Сычжуй у Цижэня

— Как вы здесь? — улыбнулся Цижэнь Ванцзи и Сычжую, занимавшимся каллиграфией вдвоём. — Решил к вам присоединиться.       Ванцзи и Сычжуй изящно наклонили головы, поприветствовав Цижэня почти в унисон, причём, глаза Сычжуя так сияли, что Цижэнь не мог не улыбнуться в ответ, присаживаясь рядом с ними за письменный столик. — Этот младший счастлив визиту наставника Ланя, — произнес Сычжуй вполголоса.       Цижэнь легонько погладил Сычжуя по голове. Он отлично помнил, как однажды, вопреки всем своим обыкновениям, позволил малышу А-Юаню остаться рядом с собой, в то время как сам заполнял бумаги ордена. Малыш так тихо и деликатно играл любимыми соломенными бабочками, которые во множестве делал и покупал для него Ванцзи, что Цижэнь невольно умилился, прекрасно понимая, что А-Юань просто не может помешать его занятиям. Но в какой-то момент старейшину Ланя всё же несколько удивило, что А-Юань так тих и сосредоточен, и, взглянув на воспитанника, понял, что того восхитили легкие движения кисти по бумаге, и слегка улыбнулся: — Ты хотел бы обучиться каллиграфии, А-Юань?       Малыш наклонил голову с необыкновенным для его возраста изяществом. Цижэнь снова одобрительно улыбнулся, чувствуя влияние на воспитанника обоих своих племянников, и пообещал: — Тогда я обучу тебя.       Старейшина Лань с тех пор находил необъяснимую прелесть в том, чтобы наблюдать за первыми успехами воспитанника в каллиграфии, обучая его так же тщательно и бережно, как Ванцзи обучал малыша игре на гуцине. Мягко направить кисть в руке, разъяснить верную последовательность черт, и, спустя время, искренне любоваться пусть по-детски неловкими, но идеально правильными образцами каллиграфии, которые со временем становились всё изящнее. Однажды, просто из любопытства, Цижэнь положил перед воспитанником бумагу, кисти и разноцветную тушь для живописи, дабы увидеть, как он ими распорядится. Вначале Сычжуй начертил разными цветами знакомые ему ханьцзи — каждый другим цветом, затем начертил несколько знакомых ханьцзи так, чтобы каждая черта была своего цвета. После, на новом листе бумаги стал проводить разноцветные линии, подбирая самые гармоничные сочетания цветов, и лишь после этого стал пробовать рисовать цветы, птичек и кроликов, причем, с такой точностью, что Цижэнь невольно спросил, обучал ли кто-либо малыша живописи до этого, был ли это Сичэнь или же Ванцзи. — Ханьгуан-цзюнь и дядя Сичэнь только собирались начать, наставник Лань, — кротко ответил малыш. — Я наблюдал за тем, как рисовали Ханьгуан-цзюнь и дядя Сичэнь, и запомнил.       Цижэнь кивнул, и продолжил наставлять воспитанника также и в живописи, обучая правильно держать кисти, сочетать краски и наносить мазки, за что Сычжуй всё чаще получал одобрение преподавателей. Неожиданно для себя Цижэнь стал замечать, что ему нравится носить А-Юаня на руках, а во время занятий в классных комнатах ему отрадно было находить воспитанника взглядом. Цижэню навсегда запомнился момент, когда он, однажды, навестив класс младших учеников, случайно встретился взглядом с А-Юанем, какое восхищение, прочел в глазах воспитанника, как невольно потеплел его собственный взгляд, как он понял, что улыбается воспитаннику глазами; на А-Юаня Цижэнь просто не мог смотреть слишком строго, даже если тому была причина. Цижэнь любил следить за успехами Сычжуя в уроках, ему нравилось понемногу, незаметно и изредка, но всё же поощрять