Под ясным небом, за многие мили от дома

Борт лайнера "Левиафан", Эфесис, 1898 год

      Эраст Петрович думал. Заключая пари с девицей Сокол, ему намертво врезалась в память брошенная ей фраза: "Надеетесь на свою звезду? Как же, слышала. Саму княгиню Ксению Георгиевну обыграли в теннис, первый раз взяв ракетку в руки". Откуда это могло быть Сокол известно? Слишком, слишком много подробностей для человека, знающего его лишь по газетам. А как она предугадывала каждое его движение в поединке...       Эраст Петрович потер виски и мысленно вернулся на два года назад. В май 1896 года. Камердинер дома Георгиевичей, Афанасий, пришел в его покои, где он тренировался с Масой, передал, что прекрасная княжна Ксения Георгиевна желает сыграть с ним в теннис. Эраст Петрович действительно не умел играть в теннис, о чем честно сказал камердинеру, однако, особам королевской семьи отказывать не принято.       Однако, теперь он совсем не был уверен, что Ксении Георгиевне так уж и не было с кем сыграть. Теперь он припомнил прелюбопытнейший факт: во дворце, отведенном дому Георгиевичей на время коронации, после похищения малолетнего Михаила Георгиевича, помимо них с Масой, московского оберполицмейстера Карновича и всей мужской половины королевской семьи присутствовала и еще одна прелюбопытнейшая особа. Просто она была настолько грамотно непримечательна, как был бы сам Фандорин, работая под прикрытием, что Эраст Петрович смог припомнить её присутствие только сейчас. Теперь он видел все ясно. Она присутствовала и на корте, когда он разведывал боем теннис. Стояла скромной служанкой, держала полотенца для великой княжны и подавала воду. Как профессиональная служанка быстро и незаметно. Присутствовала она и на совете касательно выходки доктора Линда и поставленной под удар коронации. Стояла лакеем в дверях и мастерски ассистировала прислуживающему за столом Афанасию.       Фандорин мысленно обругал себя двухгодичной давности. Надо же было быть таким опрометчивым! Ведь Маса передал ему слова Зюкина: тот не мог поручиться за всю прислугу Эрмитажа, только за ту её часть, что была взята с собой из столицы, а вот московский штат, в числе которого была и девица с примечательным цветом кожи, был ему незнаком. А что же Фандорин? Подумал о том, что кто-то славянский красавиц согрешил с арапом, коих при дворе очень любили, да и успокоился.       Эраст Петрович в сердцах защелкал чётками. Теперь он был абсолютно уверен, что Фанория Арсеньевна появилась на борту неслучайно. Как только они причалят, к полудню, нужно будет воспользоваться своей "медийной личностью" и запросить документы по Сокол. Кто такая, откуда. По какому поводу была в Москве. А пока что...       Эраст Петрович невольно вздрогнул, когда на плечо ему легла дамская ладонь. Рядом, на соседний лежак, ибо отставной статский советник решил провести мозговой штурм на открытом воздухе, опустилась Кларисса Стампл. Фандорин обратил внимание, что леди была одета не ко времени и не по погоде. Если он не ошибался, то время уже минуло полдень, а Кларисса ходила в том же утреннем сером платье с рукавами в три четверти. Обратил он внимание и на видимо небрежную прическу, которую, вероятнее всего, делать было сложнее и дольше, чем всегдашний строгий пучок, заколотый шпильками. Однако, такое изменение мисс Стампл шло. - О чем задумались, мистер Фандорайн? - спросила англичанка, складывая руки на коленях и расправляя видимые только ей складки на платье. - Да так. Думал выйти на Эфесисе, п-прогуляться. - пожал плечами в ответ Фандорин, решив простить неверное произношение своей фамилии. - Г-говорят, там старейшая м-мастерская по производству шёлковых ковров и еще к-какие то останки греческих храмов. Х-хотите пойти со мной?       Мисс Стампл буквально просияла: значит, у неё еще есть кое-какие шансы на расположение прекрасного голубоглазого мистера Фандорайна. Англичанка сразу приосанилась, предложила спуститься на четвертую палубу, где располагался стол справок для клиентов лайнера. Там их должны были проконсультировать насчет каких-либо экскурсий от компании.       К несчастью, на четвертой палубе располагался и выход на берег, и пассажиры второго класса, на чьих палубах делали объявления по громкой связи, уже кучковались, ожидая, когда корабль пришвартуется. Однако, даже в такой толпе, Фандорин безошибочно вычислил Фанорию Арсеньевну. Сокол стояла в очереди к столу для справок, вероятно, тоже желая сойти на берег и побродить по городу, однако, была не одна.       И вот тут удивиться уже было чему: Сокол, уже записанная Фандориным в суфражистки более яростные, чем Варвара Андреевна, стояла под руку с господином Гинтаро Аоно. Необщительный японец, шарахавшийся всех европейцев, преспокойно держал под руку едва знакомую даму, и, что еще более удивительно, вёл с ней беседу. Причем разговаривал в основном господин Аоно, а Сокол молчала и, что удивительно, слушала со всем почтением. - И-идемте, попробуем протолкаться поближе, - давя в себе смущение за эдакое мещанство, предложил мисс Стампл Фандорин.       