Перехлест волны

– Левицкий, ты собираешься исправлять двойку за прошлое занятие? – Громогласно объявила Тоскуха на весь класс. Тима поднял голову. Интересно, что директриса имела в виду. В его случае под «исправить» подразумевало сдать физику, но она вряд ли одобрит, если он вдруг выйдет к доске и начнет рассказывать первый закон Ньютона. Сообщить директрисе о репетиторе Тима не успел. В понедельник Тоскуха где-то шлялась, а вторник начала сразу с его публичного жертвоприношения. – Так, Левицкий, расскажи нам о становлении рыночной экономики в Российской Федерации. Кто был автором рыночных реформ девяностых годов? – Егор Гайдар и Анатолий Чубайс. – Гайдара достаточно. В чем заключалась суть реформы? – В переходе к рыночным отношениям. То есть к отходу от командно-административной системы, когда предприятия получали задания и деньги от государства, и переходу к системе, когда они сами зарабатывали ресурсы на… – Что за бред, – перебила его директриса. Класс притих, ожидая очередной бури. – Что ты несешь, Левицкий? Какие еще деньги? – Обыкновенные, – растерялся Тима. – Советские рубли. – Это называется финансирование. Деньги – это слишком абстрактный термин. – Хорошо, финансирование. Я могу продолжить? – Валяй. – Переходу к рынку предшествовала попытка ввести на советских предприятиях хозрасчет. Гайдар много занимался этим вопросом, будучи еще просто ученым и членом группы «Змеиная горка»… Класс тихо засмеялся – видимо, всех позабавило прикольное название, которого не было в учебнике. – Так, стоп! – Снова вскипела Тоскуха. – Какая еще горка? Куда тебя уносит? Левицкий, что это за сказки венского леса? – Это не сказки, — возмутился Тима. – Это реальные исторические факты. – Факты, значит, – директриса прищурилась. – Ну-ка, Левицкий, а что такое, по-твоему, исторический факт? – Событие, которое произошло в действительности. – А чем он отличается от просто факта? На этом вопросе Тима подвис и неловко пробормотал: – Тем, что имеет отношение к истории. – То есть, по-твоему, есть какие-то факты, которые к истории отношения не имеют? И, не дожидаясь ответа, Тоскуха пошла вразнос: – Я специально учу вас не просто запоминать текст учебника, а думать и анализировать, Левицкий. Чтобы понятно было, что такое история и для чего она нужна. А потом такие, как ты, не понимают, выходят и несут чушь. Садись, Тима, три – и наверное, ты сам понимаешь, что больше я просто не могу поставить. Наверное, она с удовольствием поставила бы и два, но две двойки подряд у отличника – это жутко подозрительно. Тима разозлился. Одно дело – просто валить, а другое — позорить перед всем классом. Все-таки директриса, как бы ни утверждала, что озабочена только школьными показателями, явно имела к нему какие-то персональные претензии. Он не выдержал: – Татьяна Сергеевна, как я могу нормально ответить, если вы меня все время перебиваете? Или вы считаете, что это нормально, когда ученику ни слова сказать не дают и ставят трояк? Класс с любопытством притих, ожидая, как Тоскуха отреагирует на дерзость. О том, что у него язык без костей, знали все, но каждый эпизод воспринимался как новая серия жутко увлекательной мелодрамы. – У тебя было полно времени поговорить, — ледяным тоном ответила директриса. – А сейчас разговор закрыт. Садись на место, Левицкий, твое эфирное время кончилось. – Анализировать, значит, вы нас учите? – Тима взвился. – А какие выводы, по-вашему, я должен сделать из вашего поведения? Что предмет, который вы преподаете, нафиг никому не сдался, потому что вы так легко можете его вывернуть любым концом, если надо ученика завалить? В классе раздалось робкое «вау», но Тоскуха тут же так зыркнула в публику, что воцарилась мертвейшая тишина. – Значит вот как ты думаешь, Левицкий? Что история России «нафиг никому не сдалась»? Ты хоть сам-то понимаешь, что это значит?! – Прекрасно понимаю, – злобно прошипел Тима. – Что на вашем уроке никакой истории нет. И вы творите, что хотите, если вам нужно заставить кого-то улучшить вашу драгоценную статистику. Вам наплевать, знаю я что-то или нет – хоть историю, хоть физику. Вам нужно, чтобы циферки были красивые – а остальное побоку. – Довольно! – рявкнула директриса. – Я такого хамства не потерплю. Пошел вон отсюда, Левицкий, и чтобы вечером же, слышишь, вечером мать пришла в школу! А без нее – ноги твоей тут не будет! И мне плевать, получишь ты аттестат или нет! Тима терпеть не мог, когда на него орут, да и кому бы понравилось, когда тебя прессуют на ровном месте. Но спорить он не стал, метнулся к своему месту, покидал вещи в рюкзак и вылетел прочь. На охране, как и всегда по вторникам, дежурил Палыч. В ответ на просьбу выдать телефон и выпустить он буркнул «не положено», и Тима терпеливо