воспитанника. Отвлекшись от воспоминаний, Цижэнь спросил: — Продолжим вместе? Ванцзи снова наклонил голову, улыбаясь одними глазами. — С радостью, дядя. Сычжуй наклонил голову, уже совершенно откровенно сияя: — С радостью, наставник Лань! Цижэнь не мог не улыбнуться в ответ: — Похвальное желание совершенствоваться, А-Юань. Когда закончим, погуляем вместе — это тебе полезно, да и всем нам будет нужно развеяться. Ванцзи согласно кивнул. — И выпьем вместе чаю с травами — это придаст сил А-Юаню и дяде.       Цижэнь взглянул на каллиграфию Сычжуя и остался очень доволен: для его лет она была превосходна. Но вслух этого пока не сказал, лишь произнеся на удивление мягко: — Покажи наставнику Ланю, А-Юань. Тот понял, наклонил голову, слегка улыбаясь, и спросил: — Какой именно ханьцзи наставник Лань хотел бы, чтобы я начертил? — Какой у тебя получается лучше всего? — спросил Цижэнь воспитанника в ответ. Сычжуй кивнул в знак того, что понял, и с истинно ланьской элегантностью прочертил ханьцзи, выходивший у него лучше всего — ханьцзи «милосердие».       Цижэнь, всегда одобрявший не только прочих учеников, но и тех, кого особенно любил, очень сдержанно, улыбнулся уже заметнее, мягко кивнул и погладил Сычжуя по голове, пусть и только слегка. — Превосходно, А-Юань, я вижу, что ты учился недаром. Но теперь — наоборот, начерти тот ханьцзи, который давался бы тебе сложнее других.       Сычжуй выполнил и это задание, начертив ханьцзи «путь» с особенным тщанием и ожидая от Цижэня строгого взгляда, лишних часов упражнений. Но Цижэнь только бережно взял руку Сычжуя в свою и стал помогать ему провести черты в нужном порядке, пока Сычжуй не почувствовал себя достаточно уверенно. Сычжуя так восхитило прикосновение руки наставника, что он прошептал: — Я люблю наставника Ланя… — Я тоже люблю А-Юаня, — сдержанно, но мягко ответил Цижэнь. — Упражняйся хорошенько. — С радостью, наставник Лань, — просиял Сычжуй.       После чаепития и прогулки в сосновой роще, где Цижэнь и Сычжуй с Сичэнем и Ванцзи особенно любили бывать, Цижэнь снова поручил Сычжуя племянникам, и Ванцзи спросил: — А-Юань помнит, какой день завтра? Сычжуй кивнул, позволяя приемному отцу раздеть себя и уложить в заранее приготовленную ванну. — Наставник Лань оценит мои знания в музыке, каллиграфии и правилах ордена. — Лицо его осветила улыбка предвкушения. Ответственность завтрашнего предприятия немного его смущала, но одновременно и делала искренне счастливым. Малыш был так возбуждён, что вряд ли скоро уснул бы сам, но чашка чая с мятой, теплая ванна и игра Лань Ванцзи на гуцине незаметно помогли ему заснуть, крепко и спокойно.       На следующее утро Сычжуй проснулся рано, зная, что наставник Лань уже ждет его. Сичэнь и Ванцзи уложили волосы воспитанника в скромную, но хорошенькую прическу, а Ванцзи, к тому же, выбрал совсем особое ханьфу — редкой красоты, но и донельзя удобное, нисколько не стеснявшее движений — позволяй это правила Гусу Лань, в таком ханьфу легко и приятно было бы даже бегать. Помня о правилах и важности момента, Сычжуй спросил: — Я могу идти рядом с Ханьгуан-цзюнем и Цзэу-цзюнем или мне следует держаться чуть позади? Правила предписывали второе, но и Сичэнь, и Ванцзи понимали, что лучше будет поступить наоборот. — Ради такого дня А-Юань может идти между нами. Но — не торопясь, — напомнил Сичэнь. Сычжуй просиял. — Торопиться, когда идёшь рядом с папой Чжанем и дядей Хуанем — немыслимо… — Как ты, А-Юань? — мягко спросил Ванцзи, положив руку ему на волосы. — Ханьгуан-цзюнь, я так счастлив… — признался Сычжуй. — Папа-Чжань, дядя-Хуань… — От переполнявшей его нежности он употребил семейное обращение. — Мне было так хорошо, просто от того, что я выводил ханьцзи: словно один из небожителей водил моей рукой…       «Один из небожителей», — подумал Лань Ванцзи про себя, вспомнив, как иногда, наблюдая за тем, как Сычжуй выполнял упражнения в каллиграфии, видел рядом с ним полупрозрачную фигуру Се Ляня, незаметно направлявшего руку его приёмного сына. «Светлый гэгэ», как называл Юань своего небесного покровителя, не только не дал ему умереть от лихорадки на Луаньцзан, но и по сей день не оставлял Юаня. Но говорить об этом при брате Ванцзи не стал, а лишь взял приготовленные заранее тушь, кисти и гуцинь. — Идём, А-Юань, — напомнил он. — Уже пора.       Сычжуй счастливо улыбнулся, как улыбался всегда, когда ему предстояла встреча с наставником Ланем, и они втроем вышли из цзинши, направившись к покоям Цижэня. Сичэнь и Ванцзи, улучив момент, когда их не могли видеть прочие адепты, пусть всего на минуту, но позволили Сычжую повиснуть на своих руках. Улыбка, которой Сычжуй расцвел в этот момент, стоила, по мнению Ванцзи, нарушения всех клановых правил вместе взятых. Впрочем, после, хотя и весь лучился счастьем, малыш шёл, не торопясь, так что не только сам Лань Цижэнь, но и любой из старейшин Лань был бы им доволен, а тех из адептов, что встречались им по дороге, вид обоих Нефритов с сыном и племянником умилял донельзя.       Цижэнь встретил всех троих со своей всегдашней сдержанностью, но очень тепло. Сычжуй, вместе с обоими Нефритами, поклонился любимому наставнику со всем возможным изяществом. — Этот младший приветствует наставника Ланя, — вполголоса произнес он. Цижэнь тоже слегка наклонил голову в ответ и улыбнулся всем троим, сказав: — Идём, А-Юань.       Сычжуй вместе с Сичэнем и Ванцзи проследовал за Цижэнем в его покои, где Сычжуй сел на колени перед письменным столиком и вынул из рукава-цянькунь кисти, тушь и бумагу. Заметив румянец на щеках воспитанника, появлявшийся всегда в минуты волнения, Цижэнь положил руку ему на голову. — Спокойнее, А-Юань, излишнее волнение может тебе навредить. Не думай ни о чём. Просто делай то, что нравится.       Этот совет оказался как нельзя более кстати. Сычжуй уже не думал о том, что три любимых наставника оценивают его знания. Кисть в его руке скользила по бумаге легко, как никогда, и Сычжуй ни разу не ошибся в начертании.       Взглянув на результаты работы Сычжуя, Цижэнь лишь слегка улыбнулся и кивнул, но Сычжуй расцвел от радости — большей награды, чем одобрение наставника Ланя, он и не желал.       Цижэнь положил руку на запястье воспитанника, успокаивая сердцебиение, показавшееся слишком громким и сел напротив Сычжуя, как делал всегда во время занятий музыкой. — Что наставник Лань хотел бы, чтобы я сыграл? — вполголоса спросил Сычжуй. — Прежде всего, А-Юань, скажи, какие из мелодий ты запомнил твёрдо? — поинтересовался Цижэнь. — «Расспрос» и «Очищение сердца», наставник Лань, — ответил Сычжуй, чуть наклонив голову. — И ты уверен, что смог бы сыграть обе? — с невольным уважением произнес Цижэнь. Конечно, успехи Сычжуя — в немалой степени заслуга его племянников, но лёгкость, с которой воспитанник запоминал далеко не самые лёгкие мелодии, всегда впечатляла. — Если наставник Лань пожелает, — кротко ответил Сычжуй.       