Если он и потерял очки в глазах английской леди, это, в сущности, было уже не так важно, особенно в сравнении с шансом узнать на каком языке и на какую тему говорят господин Аоно с госпожой Сокол. - В корейском языке существует две азбуки, - рассказывал Гинтаро Аоно стоящей рядом Фанории. - Первая - это китайские иероглифы, однако, записывать ими корейские слова было неудобно. Дворянство училось сразу трем языкам: корейскому, японскому и китайскому, а крестьяне по большей части были неграмотны. Выбранный на царство императором Мин, сын Тхэджона-дэвана, Ли До, будущий наследный ван королевства Чосон, Седжон, пока жил при китайском королевском дворе, обучаясь ремеслу императора, задался целью облагородить крестьянское сословие. Настоящий цзунь-цзы. Он переписывал иероглифы столько раз, пока они не начали походить на буквы, которые стали понятны сяо-женям Чосона.       "Прямо как султан Мустафа", подумалось Фанории, внимавшей своему спутнику с неприкрытым интересом.       Эрасту Петровичу, хоть и знавшую эту историю, было не менее интересно. Говорил Гинтаро Аоно на французском, и, как выяснилось, очень сносно. Не сравнить с односложными странными ответами, при попытке с ним заговорить Эраста Петровича. Но чем могла разжечь в закрытом японце такое доверие соотечественница? - Эраст Петрович, мисс Стампл! - окликнула их Фанория Арсеньевна, прежде чем Фандорин вообще успел вспомнить, что стоит в очереди не один. - Тоже решили выйти на экскурсию? Это замечательно. Эфесис буквально чудо, ведь он сосредоточил в себе две противоположные культуры. Исламскую, ибо все же османы смогли отвоевать у греков территорию с момента последней русско-турецкой войны, собрать себя по кускам, и православную, ибо русские вместе с греками тут славно потрудились, настроив церквей.       Японец умолк, едва Сокол обратила внимание на присутствие Фандорина и мисс Стампл. Но фабулу Фандорин запомнил: они говорили про Корею. А еще, когда госпожа Сокол упомянула успешное возвращение турками Эфесиса, в её голосе как будто звучала гордость.       "Впрочем", одернул Эраст Петрович себя мысленно, "не стоит торопиться и придумывать то, чего не было. Всё вполне может объясниться банальным эмоциональным подъемом в предвкушении экскурсии". - Если вы не против, мы может взять билеты на экскурсию все вчетвером. Так выйдет и дешевле, - заметила практично Фанория Арсеньевна.       Мисс Стампл невольно поморщилась: как это мелко и недостойно настоящей леди - считать деньги. Неудивительно, что с ней согласился провести время только азиат. Во-первых, он все равно ничего не понимает, во-вторых, он не менее странный, чем она. Ничего удивительного, что два одиночества нашли друг друга. Будь она посмелее, она ни примянула бы заметить это Эрасту Петровичу, но английское воспитание её покойной тётушки не позволяло заговорить с мужчиной первой, и уж тем более, когда он говорит с другими.       Экскурсия, так неожиданна обрушившаяся на Клариссу, заставила мисс Стампл пожалеть о выборе утреннего платья. Под ярким турецким солнцем неприкрытые участки кожи рисковали обгореть, а шляпка, кокетливо сдвинутая на бок, совсем не спасала от слепящих лучей. Что еще более ужасно, так это то, что в сумочке Клариссы никак не могла поместиться фляга с водой. Утешало только то, что мистер Фандорайн, с которым она отправилась на экскурсию, был готов ничуть не лучше неё. То обстоятельство, что он, как истинный джентельмен, накинул ей на плечи свой льняной пиджак, лишь усложнило участь мисс Стампл. Декольте по-прежнему было подставлено беспощадному солнцу, в пиджаке она начала изрядно потеть, а не принять знак заботы было бы просто вульгарно.       Мистер Аоно и мисс Сокол же, напротив, чувствовали себя лучше некуда. На Фанории Арсеньевне были широкого кроя штаны-юбка, продувавшиеся намного лучше Фандоринских узких светлых брюк. Держащий их на талии широкий расшитый пояс позволял повесить на него тыквенную флягу.       Присмотревшись к фляге получше, Кларисса различила, что она именная. На крышке была гравировка "Ш.Э.".       Мистер Фандорайн сделался удивительно тих и безучастен, едва они сошли на берег. Фанория Арсеньевна и Гинтаро Аоно все время шли впереди них, госпожа Сокол непрерывно сыпала вопросами, будто старалась обратить внимание экскурсовода на то, кто здесь лучший турист. Японец же в своем цветастом халате, именуемом кимоно, не выпускал её руки.       Неужто мистер Фандорайн ревнует? У Клариссы сжалось сердце, и она невольно получше оперлась на его локоть. В конце концов, они в мусульманской стране, здесь приличной даме без кавалера лучше не гулять, да и к одинокому кавалеру, как знать, могут быть вопросы.       