объяснил, что его выгнали с уроков. Они немного попрепирались, но в итоге Левицкий победил, и Палыч выпустил его на свободу. Ему, конечно, повезло – обычно полагалось за уши тащить провинившегося к директору и выдавать только на руки родителям, но Тоскуха настолько взбесилась, что прогнала его сама, а Палычу стало лень разбираться. Иногда профессиональная некомпетентность все-таки была полезной штукой. Тима перебежал дорогу, устроился на скамейке в сквере напротив, и только тогда вытащил сигареты. Закурить сейчас было благословением. Его трясло, будто он только что чудом избежал столкновения с автобусом. Но на душе было так погано, будто его все-таки сбил, и не автобус, а танк, да еще проехался своими гусеницами пару раз взад-вперед для полного эффекта. «Директриса совсем охуела» – набрал Тима в телефоне и отправил, прежде чем сообразил, что пишет Марку. Это не было ошибкой – он действительно открыл этот диалог, чтобы пожаловаться, вот только сначала написал, а потом уже понял, что Марк ему, в общем-то, никакой не друг. Он хотел было удалить, но тут статус пользователя сменился на «онлайн», а на сообщении появилась вторая галочка. – Черт, – прошептал Тима себе под нос. При Марке он никогда не матерился, а сам репетитор производил впечатление человека, который слово «хуй» видел только на заборе. «Что случилось?» – прилетело в ответ. Тима поколебался, но все-таки написал в ответ целую простыню о сегодняшнем скандале с Тоскухой, совсем не стесняясь в выражениях. «О господи» – отреагировал Марк, и следом стремительно отправил: «Она у вас бешеная какая-то. Жуткая ситуация, Тимофей, но может, ваша мама с ней договорится?» «Она ж в больнице» – ответил Тима. – «Ей выходить нельзя. А к этой дуре вообще подпускать опасно. Я Егора позову, может, он сможет». «Да, наверное, так будет правильно. А вы не сказали директору, что занимаетесь физикой?» «Не успел. Она раньше накинулась». «А ведь могла бы и спросить. Странная она. Вообще, конечно, в школах не работает презумпция невиновности». Тима улыбнулся. Марк был прекрасно осведомлен о школьных порядках. «У вас же тут сестра, да? Ей тоже достается?» «Конечно» «А ей за что?» «Чаще всего за внешний вид» «Розовые волосы?» «Ну почти» Насчет сестры репетитор был не особо разговорчив, и Тима постарался не принимать на свой счет. В конце концов, семья – это личное дело каждого, и Марк был не обязан распространяться на личные темы. Но все равно почему-то было обидно. Тима засунул телефон в карман и поднялся со скамейки. Середина марта – плохое время для уличных посиделок. Идти ему, в общем-то, было особо некуда, поэтому он поехал домой. В такое время обычно никого не бывало. У Егора это был самый разгар рабочего дня, поэтому Тима никак не ожидал, что зайдя в прихожую, обнаружит его куртку на вешалке. Было там и еще кое-что – любимый Тимин крючок был занят каким-то длинным светло-бежевым пальто. Оно висело не просто так, а на плечиках, прицепленных ручкой за крючок, и выглядело… ну, весьма дорогим и удивительно чистым для такой погоды. Левицкий принюхался – пахло женскими духами. Хозяйка пальто тут же дала о себе знать заливистым смехом с кухни. – Здравствуйте, – сказал Тима, появляясь в дверях. – А я… не знал, что вы дома. – Тимоша? А ты чего не в школе? – Удивился Егор, и тут же быстро заговорил: – Яна, познакомься, это Тимофей, сын Саши. Тима, это Яна, моя коллега. Мы вместе работаем над проектом. Яна оказалась длинноногой блондинкой в темно-синем узком платье. Выглядела она как модель – загорелая, стройная, с просто-таки голливудской улыбкой. Эту самую улыбку она тут же продемонстрировала Тиме: – Очень приятно, Тимофей. Я слышала, вы серьезный молодой человек и планируете учиться в Германии. Редко в наше время таких встретишь. – Все так, – буркнул Тима. От Яны не хотелось слушать похвалу, особенно такую снисходительную, будто для пятилетки. – А можно я пообедаю? – Конечно, конечно, – всполошился Егор. – Нам уже пора ехать. Яна, бери вещи, пойдем. Они стремительно удалились из квартиры, пошушукавшись еще о чем-то в прихожей, но Тима этого уже не расслышал. Яна ему сходу не понравилась – уж больно она была… ненастоящая, что ли. И дело даже не во внешности, а в том, как она сразу набросилась на него с комплиментами. Да и вообще, что она забыла на их кухне в разгар рабочего дня? Интересно, часто Егор приводит эту куклу к ним домой, пока Тимофей на учебе? И чем они вообще здесь занимаются… Тима постарался отогнать подозрения – в конце концов, он застал их в совершенно приличной ситуации, если считать, конечно, приличными подобные посиделки. Но подозрения не уходили. Тима разом вспомнил все истории из интернета о мужьях, которые изменяли своим беременным женам, оправдывая это своей