на футбольном поле

      Солнце, беспощадно терзавшее всё живое вокруг, медленно опускалось за горизонт, окрашивая прежде голубое небо в цвета невероятной красоты. Прохладный майский ветерок трепал волосы двух парней, сидевших на опустевших трибунах школьного футбольного поля чуть ли не в гробовой тишине, разбавленной пением различных птиц и гудящими моторами автопрома. Кашин плечи свои потирал в попытках согреться и проклинал себя за решение выйти в одной футболке вечером. Но это была далеко не самая главная его проблема.       Данила прекрасно понимал, почему Руслан выдернул его из дома, не принимая отказов. От этой мысли по коже бежали мурашки, а в груди нарастало неприятное чувство тревоги и паники. Он взглядом скользит по профилю шатена, пытаясь различить эмоции на лице его, но глаза карие безразлично смотрели куда-то вниз, а брови задумчиво были смещены к переносице. За всё время, пока они были на улице, парни не сказали друг другу ни слова, а просто молча дошли до места, где раньше очень часто проводили вместе свой досуг.       Тушенцов из кармана достаёт серую пачку «Короны», что стала уже легендарной маркой сигарет в узких кругах, ибо была дешёвой и самой доступной для школьников, хоть и имела посредственное качество. Быстрыми движениями парень избавил коробочку от прозрачной плёнки и наконец открыл её, протягивая Даниле. Но тот отказывается, головой в стороны разные мотая, и Руслан закуривает сам, откладывая пачку на соседнее сиденье. В нос Кашину бьёт уже привычный запах табака, и кажется, у него кровь в жилах застывает, когда голос чужой слышит. — Почему ты избегаешь меня? — Я не избегаю тебя, шизик, — Нагло соврал тому голубоглазый, ком в горле сглатывая.       Кашин действительно в последнее стал избегать Руслана, своего лучшего друга. И причины в этом таились такие, что рыжий хотел просто убить и себя, и Тушенцова заодно. Ведь неправильно это, блять, неприлично долго обниматься со своим другом, часто касаться друг друга, говорить слова о любви и, боже упаси, мечтать о губах чужих. Это определённо неправильно, это мерзко, Данила нормальный, а не педик...       Голубоглазый футболку свою от нервов мнёт и отвлечься пытается, внимание заостряя на пирсинге Тушенцова, что был расположен на крыле носа. И удивляет его больше не факт самого наличия прокола, а то, что он знать не знал об этом... И как он мог не заметить? — Дань, не пизди мне. Ты отсаживаешься от меня на уроках, ты не выходишь гулять, даже элементарное «привет» и «пока» не говоришь. Ты можешь мне сказать, что не так? — Голос Тушенцова начинал звучать громче и грубее, а взгляд уже был направлен прямиком на самого Данилу, у которого от такого тона начинало ещё больше портиться настроение, переходя с лёгкого напряжения на яркую злость. — Ты долбоёб? Я, сука, тебе русским языком говорю, что не избегаю тебя. Извини уж, я не виноват, что у тебя настолько больная фантазия, — С нескрываемой агрессией протараторил Кашин, готовясь уже с места вскочить и ретироваться куда подальше. Но чужая кисть руку его хватает крепко и на себя тянет, не давая уйти. — Ты чё, мудак совсем? Отпусти, больно же, блять! — Даня, ты меня заебал уже. Я тебя давно как книгу раскрытую читаю и понимаю, где ты пиздишь, а где нет. По-нормальному тебя прошу, ответь, что произошло? Я не хочу тебя терять из-за какой-то хуйни, — От последних слов голубоглазого словно током ударило, и он, вздохнув, слегка смягчился. Тушенцов невероятно раздражал Кашина своими познаниями о нём и способностями влиять на него. Кажется, каждый раз, как кареглазый говорил что-то приятное или обнимал Данилу, последнему крышу