Двое против всех

На окраине леса стояла неприметная, но крепко сбитая изба. Лесник, ею владевший, не пережил последнего мора. Это были годы, когда домов стало больше, чем людей. Коцит переступил за порог, вдыхая запах воспоминаний, осевших на сырых стенах. Он оглядел их новое жилище - одна комната, низкая и закоптелая, каменная печь в углу дома, десятки шкур и черепов, висящих на стенах, старое ружье у кровати, и в центре массивный, почти что брутальный деревянный стол, хозяин которого для антуража должен был носить на плечах медвежью голову. Коцит оглянулся на Стикса, стоящего позади в черном тулупе, закутанный в меховой воротник по уши. - Черный мех тебе к лицу, мой родной. В ответ он вопросительно склонил голову на бок, стряхивая с бледных ресниц осевшие снежинки. В зимнюю пору крестьянам было нетрудно отличить беса от человека. Изо рта его не шел пар, да и снег на лице не имел свойства таять. Сложно сказать, надел Стикс тулуп ради более человечного образа или студеный мороз начал пронимать и его до костей. Они заигрались. Знойным и горячим летом они растеряли всю осторожность, пируя в разгар черного мора, поедая прокаженных и досыта напиваясь людским страхом. Коцит мог закрыть глаза и в малейших подробностях вспомнить, как Стикс лежит под ним в тени цветущих деревьев, упиваясь приторно-сладким запахом летних цветов, а руки его тонут в багровой липкой крови. Под ногой Коцита грустно заскрипела промерзшая половица и пришлось открыть глаза. Секундное наваждение спало, а перед ним предстала все та же опустевшая изба, в щелях которой гудел ледяной январский ветер. - Недурное убежище для двоих. - Не хотелос-с-сь бы тут проз-з-зябать всю з-зиму. - Посмотрим, мой хороший, посмотрим. Коцит окончательно переступил за порог, будто получив приглашение от давно покойного хозяина. Им стоило остановиться раньше. На столе потрескивала лучина, тусклым желтым светом выхватывая угловатое лицо Коцита, сидящего за столом. Он вчитывался в страницы потертого томика, обтянутого кожей и обитого золотом, который он забрал на память со двора одного ученого барина. Стикс лежал на толстой медвежьей шкуре, усердно притворяясь спящим. Коцит чувствовал его голод за версту от него, не то что на расстоянии вытянутой руки от кровати. Его бедный, несчастный Стикс, он всегда испытывал неутолимый, почти животный голод, даже в самые сытые времена, не то что сейчас. Чувствуя на себе чужой взгляд, он произнес, не открывая глаз: - Надо было зас-с-снуть на зиму. - Но ведь тогда нам казалось, что пробуждение изо льда и голод после спячки будут невыносимыми. - Рас-слабилис-с-сь и заигралис-с-сь. Каждое слово давалось Стиксу с трудом. Коциту становилось не по себе от мысли, что еще немного, и этот тихий свистящий голос может никогда не зазвучать вновь. Они и правда заигрались. Не заметили, как небольшие деревни опустели, города ощетинились деревянными стенами, а руки горожан занялись факелами и вилами. Не заметили, как выветрился страх из людских жилищ, и на его место пришло смирение. Не заметили, как рано в этом году ударили первые морозы. Они кружились под первым снегом, танцуя на погибшей пшенице, думая, что сейчас им не указ ни бог, ни дьявол, ни слово человеческое. Не заметили, как далеко забрели от городов столичных, и как быстро встал лед на родных болотах. Тогда им казалось, что их безнаказанное пиршество продолжится всю зиму, да и засыпать на дне илистого болота, вмерзая телами в землю - бредовая и глупая идея. Коцит считал, что они не покойники, чтобы обращаться в лед, а мор обязательно продолжится. Теперь не считает. Будто напоминая Коциту об их недальновидности, холодный ветер загудел под крышей, заставляя невольно поежиться. - Какая неспокойная зима. Как бы после такого холода еще остались на земле люди. Тогда ему казалось, что они смогут круглый год наедаться досыта, а от страха в воздухе будет идти кругом голова, но сегодня вблизи деревень тянуло лишь гадким смирением. Коцит тяжело вздохнул, пытаясь оторвать себя от неприятных мыслей. Поленья наконец прогрелись и занялись огнем, и он ощутил кожей приятное тепло, исходящее от печи. Чем невыносимее становился голод, тем меньше помогали маленькие мирские радости скоротать ожидание весны. Коцит отложил книгу на стол, оборачиваясь к Стиксу. Все еще не спит. Один его вид, усталый и замученный, заставлял противно