***
Первым же делом он решает посетить единственное более-менее знакомое ему тут место: клинику Наташи. Она точно должна что-то знать. Или… он так думал. На деле оказывается, что Наташа знает не сильно больше его. Лишь говорит ему, что Сампо в самом деле часто к ней заходит, но она уже давно его не видела. Ну, то есть сходу врет ему прямо в лицо. — Если он был тут давно, почему в клинике пахнет розами? — Гепард складывает руки на груди, не убежденный ни на йоту. — У вас удивительно чуткий нюх, капитан, — пойманная с поличным, эта женщина не выглядит хоть сколько-то пристыженной за раскрытый обман. Благо, она хотя бы больше не пытается от него как можно скорее избавиться, на что явно рассчитывала. — Что ж, видимо, скрывать от вас что-то дальше нет смысла. Да, он был тут сегодня утром. Я лично настояла, чтобы он периодически приходил ко мне на обследование, чтобы следить за его состоянием. — Состоянием? — Гепарда как холодной водой окатывает. Хватило буквально одного слова, чтобы заставить его выйти из роли сурового служителя правопорядка. — Он болен??? — Нет. Нет, — спешит успокоить его женщина, как-то странно улыбаясь на его предательски очевидное волнение. — Ничего такого. Гепард решает пока что не предъявлять ей за столь подозрительное поведение. — Наташа, я прошу вас, мне правда нужно найти его… — Зачем? — Я хочу поговорить. Обещаю, я не собираюсь его арестовывать, — Гепард старается звучать как можно мягче, и это, на удивление, приносит свои плоды. Наташа заметно расслабляется и уже не смотрит на него с прежней враждебной настороженностью. — Скажите мне, где он живет, и я сразу же уйду. Так-то даже приятно видеть, что подруга Сампо так искренне за него беспокоится. — Я… По правде, я не знаю, — в конечном итоге разводит руками медичка. — Вообще-то, никто не знает… — Как это возможно?! — Я вам не вру! Просто Сампо, он… — Наташа устало вздыхает, пытаясь подобрать правильные слова. — Он всегда был таким, сколько я его помню. Ему сложно кому-то довериться. Даже если это друзья или… — она снова как-то странно смотрит на Гепарда и почему-то не заканчивает мысль. А после, будто решив что-то для себя, все-таки помогает, пусть и просто советом: — Могу лишь предполагать, что ввиду своего, кхм, состояния он перебрался в самое близкое к клинике убежище, чтобы путь сюда был не слишком долгим. Это тоже было моей просьбой, но не знаю, выполнил ли он ее или опять решил, что знает лучше всех. — Так что за состояние такое? — хмурится Гепард. Наташа уже не в первый раз намекает, что с Сампо что-то происходит, но при этом не дает ему никакой конкретики. Гепарду остается только в который раз поблагодарить себя из прошлого за тренировку терпения и выдержки, иначе бы этот разговор уже давно шел на повышенных тонах и недостойных потомка аристократов выражениях. — Вы сами все поймете, когда встретите его, — вот и сейчас Наташа словно бы отмахивается от его вопроса, как будто речь о чем-то несущественном. Это ну вот нисколечки не успокаивает тревогу Гепарда, даже наоборот. Во что Сампо успел вляпаться?! Когда? Почему не пришел к нему за помощью, если это что-то серьезное? И почему, черт возьми, ему никто ничего не удосуживается объяснить?! — Ох, а я ведь сто раз просила его сказать мне местоположение хотя бы этого убежища! — Наташа всплескивает руками, сокрушаясь скорее себе, чем ему. — Вдруг он не успеет добраться до меня самостоятельно, когда придет время… Гепарду остается только недоуменно молчать. Он уже понял, что задавать уточняющие вопросы с таким же успехом можно в стену напротив. И то вероятность получить от нее ответ будет выше вероятности услышать его от владелицы клиники. Каждое ее новое слово лишь больше запутывает его, и так не знающего, что и думать обо