Он положил руки на струны гуциня и тут же забыл обо всём. Трёх наставников и уютных покоев уже не было — он видел небеса, некогда спасшего его Се Ляня, а рядом с ним — красивого юношу с алой лентой в волосах, но как Сычжуй ни напрягал память, он не мог вспомнить ни имени этого хорошенького гэгэ, ни того, где его видел прежде. Персиковые сады, лазурное пространство меж миров, огромные звезды, пушистые облака, вишневые деревья, светлых духов, выпрыгивающих из воды рыб — Сычжуй успел увидеть многое, пока играл обе мелодии, но потом снова увидел Се Ляня, шепнувшего ему одними губами: «Не сейчас». Се Лянь легонько черкнул кончиком пальца по лбу Сычжуя, и тот мгновенно вынырнул из транса, уже совершенно не помня о Вэй Усяне, но при этом мог бы легко изобразить на бумаге всё остальное, что видел.       Открыв глаза, Сычжуй увидел, что взгляд Цижэня, устремленный на него, полон такой искренней нежности, какую редко доводилось видеть и Сичэню с Ванцзи. — Превосходно, А-Юань, хорошо, как никогда, — мягко произнес Цижэнь. — Благодаря Ханьгуан-цзюню и Цзэу-цзюню, наставник Лань, — ответил Сычжуй. Цижэнь услышал, что голос воспитанника слегка дрожит, и чуть погладил его по голове. — Всё хорошо, все тобой вполне довольны. Соберись, А-Юань. Сычжуй кивнул. — Наставник Лань хотел бы, чтобы я прочел правила? Цижэнь слегка улыбнулся. — Не только правила, А-Юань. Стихотворения тоже.       Сычжуй просиял, поразившись тому, как проницателен его наставник. Цижэнь, как и его племянники, отлично знал, как Сычжуй любит поэзию. — Наставник Лань… — казалось, в покоях Цижэня стало светлее от улыбки Сычжуя. — Но сначала — правила, А-Юань. — Он положил перед воспитанником свиток с правилами, слегка пахнущий сосной, как и всё в покоях Цижэня. Зная о том, какой сегодня день, тот не стал давать прочесть Сычжую список запретов, наоборот, поручил воспитаннику прочесть список того, что адепту Лань делать полагается. — Отлично, А-Юань, — одобрил Цижэнь, когда воспитанник окончил чтение, замечая, что искусство читать легко и правильно, тот явно унаследовал от Сичэня с Ванцзи, как и искусство каллиграфии. — Теперь — стихотворения.       Сычжуй давно уже не читал с таким наслаждением. Обычно Ванцзи давал воспитаннику читать если не правила, то выдержки из философских трактатов в изложении для детей, но сегодня Цижэнь дал Сычжую прочесть из сборника пейзажной лирики — не только для разнообразия, но и чтобы испытать умение Сычжуя. Всё же, стихотворения о природе — нечто иное, чем философия. Но Сычжуй превосходно справился и здесь, природным чутьём улавливая правильные интонации. — Признайся, тебя обучил правильно читать такие стихотворения дядя Сичэнь, верно? — улыбнулся Цижэнь. — Именно так, — кивнул Сычжуй. Цижэнь кивнул. — Что ж, помедитируем вместе? — предложил он.       Все четверо сели в кружок, и, соединив руки, нырнули в легкий транс. Цижэнь, Сичэнь и Ванцзи чувствовали, как золотое ядро воспитанника, хоть ещё и не слишком крепкое, так как Сычжую было ещё немного лет, светилось духовной энергией так, что он уже не сдерживал желания поделиться со своими наставниками. Но и те делились с Сычжуем духовной энергией особенно щедро, так что, когда все трое закончили медитировать, золотое ядро Сычжуя сделалось ещё сильнее. — Идёмте. — Цижэнь жестом пригласил племянников и воспитанника в соседнюю комнату, где их уже ждало несколько чашек чая, разрезанное на четыре части рисовое пирожное и блюдце с фруктами.       