях. Так что предстоял буквально бенефис. Поэтому на Михаила из пятого подъезда пенсионерки сначала и внимания не обратили. Тот неспешно подошёл, поздоровался и шлёпнул на стол напечатанный лист.       — Вот, уважаемые, собираюсь созвать общее собрание жильцов нашего дома по одному деликатному вопросу. Ознакомьтесь с повесткой и распишитесь.       — Без очков я, Мишенька, — затараторила Светлана Семёновна. — может так расскажешь?       — Представляете, слухи ходят, что у нас тут не дом, а гнездо разврата. Сплошная ЛГБТ-пропаганда! Не скрываясь люди в однополых связях состоят, — Михаил говорил громко и грозно, глядя прямо на подружек, так что те даже растерялись.       — Ты про Ромку Смирнова? Вот же сволочь, пидор и есть, — поторопилась согласиться Ольга Ивановна. — Пакость эту каленым железом нужно. Мы всё подпишем, любую петицию. А то, что Татьяна про Влада могла тебе наболтать, так это чушь. Извращенца своего выгораживает. А сын твой мимо него проходил, и всё. Даже слова ему не сказал. Мы бы никогда ни о тебе, ни о Владе ничего плохого…       — Рома тут при чём? Скромный мальчик, живёт с мамой, учится в университете, музыкой занимается. Достаточно тут на других стрелки переводить. Две взрослых, можно сказать, зрелых женщины, а туда же! Не можете обуздать свои лейсбийские наклонности, да? — сверкнул глазами Михаил и хлопнул ладонью по принесенной бумаге.        — Чего? — робко сказала Ольга Ивановна. Её подружка просто сидела молча и быстро сглатывала.       — Где скрепы, говорю? А ещё верующими прикидывались! Да тут весь двор вас парочкой называет. Не правда разве? Вы же фактически в однополом браке состоите. Круглосуточно не разлей вода. Общий бюджет, готовите на одной кухне. В одну квартиру съехались три года назад, наплевав на мораль и нравственность. Перед внуком не стыдно, Ольга Ивановна? Вы какой пример ему подаёте? — Ольга Ивановна только захлопала глазами, обдумывая сказанное Михаилом. Так что голос в их защиту решила подать Светлана Семёновна:       — Так мы же того, из-за маленькой пенсии съехались. Чтобы вторую сдавать и как-то прокормиться.       — Благовидный предлог нашли! — тут же среагировал Миша. — Хотите сказать, что государство вас плохо обеспечивает? Критика власти, дискредитация? И, кстати, в налоговую тоже бумага пойдёт. Стребуют с вас налоги за все три года плюс штрафы и пени. А квартирантов ваших долой. Будете не на лавочке тут сплетни сочинять, а следователю в деталях рассказывать, что у вас в кровати было, а чего не было.       — Михаил, ну ты ж не всерьёз, — более молодая и сообразительная Светлана Семёновна поняла, что всё это представление не просто так. И ссориться с Михаилом определённо не стоит, разве что выяснить условия почётной капитуляции. — Мы бабки старые, кто поверит? И потом, солидно разве такому представительному мужчине с пенсионерками воевать. Если что не так, если обидели чем по глупости, то ясно скажи.       — А я и говорю прямо. Если о моей семье или о семье Смирновых, или о Дарье вы ещё хоть слово тут ляпнете, то эта бумажка будет только разминкой, так и знайте. И вообще, на будущее имейте в виду: обсуждение ориентации в этом дворе — табу, а все представители ЛГБТ под моей личной защитой, даже вы, две старые дуры. Так что, когда следующий раз попросите кран поменять или роутер настроить, помните, что это бесплатно только для тех, кто в клубе.       Ушедшего Михаила сплетницы проводили печальным взглядом. Чуйка подсказывала, что сегодня лучше лишний раз не отсвечивать, и они поплелись домой. Через полчаса начинался сериал, вот его и обсудят.       — А Мишка всё-таки сообразительный, стервец, — сказала Ольга Ивановна, когда они остановились на третьем этаже, чтобы отдышаться. — За тридцать с лишним лет никому и в голову не пришло, и тут на тебе.       — Не болтай на лестнице, в квартире всё обсудим, — ворчливо ответила Светлана Семёновна. Олиных восторгов по поводу Мишкиной догадливости она явно не разделяла.