всей этой ситуации. — А знаете, — вдруг говорит та твердым, даже несколько устрашающим тоном, явно не обещающим Сампо ничего хорошего. Тем более когда она вот так грозно упирает руки в бока. — Теперь и я хочу, чтобы вы как можно скорее нашли этого упрямца. И как только вы это сделаете, обязательно передайте мне, где он живет. Иначе я сама отправлюсь на его поиски, и ему это не понравится. — Хорошо… — окончательно теряя нить происходящего, Гепард только и успевает, что заторможенно кивнуть прежде, чем Наташа буквально выталкивает его из клиники искать Сампо уже для нее. Следующие полчаса поисков приводят его даже в большую растерянность, чем та, в которой он уже пребывал. Приходится поспрашивать с десяток местных, живущих близ клиники. Задачка выходит не из легких, так как большинство из них, глядя на его броню, относятся к нему при встрече в лучшем случае с подозрением, если не плохо скрываемым презрением. А некоторые его не скрывают вовсе, не плюя ему в спину, наверное, лишь потому, что свято уверены не только в том, что Среброгривые Стражи пальца о палец не ударят ради защиты жителей Подземья, но и в том, что им ничего не стоит наброситься на кого-то из местных с кулаками, если им что-то не понравится. Хотя больше всего, пожалуй, его впечатляет воинственного вида очаровательная девчонка в шапке-ушанке, пригрозившая «навалять» ему, если он сделает что-то плохое «дяде Сампо». — Кроты не сдают своих друзей! — явно довольная своей железной принципиальностью кричит ему девчушка вслед, а двое ее миньонов весело поддакивают ей. У Гепарда начинает болеть голова и истощаться терпение.***
— Вы случайно не видели высокого мужчину, — вяло, так как уже не особо надеется на успех, повторяет Гепард эту фразу, кажется, в сотый раз за последний час. Она уже почти потеряла для него изначальный смысл. Сампо ведь можно считать высоким? Они почти одного роста, только Сампо пониже. Но совсем чуть-чуть. Так что, наверное, да… О чем он там говорил? Ах, да. — Синие короткие волосы с серебряными кончиками, челка… Гепарду всегда было интересно: это его натуральный цвет волос или он красится? — Зеленые глаза… Такие красивые… Это Гепард решает не озвучивать. — Скорее всего, яркая… — А, парень с животом? — прерывает его перечисление шахтер, словно боясь, что сам сейчас заснет от одного взгляда на его страдальческую измученную физиономию, и машет рукой в сторону. — Я видел, как он заходил в вон тот дом. Гепард будто выходит из своего транса и почти в неверии на пятках оборачивается в сторону покосившегося пятиэтажного здания грязно-коричневого, как, впрочем, и все здесь, цвета. В нем горит лишь три окна, автоматом замечает он и тут же себя одергивает, но это вообще ничего не значит. — С животом? — обернувшись назад, чтобы поблагодарить за информацию, недоуменно переспрашивает он у пустоты, так как его спаситель, оказывается, уже ушел по своим делам. Времени догонять и разбираться нет. У него наконец-то появилась хорошая зацепка! К тому же если Сампо узнает, кто его ищет, он наверняка улизнет. Если это произойдет, Гепард на черт знает сколько времени потеряет последний шанс найти его. Он слишком плохо ориентируется в Подземье и маловероятно встретит здесь много помощников, а привлекать солдат для личного дела, даже если его можно прикрыть желанием поймать известного каждому стражнику воришку, попросту нелепо и только сильнее отпугнет Сампо. В здание Гепард практически влетает, не чувствуя под ногами ступенек. На поиск нужной двери уходит на удивление немного времени. В тесном помещении дома запах одеколона особенно долго не выветривается. Тем более это одеколон Сампо, а он всегда будто специально надушивался так, чтобы вдобавок к нервной системе раздражать ему еще и