Цижэнь сел на колени, тем самым позволяя сесть остальным, причём, Сычжую позволил сесть подле себя. — Возьми чашку, А-Юань, — сказал Цижэнь очень тепло. — Я не могу взять свою порцию прежде наставника Ланя, Цзэу-цзюня и Ханьгуан-цзюня, наставник Лань, — вполголоса ответил Сычжуй. — Возьми, А-Юань, я хочу, — мягко, но настойчиво произнес Цижэнь, видя по глазам, что более всего желанно воспитаннику.       Сычжуй счастливо кивнул и, взяв свою чашку, напоил из неё Цижэня, а Сичэнь, взяв свою чашку, сделал то же самое для Ванцзи. Цижэнь в свою очередь точно так же напоил воспитанника, затем все угостились пирожным и фруктами. Старейшина Лань видел, как хочется Сычжую сесть к нему на колени и обнять, положив голову на плечо. Цижэнь позволил это воспитаннику, ожидая, что тот заснёт почти сразу, после полного впечатлений дня и чашки тёплого чая, но вместо этого Сычжуй, уткнувшись в грудь Цижэню, принялся тихонько всхлипывать и заплакал. Плакать громко Сычжуй никогда не умел, но слёзы лились, не переставая, моментально промочив ханьфу Цижэня насквозь. — А-Юань, что не так? — встревоженно спросил Сичэнь, в то время, как Цижэнь просто продолжал поглаживать Сычжуя по голове и плечам. — Что-нибудь болит? — осторожно поинтересовался Ванцзи, легонько целуя приёмного сына в затылок. — Мы здесь, с тобой. А-Юаню никто не сделает больно. — Слишком много для одного дня, — понимающе произнес Цижэнь. — Наверняка А-Юань был немало взволнован ещё накануне. — Он спросил у Сычжуя, как можно мягче: — Что так встревожило А-Юаня? Скажи. Никто из нас не сердится на А-Юаня, наоборот, все очень довольны А-Юанем. — Этот младший не собирался плакать, — признался Сычжуй, снова тихо всхлипнув. — Слёзы полились сами, наставник Лань. — Он заглянул в лицо Цижэня виновато и так печально, что у того не повернулся бы язык хоть в чем-то упрекнуть Сычжуя. — Этот младший испортил наставнику Ланю, Цзэу-цзюню и Ханьгуан-цзюню торжественный день… — Нисколько, А-Юань, — заверил его Цижэнь, продолжая легонько поглаживать волосы Сычжуя. — Это ведь счастливые слёзы. Если бы в слезах не было нужды, их не было бы в природе. — Но ведь плакать запрещено правилами, — ответил Сычжуй, всё ещё всхлипывая. — Лишь при посторонних, А-Юань, — напомнил Цижэнь. — Жаловаться тоже запрещено, но ведь если тебе нездоровится, об этом незачем молчать.       Сычжуй кивнул. Понемногу его слёзы унялись, он крепче прильнул к Цижэню, но всё ещё едва заметно подрагивал. — Ступайте, ступайте, — одними губами шепнул он племянникам. — Пусть поспит у меня на руках.       Сичэнь и Ванцзи поочередно поцеловали Сычжуя в волосы, поклонились дяде и вышли. Оставшись наедине с Сычжуем, Цижэнь спросил: — Хочешь поспать в моей постели, А-Юань? А я бы сыграл тебе. Или сделать ванну? А впрочем, это после, — решил Цижэнь. — Для тебя будет лучше, если мы немного погуляем в сосновой роще. Тебе нужно больше гулять сейчас, как и мне тоже. — Наставник Лань всегда угадывает желания этого младшего, — улыбнулся Сычжуй. — Но если меня увидят на руках наставника Ланя… — Ну, это-то не запрещено никакими правилами, А-Юань, — мягко ответил Цижэнь. — Положи голову мне на плечо. * — Как здесь хорошо, наставник Лань! — прошептал Сычжуй, вдыхая свежий аромат сосен. — Это было моё самое любимое место для прогулок в твои годы, — вспомнил