Когда пришло время заходить в мечеть, госпожа Сокол ловко задрапировала голову, укрыв свои дерзко пылающие на солнце медные волосы. Выслушав, что ей коротко сказал местный экскурсовод на турецком, госпожа Сокол коротко кивнула и поманила за собой Фандорина и мисс Стампл. - На главный вход большая очередь, - объяснила она. - Но Ашраф предлагает, поскольку, нас осталось всего пятеро, войти через вход для молитвы. Нужно будет разуться, обувь брать с собой. При входе кланяться не надо. Нужно сказать "намаз" и посмотреть на восток. Это туда. - указала она направление молитвы. - Идем.       Перед тем как войти в святое место, Фанория сделала несколько глотков из тыквенной фляжки, прикрепленной к поясу, и Фандорин смог еще раз разглядеть, какие там вырисованы инициалы.       Как и по возвращении на родину из далекой Японии, четырнадцать лет назад, когда он вынужден был взглянуть в страшные прозрачные глаза своего прошлого, глаза человека, пырнувшего его ножом в печень, когда он работал над делом "Азазель", Эраст Петрович ощутил как неприятный холод сковывает желудок, как сосет у него под ложечкой. Ошибки быть не могло. Перед ним, с японцем под ручку ходила дочь Анвара-эфенди.       В мечети пришлось разделиться. Женщины не имели права молиться на первом этаже и были вынуждены последовать на второй, а мужчины: Гинтаро Аоно, Эраст Петрович, и экскурсовод Ашраф, прошли на ковер и разглядывали надписи на потолке. - Что там написано? - спросила оставшаяся наедине с соперницей Кларисса, указывая взглядом на потолок мечети. - Слова, сказанные искренние, обращающие вас в мусульманство. - ответила Фанория. - И какие же? - нахмурилась Кларисса. - Аллах - мой бог, и нет другого бога, кроме Аллаха.       Кларисса изумилась. - И всё? Достаточно просто сказать это?       Фанория покачала головой. - Нет. Вы должны сказать это в мечети, раз. И верить в это всем сердцем, два. - Вы говорите со знанием дела. Неужели вы мусульманка?       Фанория вновь покачала головой. - Нет, я православная. Христианка. Но это не значит, что я не интересуясь другими культурами. А вероисповедание - часть культуры.       Кларисса была вынуждена согласиться.       Они подошли к парапету, оперлись на него. Фанория попыталась представить себе среди молящихся внизу мужчин отца. Не смогла. Попыталась вспомнить, молились ли отец с матерью вообще. Нет. Отец всегда придерживался исключительно рационального образа мыслей, а мама просто терпеть не могла платки на голову, говорила, что от них волосы быстрее жирнятся. - Идёмте, - сказала она, заметив, что Ашраф повел мужчин на выход. - Вы купались в бассейне, что на 12-й палубе, Кларисса?       Мисс Стампл аж подскльзнулась от подобной наглости и упала бы, не удержи её Сокол неожиданно цепкой и сильной рукой. Не видь Кларисса, с кем под руку спускается, могла бы подумать, что её ухватил мужчина. - Не плавала. - ответила она со всем достоинством. - И не собираюсь. Это вульгарно. - Да? - приподняла рыжеватые брови Фанория. - А я поплаваю. И вам рекомендую. Холодная вода после прогулки под солнцем - лучшее, что можно придумать. К тому же, это ли не прекрасный шанс раздеть господина Фандорина?       Кларисса вспыхнула, а Фанория засмеялась так, что ждущий дам в компании турка и японца Фандорин, содрогнулся. Такой смех был всего у одной барышни. У единственной барышни, не давшей ему ни единого шанса. И вот, оказывается, почему.       Эраст Петрович пусто смотрел на то, как изящно берет Гинтаро Аоно под руку хохочущую и сияющую как пожар на солнце Фанорию за руку, как та ступает легкая, будто и вовсе не касаясь земли, и ощущал, как на контрасте тяжело, грузно оперлась на него потная пыхтящая как паровоз Кларисса.       "Ах, Варвара", думал Эраст Петрович, возвращаясь на пристань, "Вы оставляете меня в дураках уже в третий раз".       Пребывая в состоянии минора, Фандорин мало что запомнил из второй половины экскурсии. Ашраф привел их в старейшую коверную мастерскую, где выживших туристов угостили настоящим турецким кофе с лукумом и показали, как прядут ковры.       Эраст Петрович вяло наблюдал за тем, как служащие фабрики обучают Клариссу и Фанорию прясти самые простые узоры. Сравнивал, как неумело, путаясь в длинных нитках, пытается связать нечто вроде рыболовной сети мисс Стампл, с тем, как ловко переплетает нитки Сокол, какие хитросплетения узоров выходят из-под её пальцев, и за тем, как ловко она завязывает получившийся тканный браслет на запястье покоренного японца.       Интересно, что за химия в генах девиц рода Суворовых, дает этот непонятный эффект отторжения его, Эраста Фандорина?       Не доходя до порта отставной статский советник вспомнил, что хотел купить турецкие пряности, вверил Клариссу заботам Сокол и Аоно, и совсем не по-джентельменски сбежал на телеграф.