обоняние. — Сампо? — останавливается Гепард под ничем не примечательной деревянной дверью на третьем этаже. В ответ — тишина. Вполне ожидаемо. — Я знаю, что ты здесь, — Гепард, так же вполне ожидаемо, не сдается. — Открой, пожалуйста. Я хочу поговорить. И в этот раз ему никто не отвечает. Гепард слышит лишь, как у кого-то снизу лаем разразилась собака. Мало кто в Подземье может позволить себе держать питомца, отстраненно думает он, пока терпеливо ждет, когда животному надоест на него брехать. Вскоре тишина вновь возобновляется и как-то совсем неприлично, на взгляд капитана, затягивается. Но ведь он буквально чувствует нутром — самим сердцем, если так угодно —, что он на этаже совсем не один! И что Сампо находится от него на расстоянии вытянутой руки. Прямо вот за этой дверью. Ну, это поправимо. — У меня нет на это времени… — ворчит Гепард под нос, активируя силовое поле на футляре и прицеливаясь его краем в сочленение замка и дверного косяка. Но прежде вновь повышает голос. — На твоем месте я бы отошел от двери. Хватает одного удара. Хотя дверь тут такая, что при должном усердии Гепард проломил бы ее даже кулаком. Поправка: при усердии и малейшем желании тратить время, а он и так три месяца провел в бессмысленном ожидании. Издав предсмертный скрип, дверь поддается, грубо распахнутая настежь рукой в латной перчатке. Все равно она уже никогда не закроется полностью, легче поставить новую. — Я требую объяснений, Сампо! — заявляет Гепард без лишних слов прямо с порога, но успевает сделать лишь один шаг вглубь комнаты прежде, чем чувствует, как ему в глотку опасно вжимается лезвие клинка. Движение исполнено на высшем уровне — давление не слишком сильное, чтобы пустить кровь, но и не слишком слабое, чтобы не переставать являться угрозой для жизни. Он умудряется ввернуть его точно под горловую пластину доспеха. Гепард замирает, поднимая свободную от своего футляра руку. Не рискует даже сглотнуть, чтобы не порезаться. — А я — денежную компенсацию за сломанную дверь, капитан. Несмотря на опасность, в груди сладко тянет от звучания голоса, по которому он соскучился даже сильнее, чем был готов признать. Гепард медленно поворачивает голову на звук. И забывает все слова, подготовленные и отрепетированные на пути сюда. Потому что на Сампо в кои-то веки нет его излюбленных кричащих шмоток, до нелепости коротко обрезанных в самых сомнительных местах. Но шок капитана вызван вовсе не его одеждой — мешковатой серой кофтой, в которой легко поместились бы сразу два Сампо. А тем, что даже такая свободная одежда не была способна скрыть. И, наверное, ничто уже не способно. Точно не на таком сроке. Кинжал у горла оказывается окончательно и бесповоротно Гепардом позабыт. — Как ты… — он и человеческий язык-то вспоминает кое-как и с явным трудом, не то что про какое-то там лезвие на горле в доле секунды от смертельного движения. — Откуда… — Не говори мне, что старший Ландау пропускал твои уроки полового воспитания… — Закатывает глаза Сампо. Но колкость ответа смазывается на фоне представшей перед Гепардом картины: Коски инстинктивно придерживает свободной от клинка рукой заметно выпирающий живот, вжимаясь спиной в стену, словно надеется просочиться сквозь нее на свободу. Однако на такие фокусы, пожалуй, не способен даже такой умелый ловкач, как он. Боится, тоскливо отмечает про себя Гепард, когда наконец немного отходит от шока. Если раньше вид загнанного в угол Коски вызывал у него лишь триумф и слабый отголосок охотничьего азарта, сейчас он чувствует себя просто ужасно. Он не хочет быть угрозой для этого человека, даже если должен. Он ведь прекрасно понимает, как это все неправильно; знает, что его прямая обязанность — ловить таких, как Коски. Какими бы щенячьими глазами они