сносило. У рыжего так-то мало слабостей, но, увы, Руслан — одна из них. — Русь... Ты не поймёшь. У меня просто свои черти в голове, я надумал себе бредятины и... — Давай конкретнее, не ходи вокруг да около. Я знаю тебя почти всю свою жизнь и не думаю, что это сильно изменит наши отношения. Ты можешь мне доверять. — Блять... Короче, иногда я засматриваюсь на тебя не как на друга. Ты не подумай, я нормальный, просто... — Кашин начал в словах путаться, взгляд отводя от чужих заинтересованных глаз. Что-что, а выуживать правду из Данилы шатен умел точно так же мастерски, как и успокаивать. И голубоглазый ненавидел это всеми фибрами своей души. — Типа... Ты гей? — Прозвучал максимально тупой вопрос от Тушенцова, отчего Данила кисть свою из хватки друга вытаскивает и лицо руками от стыда закрывает. Ну дурак же натурально... — Я не знаю! К другим парням я такого не испытывал... — Дрочил на мои фотки? — Что?! — Кашин ладони от лица убирает и ошарашенно на друга смотрит, неодобрительно глаза щуря. — Ну ты и придурок, Руслан. Нет, блять, не дрочил. — Да чё ты, я же пошутил... — Тушенцов замолкает, впуская дым в лёгкие из сигареты забытой.       Затяжка следует за затяжкой, и Данила пропускает момент, когда шатен уже третью сигарету за последние десять минут закуривает. Молчание становилось гнетущим и дискомфортным, порядком надоедая Кашину. И представить он даже не может, о чём Тушенцов сейчас думает и какого он теперь мнения о Даниле. Хоть бы голубоглазому язык отрезали, чтобы больше не спизданул хуйни ненужной... — Я пойду, — Бросил рыжий, даже не оборачиваясь на своего друга, если его вообще можно считать таковым сейчас. Тот ничего не ответил, и Кашин с места своего поспешно поднялся, отряхиваясь от песка, что был на сидении. Кажется, это была последняя их прогулка.       Только вот следовало ему сделать один шаг, как Тушенцов следом подрывается, сигарету недокуренную на траву искусственную бросая. Данила голову поворачивает к нему непонимающе, сказать что-то хочет, но в следующее мгновение губы чужие к его собственным уверенно прижимаются, лишая Кашина этой возможности. Глаза голубые всё сильнее раскрывались от удивления, пока руки шатена на щеках веснушчатых по-собственнически устраивались. Рыжий в ступоре стоял недолго, и лишь когда до него дошла суть происходящего, его губы робко зашевелились в ответ. Шатен же целовал играючи, с напором, губы Данилины переминая и прикусывая иногда. Сомнения и осознание того, что их могут заметить, отошли на второй план, и Кашин уже полностью отдавался процессу, наслаждаясь каждой секундой. К лицу неизбежно приливала краска, а в животе, казалось, оживали те самые бабочки, о которых постоянно талдычили девки из их класса. Поцелуй хоть и был неловким, но до безумия приятным и искренним, наполненным любовью, по крайней мере, одного человека.       Руслан отстраняется осторожно, пряди нежно у лица Данилы поправляя. И вроде как счастлив рыжий, но то неприятное чувство в груди требовало ответ на вопрос один, который решит, останется оно или нет. — Что это значит? — Спрашивает тихо Кашин, к парню неуверенно прижимаясь. Тело Тушенцова тёплое, пахнет дорогими духами и табаком дешёвым. Забавное сочетание. — Это значит, что я люблю тебя, — Руслан целует в висок веснушчатый нежно, обвивая своими руками тушу человека близкого. — Ты холодный такой... Если ты замёрз, то я могу дать тебе свою толстовку. — Ты дурак? Давай, конечно, и желательно побыстрее! — Шатен на это смеётся звонко, из объятий выпутываясь. И Кашин уже в который раз удостоверяется в том, что у Тушенцова самые красивые улыбка и смех на всём белом свете.