свербеть в груди примерно там, где у человека должно было быть сердце. Не находя себя места в этой тесной клетушке, он задрал рукав сюртука и произнес: - Не хочешь моей крови? Тебе станет лучше. Стикс только отрицательно покачал головой. Коцит заранее знал ответ, но и не предложить не мог. Он поднялся со стула и погасил лучину. Утро вечера мудренее, как говорят смертные. Что было по ту сторону сна? Летнее утро после Ивана-Купала, мшистый берег реки и звонкое голубое небо. Вокруг в камышах урчали лягушки, а по воде бегали забавные насекомые, людское название которым Коцит все равно не мог припомнить. Он следил как Стикс грелся на солнце подобно змее на речном камне, не разжимая переплетенных с ним рук. Мимо по реке течение подгоняло пару цветочных венков, брошенных юными девушками, желающими найти себе суженого. Коцит перевел взгляд на Стикса и потметил про себя, что ему уже нет надобности бросать венок. Он годами, а может столетиями скитался по земле, считая себя творением в единственном экземпляре - осужденный богом нечестивый, прислужник сатаны(с кем ему, кстати, так и не удосужилось познакомиться, хотя люди часто о нем говорили), воплощение людских пороков - каждый раз он придумывал новое оправдание своему бесцельному, по сути, существованию. Томимый вечным голодом, вынужденный питаться людской плотью и кровью, упивающийся страхом и худшими людскими пороками, он мучался от безделья и скуки. Иногда он лез себе под кожу острыми когтями, вырывая с мясом артерии, с хрустом ломая кости, заливая легкие собственной кровью, лишь бы отвлечь себя телесной болью от одиночества своего существа. Неизвестно чьими молитвами, но сидя на том пруду рядом с бледной и нескладной фигурой по имени Стикс, Коцит подумал, что если на земле не останется ни людей, ни их страха, а земля превратится в геенну огненную, то он разрешит съесть его. Устроить последнюю трапезу из его неровно бьющегося сердца. Лягушки на берегу реки продолжали урчать, пока две человеческие фигуры сплетались на мшистой лужайке, шепча друг другу признания, какие было принято говорить у людей. ***       Охотники на нечисть в столь глухих краях не водились, но после мора повадились люди осыпать солью пороги, да давать охотникам в путь колья осиновые. Жестокой зимой от охоты зависела жизнь каждой близлежащей деревни. И им уже не важно, кто будет жертвой. *** Коцит слышал во сне, как открывается входная дверь, но продрать глаза он смог только к полудню, когда через небольшое оконце пробивался дневной свет. Он не предал большого значения отсутствию Стикса в пределах избы, босиком выскакивая за входную дверь, наступая голыми ногами в свежий снег. Он огляделся, зябко потирая плечи - мороз этой зимой был не по плечу даже им, пронимая кости до дрожи. Погода на улице была скверная - облака висели низко, затянув плотной пеленой небо, а воздух стал влажным, готовясь к предстоящему снегопаду. Трижды обойдя избу, худшие опасения закрадывались в голову Коцита - он не нашел Стикса в пределах видимости, зато нашел его следы, уходящие в лес. Охота на людей в его состоянии не могла закончиться ничем хорошим. Он ослаблен и голоден, людские охотники сейчас не ходят поодиночке, а вместе не побоятся ни бога ни дьявола. Коцит мигом оделся, вслух браня себя за сонливость, накинул охотничью куртку и вышел, оставив ружье в углу избы - бежать придется быстро, а с ним он только сильнее увязнет в сугробах. Придется полагаться на остатки силы, теплящиеся в его теле. Коцит торопливо шагал по следам Стикса, утопая по колено в снегу и надеясь поспеть до того, как из клубящихся над головой туч столбом повалит снег. В спешке он постоянно проваливался в сугробы, снег неприятно сыпался за шиворот, только больше вымораживая Коцита и растрачивая попусту его терпение. Когда он заслышал охотничьи выстрелы на краю леса, солнце давно перешло свой зенит и близилось к закату. Нарастающая тревога взяла его в капкан, отдавая шумом в ушах с каждым последующим выстрелом. Узнаваемо длинные следы привели его на небольшой холм, и Коцит окончательно запыхался, взбираясь по снежному склону. На вершине его поджидал сюрприз - растерзанный труп молодого охотника, обглоданный по-звериному, до самых костей, выпотрошенный от внутренностей. Вокруг читались следы непродолжительной борьбы, ребра были разломаны в разные стороны и разбросаны по поляне, а