на него ни смотрели. И как бы ни заходилось бешеным стуком его сердце от взгляда одной конкретной пары глаз, пронзительно красивых, зеленых, как стебли цветов, которым суждено погибнуть в его неумелых руках, привычных к бою больше, чем к ласке. Но он не может иначе. Только не с ним. Впервые за долгое время Гепард видит Сампо в таком уязвимом состоянии. В первый (и, в общем-то, последний до сего момента) раз это было в ночь девятью (!!!) (Гепард еще никогда не чувствовал себя таким идиотом) месяцами ранее. Сампо открылся ему тогда более, чем в одном смысле. Обнажал беззащитную шею для поцелуев, льнул к его телу и рукам, блуждающим в таких местах, которые раньше можно было лишь провожать голодным взглядом; цеплялся за его спину так, словно от этого зависит его жизнь, оставляя на ней алые царапины от ногтей. А ведь они уже давно зажили. У Гепарда не осталось от той ночи ничего, кроме горько-сладких воспоминаний и тянущей тоски в груди о приобретенном, но вмиг потерянном, казалось, навсегда. Даже стойкий запах роз пропал с наволочек после многочисленных стирок. Сейчас в руке Коски нечто поопаснее ногтей, он все еще сжимает один из своих парных, бритвенно острых кинжалов, смертоносных даже просто на вид. Но делает это скорее рефлекторно, уже даже не наставляя его на нежеланного гостя. Ведь Сампо никогда и не использовал ни один из них против своего преследователя. Никогда не вступал в настоящую драку. В его арсенале против Гепарда всегда были только эти его дурацкие дымовые бомбы или еще более унизительные снежки в лицо. Ни капли пролитой крови. По крайней мере, на стороне Гепарда… А вот со стороны Сампо… Гепард со стыдом вспоминает, что не всегда мог сдерживать себя при его задержании. — Я не обижу тебя. Давай поговорим, — поэтому в качестве первого шажка к примирению кое-как прикрывает многострадальную дверь, откладывает футляр к стене в демонстрации безоружности и приподнимает руки. Жест наивный, конечно, хоть и искренний. Ведь всякий — особенно преступник — в Белобоге знает, что самое мощное оружие Гепарда — это его кулаки. В первые годы их знакомства Сампо не раз убеждался в этом на собственной шкуре. — И прости за дверь. Я напугал тебя? — Напугал бы, если бы я не был готов к чему-то подобному, настырный ты кошак! Гепард невольно улыбается на это беззлобное ворчание. Только сейчас, когда обстановка более менее стабилизируется, у него появляется возможность осмотреть помещение, и вид этот, мягко говоря, удручает. Неужели в Подземье все живут вот так? Это ведь даже домом не назовешь. Действительно «убежище». Только для крайних случаев, когда обстоятельства совсем уж прижмут. Жить в таком месте невозможно, и еще более нереально растить в подобных условиях ребенка! Здесь настолько тесно, что Ландау упорно не покидает ощущение, будто это не стены давят, а его собственная броня пытается сковать его, подобно ледяной глыбе. В этой жалкой пародии на жилплощадь только и есть, что кровать, настенный шкафчик, обогреватель в углу, да стол, на который Сампо с тихим вздохом облегчения возвращает выхваченный ранее кинжал. За куском какой-то посеревшей тряпки, скрывающей прямоугольное отверстие в стене, проглядываются очертания еще более крошечного помещения, что, должно быть, является санузлом. А единственное окно такое грязное, что, не зная времени, ты ни за что не разберешься — день сейчас на улице или вечер. Впрочем, в большей части лишенного солнечного света Подземья вечер и так круглосуточно. — Давай присядем, — Гепард указывает рукой на кровать, пусть и не очень уверен, что та выдержит вес хотя бы его одного. — Ты наверняка устал. К тому же в твоем, кхм, положении тебе нежелательно расхаживать босиком. В последнем аргументе он, признаться, немного