Перехлест волны

Голубь грациозно вышагивал по дворовой хляби, резко выбрасывая голову вперед. Достоинства в нем было – будто аристократ свои владения обходит. Тима пристально наблюдал за летучей крысой, стараясь успокоиться, потому что череда глубоких затяжек с кипением мозгов уже не справлялась. До экзаменов было всего ничего, каких-то три месяца, но нервы сдавали уже сейчас. И не как у других, от волнения и диких объемов знаний, которые предполагалось впихнуть в звенящие от напряжения головы, а от общей нервотрепной обстановки, которую Тимофею устроили многоуважаемые преподаватели. А ведь у него был, казалось, простой и понятный план: он как угодно заканчивает школу и уезжает к отцу в Германию, а там сертифицирует аттестат и поступает, куда захочет. И живет припеваючи. Для этого ему было нужно лишь сдать на проходной минимум два основных ЕГЭ и получить заветную бумажку со своими практически отличными оценками – и прощай, каторга, здравствуй, Евросоюз. С начала десятого класса, то есть почти два года, Тима работал на оценки, забивая на тесты. А приоритет он отдавал обществознанию и истории, причем не только положенным по школьной программе, но и немецким, потому что в немецкий университет сдавать ему нужно было именно их. Учителя, конечно, постоянно проезжались по Тиминым планам в самом издевательском ключе: мол, это ж кем надо быть, чтобы сбегать за бугор в такой ответственный для страны момент. Но Тима только закатывал глаза и без угрызений совести пропускал доподготовку к ЕГЭ, чтобы позаниматься тем, что было нужно – до тех пор, пока директриса не поставила ему ультиматум. – Мы – физико-математический лицей, Тимофей! – распалялась Татьяна Сергеевна, курсируя взад-вперед по кабинету. От ее мельтешения у не спавшего полночи Тимы рябило в глазах. – Наши ученики должны показывать отличные результаты ЕГЭ по точным наукам! – То есть я теперь до самой смерти должен заниматься математикой? ​​– Думаешь, ты самый умный? – огрызнулась директриса. Тима попытался сдержать улыбку. Последний раз, когда его спросили об этом на уроке ОБЖ, он, не задумываясь, сказал «да», и, конечно же, схлопотал выговор. – Ты вместо того, чтобы тут свои знания демонстрировать, лучше бы шел и их на экзаменах демонстрировал! И сдавал профильную математику и физику на хорошие баллы, как все! – Но мне это не нужно, Татьяна Сергеевна, – спокойно ответил Тимофей. Умничать-то он любил, но и скандалы, когда мог, старался не провоцировать. – Вы же знаете, что я… Загасить скандал не получилось. – Вечно это «я», «мне»... хоть бы раз спросил, что можешь для школы родной сделать! Вырастили поколение эгоистов, космополитов безродных… наслушались мы уже про твою Германию! – Директриса хлопнула рукой по столу. Тима вздрогнул, но не отвел взгляда. Миронова была типичной директрисой – среднего роста, невнятной комплекции, спрятанной в темно-синий костюм-тубус, с неровно окрашенной стрижкой «каре» и, конечно же, с очками на носу. И злилась она очень по-директрисьи, резко и напористо. – Если ты решил сбежать за богатенькой жизнью – пожалуйста, валяй! Никому ты там в Германии не нужен, через годик назад приедешь, а тут и без тебя разберутся. Но школу я тебе позорить не позволю. Выпускаться с двумя ЕГЭ, как какой-то ПТУшник… ведь ты же умный мальчик, – тут тон Татьяны Сергеевны резко изменился, словно она сама не знала, как лучше уговаривать. – Тебе самому-то не противно? Будут думать, что ты двоечник какой… – Так я же не двоечник. У меня в аттестате всего три четверки выходит, – все еще очень спокойно ответил Тима, хотя по-честному хотелось запустить в директрису чем-то потяжелее. – Почему ты в этом так уверен? Тима растерялся. Каждый предметник стабильно раз в месяц проводил срез, сообщая каждому, какая оценка грядет в аттестате, тут даже не захочешь – запомнишь. А Тиме оценки были важны – при поступлении его аттестат будут смотреть. – Потому что… учителя говорят… – А теперь послушай, что я скажу, – перебила директриса. – В этой четверти по истории у тебя может выйти двойка. И тогда выше тройки в аттестат ты точно не получишь. Тима оторопел. Директриса, конечно, вела у них историю, и обладала доступом к эксклюзивным данным, но по всей предшествующей информации по этому предмету у него выходила твердая пятерка. Иначе и быть не могло – историю он знал лучше всех в классе. – Этого быть не может. – Может, Левицкий, может! Если ты продолжишь так же игнорировать нужды школы – будь уверен, она о твоих потребностях тоже перестанет заботиться! Слова директрисы Тима воспринял как пустую угрозу – из чего она нарисует ему двойку, если он этот учебник