Цижэнь. — Иногда я приходил сюда и чтобы помедитировать. — А во что играл наставник Лань? — шепотом спросил Сычжуй. — В вэйци, в основном, — вспомнил Цижэнь. — В мячик играть мне тоже позволяли, но больше для тренировок, чем для развлечения. Ну, и конечно, бамбуковый барабанчик — я очень любил эту игрушку, его звук всегда очень успокаивал. Ещё у меня была шелковая куколка, набитая целебными травами — мне клали её в постель, если я плохо спал или бывал нездоров. — Такая же, какую сделал для меня Ханьгуан-цзюнь, — вспомнил Сычжуй, улыбнувшись с нежной благодарностью. Цижэнь кивнул: — Да, мой А-Юань, совершенно такая же. — И неожиданно шепнул Сычжую: — Ничего не бойся, малыш — я никому не дам тебя обидеть и никогда не сделаю тебе больно. Если случится что-нибудь — хоть что-то — не думай о правилах и запретах, а сразу приходи ко мне, Сичэню и к Ванцзи, обещаешь? — Непременно, наставник Лань, — пообещал Сычжуй и понемногу задремал. * — Пойдём на поляну кроликов или к детям? — спросил Сичэнь брата, когда они вышли от дяди. — Второе, — неожиданно ответил Ванцзи. Обычно он не любил общества посторонних, но сегодня ему отчего-то хотелось повидать Цзинъи, так напоминавшего ему своим нравом Вэй Усяня. — Это будет хорошо. Сичэнь понял брата по глазам. — Ты привязался к Цзинъи, потому что он напоминает тебе молодого господина Вэя? Ты всё ещё разыскиваешь его дух? — Я дождусь его, — твердо ответил Ванцзи. — Если не смогу доискаться, то дождусь. — Он сказал это так убеждённо, что Сичэнь перестал сомневаться, что так оно и будет. — Я получил письмо из ордена Не, от главы, — вспомнил он, передавая Ванцзи свиток, исписанный изящным почерком главы Не. — От Не Хуайсана? — переспросил Лань Ванцзи, принимая письмо из рук брата.       Письмо было полно дружеского тепла и содержало предложение погостить в Нечистой Юдоли. — Поезжай, — улыбнулся Сичэнь. — И непременно возьми с собой Юаня — ему понравится в Цинхэ. Вам обоим нужно развеяться. А-Юань утомлен своим первым экзаменом, а ты совсем спал с лица, играя ночами «Расспрос»… Ванцзи неожиданно взял лицо Сичэня в ладони посмотрел ему в самые глаза проницательным взглядом. — Брат был там — тогда, на Луаньцзан. Брат хотел причинить зло Вэй Ину? — А-Чжань, клянусь тебе, я хотел сделать нечто совершенно противоположное. Я пробился к молодому господину Вэю (меня никто не задерживал, так как все были уверены, что я хочу покончить с молодым господином Вэем, мстя за то, что ты пережил), и увидел, что тот так ослаб, что не смог бы никому причинить вреда при всём желании. Я хотел взять его на руки, прикрыть нас двоих щитом из ци и отвезти к тебе на мече, но не успел. Молодой господин Вэй приоткрыл глаза и прошептал одними губами: «А… Сичэнь-гэ…». И уже в следующую минуту сердце молодого господина Вэя перестало биться, а тело развеялось. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что сердце молодого господина Вэя остановилось от тоски, а остатки своего искусства он употребил на то, чтобы развеять свое тело самому, не подпустив к нему ни живых, ни мёртвых…. — А А-Юань? — спросил Ванцзи брата. — Нашёл бы ты тогда А-Юаня? — Я приложил бы все усилия для этого, — заверил Сичэнь.       