лукавит. Убежище, конечно, мало, но в нем все же стоит один из обогревателей. Эти устройства проектируют с расчетом на обогрев помещения, как правило, минимум раза в три больше. Так что в тесноте этой комнаты не просто тепло, а даже жарко. Тем более на контрасте с прохладой улиц Подземья. И это уже не говоря о том, что Гепард заявился сюда в полном обмундировании, будто готовился к наступлению, а не разговору по душам. Но сейчас жара — меньшее из его забот. В комнате не слишком много места, и, конечно же, только поэтому он отодвигает стол к стене так, чтобы между ним и кроватью хотя бы поместились его ноги, а после занимает ту ровно посередине. Так у Сампо не остается иных вариантов, кроме как сесть к нему на колени, ну либо же продолжать упрямиться и стоять. Как и ожидалось, поначалу Коски лишь складывает руки на груди и фыркает, без слов давая понять, что он выбирает. И как, опять же, ожидалось, хватает его ненадолго. Не проходит даже полной минуты, как Сампо сокрушенно вздыхает, все-таки принимая свое поражение и решая, что гордость не стоит адски ноющей поясницы. Поэтому он по-хозяйски усаживается полубоком к Гепарду на бедра, вытянув ноги с блаженным вздохом. Одной рукой он приобнимает его за плечи для собственной опоры, а вторую уже в машинальном жесте кладет себе на живот. — Можно? Гепарду не нужно уточнять, что именно. Сампо и так понимает, нервно сглатывает, но, недолго поразмыслив, медленно кивает. Гепард благодарен за оказанное доверие, ничуть не обижаясь на осторожное внимание зеленых глаз, теперь прикованных к его руке на случай любых неосмотрительных движений, пока вторая нашла себе место у Коски на пояснице. Ведь он и без предупреждения Наташи знает: доверие — самая дорогая услуга в прейскуранте Сампо Коски. Он даже стягивает латную перчатку, прежде чем осторожно положить ладонь на живот, чем вызывает у Сампо слабую улыбку. Но когда они невольно (ли?) соприкасаются пальцами, так как Сампо до сих пор не убрал своей руки, эта улыбка тут же проседает, а синие бровки жалостливо гнутся. Благо, он хотя бы не стал тут же отдергивать эту руку. Гепард не может выносить этот его несчастный вид дольше пары секунд, ибо каждая из них ощущается как бесконечная агония на сердце, поэтому тихо спрашивает, чтобы перевести внимание Сампо с мрачных мыслей на себя: — Он… правда мой? Хотя и догадывается, что он и есть непосредственная причина появления этих мыслей. — А чей же еще? — Сампо фыркает в не притворном оскорблении. — С той ночи я больше ни с кем не спал, что бы ты там обо мне ни думал! Помолчав немного, Гепард смущенно признается, избегая смотреть ему в глаза: — Дело не в этом. Просто, если честно, я никогда бы не подумал, что тебе по душе роль родителя. Ты не создаешь впечатление человека, мечтающего о детях и большой семье, уж прости… Но, видимо, это я все это время ошибался на твой счет. — Это ты сейчас так вежливо интересуешься, почему я не побежал к Наташе избавиться от твоего подарочка в тот же момент, как о нем узнал? Ироничный смешок в ответ окатывает Гепарда еще одной волной стыда, однако он не спешит ничего отрицать. В конце концов, Сампо прав. Банальная вежливость не позволяет Ландау в лоб озвучивать мысль, что Сампо наверняка проворачивал нечто подобное уже не раз, даже если она не нуждается в озвучивании, чтобы оказаться услышанной им. При этом и при всей своей любви он понимает, что просто не может быть первым у такого ветреного человека, как Сампо Коски. Однако он все еще твердо намерен стать для него самым главным и последним, чтобы Сампо не хотелось даже смотреть в чью-то сторону. Подарить ему счастье и любовь, чтобы он больше не искал их в объятиях кого-то другого. Чтобы больше ни в чем не нуждался: ни во внимании, ни в любви, ни, черт