истории весь может по памяти пересказать? Но на сегодняшнем уроке разразилось невероятное. Тоскуха – так ученики прозвали доблестную директрису, сложив воедино ее инициалы и чрезмерно увлекательную манеру вести урок – вызвала его к доске. — Левицкий, расскажи нам про национальную политику Михаила Горбачева. Тима начал бодро излагать материал учебника, по ходу прибавляя к ним еще кое-какую информацию, которую узнал сам. Директриса, как обычно, слушала его внимательно, но вдруг перебила: – Так, хватит. Мало конкретики, много воды. Начнем с азов: назови мне все народы СССР. Тима улыбнулся. Вопрос, видимо, был с подвохом. Он без запинки назвал все пятнадцать титульных наций - по союзным республикам, но Тоскуха лишь поморщилась. – Народы, Левицкий. Не нации. Ты знаешь, какие у них отличия? Тима вытаращил глаза. Директриса явно хотела его завалить. – Вы что, Татьяна Сергеевна? Их же… полно! – Не знаешь? – Торжествующе улыбнулась она. – Ну, что ж. Двойка. – Погодите! – Встрял Тима, видя, как она с довольной улыбкой лезет в электронный журнал. – Я попробую. Он визуализировал перед глазами карту и пошел с запада на восток – но споткнулся где-то в районе Дагестана с его огромным этническим разнообразием. Возможно, Тоскуха бы и не заметила – вряд ли она сама помнила все, но стоило Тимофею замолчать, она тут же продолжила: – Ну, а как же якуты? Тувинцы, эвенки? Садись, Левицкий, в следующий раз учи лучше. Сказать, что Тима от такого офигел – ничего не сказать. Офигел и весь класс, и вызванный к доске следом за ним Капустин уже предвкушал роскошного «лебедя», но за его невнятное бормотание директриса отчего-то поставила пятерку и красноречиво взглянула на Тимофея. Он ее сигнал понял без объяснений. В душе кипела невероятная злость – какая же, черт возьми, сволочь эта Миронова! А если бы она у них астрономию вела, то попросила бы все звезды на небе назвать? А если математику — то все цифры от одного до бесконечности?! Тима без труда бы показал ей место жительства любого этноса на карте, но чтобы помнить их все… на следующую после истории биологию он безбожно забил – нужно было успокоить нервы, потому что иначе бы Тима сам успокоил кого-нибудь на веки вечные. Поэтому он тянул уже третий «Винстон», забыв лопнуть на нем кнопки, и наблюдал за парадом-алле одинокого голубя, который царственно прогуливался на школьных задворках у пожарного входа. Ситуация была – просто жопа. И ведь матери не пожалуешься – у нее сейчас все мысли заняты другими вещами… Вдруг тяжелая железная дверь за спиной Тимы пронзительно застонала, и он, вздрогнув, обернулся – не хватало еще, чтобы застукали за курением. Кому вообще понадобилась эта чертова дверь? Неужели сюда камеры протянули, и охранник его засек? В воображении Тимофея окружающая его жопа начала стремительно расти в размерах. Но вместо угрюмого Палыча из-за двери показался какой-то долговязый парень в черной куртке. Его Тима тут раньше не видел. Он был какой-то одновременно и молодой, и взрослый — вроде бы лицо юное, но очки на носу накидывали ему разом десяток лет. Парень, будто его не замечая, похлопал себя по карманам и раздраженно вздохнул, после чего вдруг уставился на Тиму и сказал самым печальным тоном на земле: – Сигареты не будет? А то я свои где-то посеял… – Пожалуйста, – неприветливо буркнул Тима, протягивая пачку. Долговязый вытащил одну, покрутил ее перед носом и усмехнулся: – О, вкусная… сто лет такое не курил. Он щелкнул зажигалкой и затянулся, а Тима продолжал украдкой посматривать на него – надо было убедиться, что это не какой-нибудь новый препод, потому что курить перед носом у учителя было самоубийством. Особенно в его положении. – Вы кто? – наконец, не выдержал Тима. Он вообще не любил ситуаций, где нужно было вести себя хорошо «на всякий случай». Уж лучше сразу все прояснить, и тогда бояться. – Я?.. – Как-то растерянно переспросил долговязый. – Марк… – тут он вдруг усмехнулся, видимо, решив, что Тима блюдет школьную неприкосновенность. – Я не маньяк. Я… к сестре своей приезжал. – Он как-то сбился перед словом «сестра», но тут же продолжил: – они в восьмом классе тут. Надо было форму на физру завезти. Тима не понял, кто именно «они», но ему и не нужно было таких подробностей – того, что он знал, ему было достаточно. Этот Марк – не учитель, а значит, курить перед ним можно было смело. Он вытащил из пачки новую сигарету взамен той, что в ожидании скурила сама себя до хрупкого пепельного столбика. – Случилось чего? – вдруг спросил Марк. И, словно Тимино лицо показалось ему удивленным, добавил: – Вы одну за одной курите. Нервничаете? Либо этот Марк был феноменально