потребностью в сексе. Обычно вкупе шло еще много признаков клинического эгоиста, а Егор был не такой – он и контейнеры с котлетами в больницу таскал, и по телефону с матерью ворковал, как влюбленный, и вообще был полон энтузиазма по поводу своего близящегося отцовства. Да и, в конце концов, не выбрала же мама подлеца – к ее-то возрасту в мужчинах уже положено разбираться. Когда Тима шел домой, он думал, что сразу наберет Егору и уговорит его явиться сегодня в школу, но теперь и думать об этом забыл. Все мысли захватила нежданная Яночка. Промучившись еще полчаса бесплотными подозрениями, Тима понял, что ему нужно выяснить, что здесь произошло, потому что иначе он так и будет подозревать маминого мужа во всех тяжких. Первым делом он проверил кровать – она, конечно, была застелена кое-как, но для полухолостяцкого быта Егора это была норма. Тима, преодолевая отвращение, заглянул под одеяло, боясь найти там какую-нибудь мерзость, но там не было ничего криминального. Порядок, пусть и весьма условный, был и в ванной. Под конец Левицкий даже заглянул в мусорку, ища улики, но там валялся лишь самый обычный мусор – чайные пакетики и ворох бумажных полотенец, занимавшие весь периметр. Дальше копаться Тима не решился, хотя от подозрений беглый обзор его не избавил. Скорее наоборот. Он приказал себе забить на это неблагодарное дело и уселся за компьютер, по привычке подвернув левую ногу, и тут увидел, что внизу, на стопе, на пыльной ткани носка что-то блестит. Тима отцепил блестящее нечто от ноги и рассмотрел внимательнее. Это был отрывной кусок фольгированной упаковки – такой, в какую обычно заворачивали презервативы. Словно ошпаренный, Левицкий дернулся в спальню. Там он тут же заглянул туда, куда до этого не догадался посмотреть – в ящики тумбочки. В той, что стояла со стороны Егора, в нижнем ящике, лежала самая неопровержимая улика – два надорванных кармашка из фольги. Пустые. Предполагать, что они валялись здесь с каких-то незапамятных времен, когда Егор еще пользовался ими с мамой, было глупо: думать о ребенке они начали, еще живя вместе на старой квартире, и, каким бы рачительным хозяином Егор не был, везти с собой мусор было бы верхом тупости. Да и мебель сюда покупали новую, а значит, хозяин тумбочки развел это свинство, кувыркаясь с какой-то посторонней женщиной. Тима рассвирепел. Егор, конечно, был жутким болваном, и к сыну жены относился скорее как к дальнему родственнику, который заехал погостить, нежели к полноправному жителю квартиры, но то, что он был способен на такое… Тима понимал, что его трясет. Руки дрожали, по всему телу растекались волны праведного гнева. Погано было так, как будто ему самому изменили. Да ладно он, с этим он бы справился. Но мама же должна родить этому мудаку ребенка!.. Он вихрем пронесся по квартире, словно готовился куда-то бежать. Но что было делать? Конечно же, маме говорить было ни о чем нельзя. Поговорить с Егором? Вряд ли он в чем-то признается. Набить этому гаду морду? Егор будет и повыше, и пошире Тимофея, да и драться Левицкий не умел от слова совсем. Ситуация оказывалась безвыходная, но хотелось что-то сделать. Фантазии хватило лишь на то, чтобы снять улики на телефон на случай, если Егор про них вспомнит и решит избавиться. Тима жалел, что у него нет самого завалящего ультрафиолетового фонарика, чтобы просветить простыни. Он клял себя за то, что остановился покурить – явись он на пятнадцать минут раньше, может, и застукал бы их с поличным. А Яна эта хороша – знает ведь, что Егор женат, и совести хватает… И он сделал то, что делал крайне редко: забрался с ногами на подоконник в своей комнате, открыл окно и закурил. Холодный воздух тут же ворвался внутрь, пробирая до костей, но Тиме было плевать – душа у него горела огнем, да так, что даже воспаление легких не прицепилось бы. Бежать и жаловаться было некому – ни той горстке приятелей из школы, с которыми он иногда зависал, ни так называемым друзьям из интернета о таком не расскажешь, а на последнее сообщение от Дани – недельной давности – он и сам не ответил. В пятый раз проматывая список чатов, Тима все же остановился на контакте Марка. Он ему, конечно, никто, но с чем черт не шутит… в конце концов, не убьет же. «У меня ЧП», – коротко написал Тима и стал ждать. Пальцы зудели скорее строчить продолжение, но Марк, к счастью, ответил сразу же. «Что произошло? Директриса?» «Да если бы. Егор изменяет маме. Я его почти застукал». Вместо очередной реплики Панфилов прислал три знака вопроса. Тима пояснил: «Пришел домой и встретил у нас на кухне какую-то Яну. А потом в тумбочке Егора нашел упаковки от презервативов». В этот раз ответа не было долго. А потом на экране высветилось короткое: «Подъезжайте к физфаку на Колмогорова».