возьми, в деньгах. Может, если Сампо позволит окружить себя заботой и материальным достатком (ладно, вот уж от чего он точно не станет отнекиваться), он даже бросит свою так называемую «работу»? Впрочем, он уже что-то слишком далеко заходит в своих мечтаниях. Сначала неплохо было бы хотя бы получить от Сампо подтверждение того, что Гепард вообще ему нужен. — Честно говоря, эта мысль даже не приходила ко мне в голову. Ни разу — с самого первого дня. Даже когда меня меня сгибало пополам от интоксикации. Потому что этот малыш он ведь, ну… Твой… — …что ж, это было быстро. — А значит, когда ребенок родится, рядом со мной всегда будет частичка тебя. Пусть мы с тобой не можем быть вместе… Гепард и не пытается сдержать широкой улыбки. Будь он чуть менее сдержанным — наверное, вовсе бы засветился от счастья так, что его яркости позавидовали бы даже разрывающие тьму на десяток метров вперед шахтерские лампы на геосущности. — И все-таки ты меня любишь… — предовольно заключает он на грани шепота, не в силах перестать осоловело улыбаться. Ведь это всегда приятно, когда твоя любовь оказывается взаимной. Вдвойне — когда в ней признаются люди, в которых даже не заподозришь такую трепетную, мягкую сторону. — Как будто это что-то меняет… — судорожно вздыхает Сампо и, кажется, на мгновение крепче хватается за его плечо. В броне не очень понятно. — Это меняет абсолютно все, Сампо. Я ведь был уверен, что ты сбежал, потому что я перестал быть тебе интересен! Но раз уж это не так, теперь я еще больше ничего не понимаю… — Гепард качает головой. — Почему ты сразу не пошел ко мне? Зачем было скрываться? — Ты шутишь? Как ты себе это представляешь? — Сампо, кажется, искренне удивлен его вопросом. — Я заявлюсь на порог вашего поместья, ткну себя пальцем в пузо и прокричу на весь квартал: «позовите сюда его папашу!»? Чтобы все вокруг, от человека до мусорного бака, узнали, что Гепард Ландау, самый завидный жених по обе стороны Белобога, обрюхатил бродяжку из Подземья, нагуляв ребенка на стороне? Хочешь, чтобы твоего старика удар прямо на месте хватил? — Мне плевать, что об этом подумает мой отец. Или кто-либо другой, — о, Сампо хорошо знакомо это его выражение лица. Упрямство воистину можно считать вторым именем его возлюбленного. — Ты не должен был это от меня скрывать! — Ты бы заставил от него избавиться! — Гепарда поражает не столько само высказывание, насколько бы нелепо и даже несколько оскорбительно оно ни звучало, а то, что у Сампо в глазах блестят самые настоящие слезы, когда он в сердцах выкрикивает ему это. — Наверняка решил бы, что так я пытаюсь урвать с твоего до нелепого богатого семейства деньги! А вот, кажется, и причина, по которой Гепард три месяца не находил себе места, думая, что с этим идиотом, которого ему посчастливилось на свою голову полюбить больше жизни, случилось что-то страшное. И конечно, на такое обвинение он просто не может промолчать: — Кто, во имя Клипота, вселил тебе в голову эту безумную мысль??? Теперь настало время Сампо смущаться, прикусив губу отчасти от стыда, отчасти потому, что та начала предательски дрожать. Он молчит, опустив голову, потому что на это ему ответить попросту нечем. Мелко вздрагивает, почувствовав легкое прикосновение пальцев к подбородку. — Сампо… — когда его голову мягко, но настойчиво приподнимают обратно, он едва выдерживает возобновленный зрительный контакт, потому что в синеве глаз напротив столько нежности и любви, что Сампо чувствует себя еще большим идиотом за то, что позволил себе даже на секунду усомниться в доброте этого человека. — Я бы никогда так не подумал и ни за что не заставил бы тебя отказываться от нашего ребенка. «Наш ребенок…» — глупо повторяет про себя Гепард, опуская глаза на чужой живот. По