вежлив, либо просто испытывал какую-то особенную симпатию к множественному числу местоимений, но Тиме неожиданно это понравилось. Он терпеть не мог, когда ему тыкали случайные взрослые, а этот, хоть и не был полноценным взрослым, все-таки держал дистанцию. – Да так… – фыркнул Левицкий, раздумывая, пожаловаться или нет. Как говорится, а смысл? В лучшем случае ему выдадут телегу про «взрослых людей не исправить, смирись и переживи» – от таких банальностей его оробило. Но он все же решил попытаться. Пусть хоть Марк узнает, в лапы каких уродов его сеструха угодила. – Меня историчка сегодня завалила. Говорит, если не пойду сдавать профильную матешу и физику – поставит трояк в аттестат. Марк удивленно вскинул брови. – Вот как… а ей это зачем? – Для статистики. У нас типа физмат-лицей, а она в нем директриса. И результаты им считают не по отметкам, а по результатам экзаменов. А я со своими двумя предметами, цитирую, как ПТУшник. Всю статистику порчу. На этом можно было и расплеваться, но Марка, видимо, захлестнуло приливом благодарности, и он намеревался сполна отплатить Тиме за сигарету услугами доморощенного психотерапевта. – А вы… почему только два сдаете? Не поступаете никуда? – Почему, поступаю, – ответил Тима. – В Германию. А там мне ЕГЭ никуда не уперлось. Особенно по физике, я в ней вообще не силен. А вот аттестат – да. И особенно история. – Да, подловили вас… – «психотерапевт» сочувственно вздохнул. Тоже мне, подумал Тима, Зигмунд Фрейд нашелся. Хотя Марк больше походил на Карла Густава Юнга, причем в исполнении Фассбендера в фильме двенадцатого года – такой же высокий, светловолосый, и очечки эти профессорские… но до голливудского красавца он, конечно, не дотягивал, уж больно был юн, да и зимние куртки никого не красят. – А сдать никак? Решить обязательную часть и все? – Да если бы, – Тима вздохнул, наблюдая, как сигаретная дымка растворяется в холодном мартовском воздухе. – Ей надо, чтобы результат был хороший. Иначе – никак. Найдет еще какой-нибудь способ мне жизнь испортить. – Печально… – Марк затянулся, задумчиво глядя вдаль, а потом вдруг оживился. – А хотите, я вам помогу? – Как? Вы киллер? – Хмыкнул Тима. Вот еще только помощи ему не хватало. Точно сейчас лечить начнет… Марк засмеялся. – Да. Но я планирую убивать у ученых веру в науку. А вам я хочу предложить себя… как репетитора. Левицкий поморщился – подобное его бесило. Сейчас даже уборщицы освоили навык смол-тока в курилке, чтобы как бы невзначай намекнуть, что могут предложить вам свои чрезвычайно ценные услуги. У Тимы был какой-то пунктик на такой самопиар – и, пусть даже деньги на репетитора у матери выпросить и получится, отдавать их этому нахалу он точно не хотел. – Не за деньги, – словно прочитав его мысли, добавил Марк. – А ради любви к искусству. Мне хочется потренировать свою схему обучения физике и математике людей с гуманитарным складом характера. – Характера? – Хмыкнул Тима. В их школе «гуманитарный склад ума» был классическим обозначением низшей касты человечества, и не поминал его только ленивый. Но такой выверт он слышал впервые. – Ну да. Не бывает людей, не способных к естественным наукам. Бывают те, кого больше интересует человеческая природа. На этом пассаже Тима застыл – то, что сказал Марк, ему очень понравилось. Левицкий привык, что в лицее людей делили на тех, у кого есть математические способности и всех остальных, хотя в действительности за сакральным словом «способности» скрывалась лишь твердость задницы и готовность посвятить это потрясающее свойство цифрам и формулам. А он дураком не был, но корпеть над задачником ему было совершенно неинтересно. Кого волнует движение каких-то там частиц, когда перед ним – невероятная бездна страстей человеческих? – Ладно, – быстрее, чем успел как следует все обдумать, произнес он. – Попробуем одно занятие. Но сразу скажу – времени у меня немного. У меня немецкий, история, обществознание… – Начнем с одного занятия, – обрадовался Марк. – А дальше как пойдет. Вдруг интересно будет?.. Тима продиктовал ему свои имя и ник в телеге – для учеников в лицее телефоны были запрещены, поэтому он понадеялся на добросовестность своего нового препода. Марк тут же отправил ему дурацкий стикер и временные слоты, когда он готов с ним позаниматься. – Спасибо, – неловко буркнул Тима, сообразив, что надо проявить вежливость. – И вам спасибо. За сигарету и за решимость. Марк раздавил окурок о жестяную крышу подвальной лестницы, растерянно оглянулся кругом и, не найдя мусорки, зажал окурок в кулаке. Этим же кулаком он взмахнул в прощальном жесте и быстро скрылся за дверью пожарного выхода.