на оторванной голове несчастного не было ни одной целой мышцы. Коцита радовало другое - в снегу он нашел заряженное ружье, а значит в его любимом Стиксе не прибавилось пулевых ранений. Времени нет, и навязчивое желание обглодать кости Коцит отогнал как назойливую муху, продолжая преследовать вереницу глубоких следов. На овчинный воротник начали оседать густым слоем хлопья снега, пока Коцит продирался по лесу - даже воздух потяжелел, вдавливая его в землю. Снег набился в ботинки, а следы стремительно заполняли мокрые хлопья - он медленно брел по лесу, надеясь только на одно - что Стикс не будет опрометчивым и отделается парой легких царапин. Коцит брел, глядя себе под ноги в поисках следов, пока под его сапогом не обнаружилась голова сельского мужчины. Почерк разительно отличался от прошлого раза, молодой охотник был обглодан до неузнаваемости, а здесь горло аккуратно вскрыто зубами, но тело нетронуто. Ему польстило, что Стикс приготовил ему сытный ужин, в их положении на одного этот мужичок сгодится на небольшое, но приличное пиршество. На Ивана-Купала они баловались молодыми девичьими сердцами, считая их самой изысканной частью. Тела бросали нетронутыми, брезгуя от перенасыщения. Сейчас оставить труп промерзать в снегу было бы немыслимым расточительством. Коцит не успел оглянуться по сторонам, как его скрутило и он согнулся от боли над телом мужчины. Изнутри внутренности выжигало пламенем - голод первородный, почти животный. Его не перетерпеть, не заглушить, не переждать - Коцит судорожно сжимал себя за бока, дрожа от боли. От исступления на глаза навернулись слезы. Выстрелов в двух верстах на север он уже не слышал.       «Бог поел и полежал, бес поел и побежал» Вечерний сумрак стелился по лесу, мохнатые ели и сосны придавил к земле снег. С неба валили мокрые хлопья, пока между деревьев раздавался методичный хруст костей, рвались сухожилия и мясо отходило от тела слоями. Коцит жадно чавкал, размазывая кровь по снегу. Труп давно остыл, зубы сводило от холодного мяса, но в моменте не было вкуснее и насыщеннее плоти, чем эта. От мужичка остался один тулуп да обглоданные кости. Коцит облизал человеческое ребро досуха, слизывая с губ капли холодной крови. Когда он поднял голову, едва сгущавшийся сумрак давно стал безлунной ночью. Коцит удивленно, почти наивно оглядывался по сторонам, еще не до конца осознавая, скольких часов ему стоило минутное промедление. В глумливой манере загудел ветер в вершинах деревьев, насмехаясь над его слабостью. Осознание медленно наваливалось густой тревогой и бессильной злобой. Надежда, что его родной Стикс уже греется дома на меховой постели быстро таяла. Сытый желудок притуплял тревогу в груди и позволял мыслить здраво. Он быстро поднялся, вытряхнул из залитого стылой кровью тулупа пачку патронов и начал принюхиваться, озираясь со сторонам. Бросив последний взгляд на обглоданный до костей труп, он выругался себе под нос: - Животное, блять. Ослабевший, он бы и в трех соснах не почувствовал присутствие родного, но с приливом сил Коциту казалось, будто сейчас он за версту поймет, где его искать. Лишь бы тот не натворил глупостей. До рассвета продолжались его блуждания по лесу, растеряв всякую надежду, что Стикс остался относительно целым. Коцит дважды терялся и плутал кругами, на третий час он приучил себя оставлять когтями зацепки, отслеживая пройденный путь. Чувства медленно притуплялись, и он все хуже и хуже ощущал присутствие Стикса. Солнце с трудом оторвалось от линии горизонта, заливая теплыми лучами заснеженный лес. На блестящем, залитом солнцем снегу Коцит приметил кровавые следы, небрежно сползающие в овраг. Он съехал со склона на прямых ногах. На дне между коряг на багрово-красном снегу лежал его личный, почти персональный кошмар. Коцит забыл, как быстро страх загнанного человека обращается в ярость. Вспоротое горло, грубо обрубленные охотничьим топором ноги, перебитые до единого сапогами когтистые пальцы. На теле его родного не осталось ни одного живого места, на лице выкололи левый глаз, а правый - заплывший кровью, остекленевший, ясно отражал голубое небо. Коцит сполз к Стиксу на коленях, хрипящим голосом зовя его имя. Раны от топора предусмотрительно посыпаны солью, чтобы не срастались. Стикс хотел кричать от оглушившей его тело боли, звенящей в ушах отчаянием и вечной агонией, но рта не осталось.