его почти что шокированному лицу может показаться, будто он увидел тот впервые только сейчас. А все потому, что значение такого, казалось бы, простенького словосочетания окончательно обрело свой смысл в его голове лишь к этому моменту. Вновь опуская руку на горячую кожу, словно долго разлучать их ему тяжело буквально физически, он вновь принимается поглаживать полюбившееся место с еще большим благоговением во взгляде, наверняка даже не замечая этого за собой. Сампо позволяет себе нежную улыбку, пользуясь тем, что Гепард не может видеть его лица, всецело поглощенный, точно загипнотизированный, своим занятием. Если малыш сейчас толкнется, весело думает Сампо, наш суровый капитан Среброгривых Стражей просто расплачется. — И я уж точно не позволю, чтобы его детство прошло в этой каморке, — кое-как собравшись с мыслями, чуть хрипло заканчивает Гепард, кажется, целую вечность спустя поднимая глаза обратно на Сампо и с каменным выражением абсолютной уверенности кивая на свои же собственные слова скорее для самого себя, чем пытаясь убедить ими возлюбленного (в конце концов, тому и не требовалось больше никаких подтверждений). И то ли это жутко серьезное выражение на его слишком миловидном для таких суровых мин лице, то ли сами слова становятся последней каплей, потому что Сампо внезапно взрывается хохотом и так и смеется, наверное, еще полминуты не в силах успокоиться. Гепард буквально всем телом даже сквозь броню чувствует, как мужчину трясет от смеха, и как тот утыкается носом ему в висок, сильнее цепляясь за его плечо, будто вот-вот свалится на пол, но не торопит его, хоть и несколько сконфужен такой реакцией. Когда же Коски наконец успокаивается, чуть отстраняя голову, чтобы вытереть тыльной стороной ладони мокрые глаза, он улыбается. И Гепарду, несмотря на жуткую духоту, сразу становится легче дышать от одного вида этой улыбки. — Специфика моей работы не предполагает наличие постоянного дома, глупыш, — все еще посмеиваясь, объясняет причину своего веселья Сампо. — Зато если собрать сеть моих убежищ вместе, они смогут потягаться даже с вашим поместьем в размерах, хе-хе. А эта конура просто ближе всего к клинике Нат, вот я и остановил свой выбор на ней. Временно. Так что не волнуйся, когда наш малыш… — его улыбка становится словно теплее на следующих словах, — …или малышка появится на свет, я переберусь в местечко получше и попросторнее. — Да, — подозрительно легко соглашается Гепард. И тут же становится ясно, почему: — Потому что этим «местечком» будет фамильное поместье Ландау. — Но твой отец… — Никаких «но», Сампо. Я не собираюсь убегать от ответственности. И тебе тоже пора уже перестать убегать от меня, — прерывает едва начатый протест Гепард. — Я ни за что не брошу вас двоих, вы теперь тоже часть моей семьи. Отец поймет и обязан будет вас принять. Если же он откажется это сделать — переедем ко мне на квартиру. Даже она пусть и уступает поместью в размерах, но все еще будет раз в тридцать больше этой кладовки. — Звучит здорово, — произносит Сампо с некоторой мечтательностью, решая умолчать о том, что уже бывал в этой квартире ранее и успел немного ей полюбоваться. Он словно смущен так неожиданно свалившимся на него счастьем. Как если бы все еще не в силах до конца поверить, что любимый действительно ответил ему не только принятием, но даже готовностью пойти ради него, обыкновенного пройдохи-преступника, и их ребенка на любые жертвы. «А когда он или она достаточно подрастет…» — думает Гепард, наконец увлекая все откровеннее ластящегося к нему Коски в поцелуй. И даже не подозревает, что в этот же самый миг млеющий в его руках Сампо думает о том же самом, заканчивая так же про себя их общую мысль: «…можно будет подумать о братике или сестричке.»