Ванцзи тихо застонал — но в этом стоне была не только боль, но и подобие облегчения. Больше он ничего не сказал брату, но Сичэнь не без радости заметил, что, когда оба они оказались среди детей, Ванцзи, пусть и одними глазами, но всё же улыбнулся. Сичэнь и Ванцзи гладили младших учеников по волосам и плечам, и Сичэнь впервые ощутил, как боль в душе брата уступает место покою, пусть и не утихнув полностью. Оба услышали, как Цзинъи сказал со своей всегдашней непосредственностью: — Ханьгуан-цзюнь такой же добрый, как и Цзэу-цзюнь, не зря А-Юань его так любит. Только такой грустный… Может, однажды, это пройдет у него? Сичэнь приобнял плечи Цзинъи и ласково спросил: — Как ты, Цзинъи? Не схлопотал себе очередного наказания, а? — Вовсе нет, Цзэу-цзюнь, — уверил его Цзинъи, и по глазам ученика Сичэнь понял, что тот говорит правду. — Что ж, должно быть, дядя прав, говоря, что дружба с А-Юанем благотворно на тебя влияет. Недаром он способствует ей…       Пока Сичэнь разговаривал с Цзинъи, Ванцзи облепили прочие младшие воспитанники. Кто-то спрашивал, почему Ханьгуан-цзюнь грустит, кто-то вложил в его рукав собственноручно вышитый шелковый прямоугольник, кто-то угощал булочкой с бобовой начинкой, которую Ванцзи в итоге разделил так, чтобы хватило всем. Чуть позднее он усадил ни колени и обнял совсем маленького адепта, чуть не вдвое младше А-Юаня, который ещё и говорить-то едва умел и только прошептал: «на ручки». Сичэнь просиял, видя, как умиротворён Ванцзи, и нежно сказал младшему брату: — Поезжай в Цинхэ вместе с Сычжуем — это будет к лучшему. Дядя будет только рад, ведь в Цинхэ А-Юань не научится ничему дурному. — А брат не поедет с нами? — спросил Ванцзи. Сичэнь улыбнулся: — Я останусь, Ванцзи — мне нужно оберегать Цзинъи, а то, как бы он не затеял новых шалостей без А-Юаня.       Ванцзи кивнул, но мыслями был уже далеко — некое странное предчувствие говорило ему, что Не Хуайсан пригласил его к себе не просто так. *       Сычжуй был очарован тем изяществом, которое придал Нечистой Юдоли Не Хуайсан, став главой ордена Не. Оба тут же замечательно поладили, стоило Не Хуайсану узнать, как любит Юань живопись и поэзию. Они проводили целые дни бок о бок за чаепитием, рисованием и чтением. Хотя Не Хуайсан и ещё носил на правом рукаве белую траурную повязку, но ради гостей организовал не только лучшие кушанья из рыбы, овощей и фруктов, отлично зная о вкусах как Ванцзи, так и Сычжуя, но и редкой красоты балет, каким едва ли когда-то наслаждалась и императорская семья: скромная, но утонченная прелесть музыки и танцев так очаровали Сычжуя, что он благодарил Не Хуайсана со счастливыми слезами на глазах, а засыпая, перебирал пальчиками по одеялу, представляя, как сможет воспроизвести всё услышанное на гуцине.       Записав по памяти так понравившиеся Сычжую мелодии, Ванцзи, поглаживая воспитанника по голове, вполголоса, чтобы не разбудить, спросил у Не Хуайсана: — Скажи, зачем ты просил меня о визите? Ведь не для того же, чтобы побеседовать с Сычжуем о живописи и поэзии? А, судя по тону твоего письма, визит не терпел отлагательств…       Но Не Хуайсан ответил не сразу. Он вертел в руках небольшой веер, с редким для маленького ребенка изяществом и вкусом раскрашенный Сычжуем в голубой, розовый и зелёный цвета и украшенный серебром, шепча со слезами в голосе: — Ты знаешь, Ванцзи-сюн, незадолго до гибели дагэ между нами произошла одна ссора, которую я до сих пор вижу в самых печальных снах. Как будто дагэ приходит ко мне с намерением вторично сжечь мои веера, а я закрываю их собой и кричу уже не со страхом или мольбой, а с самым настоящим гневом: «Не тронь!». Дагэ смотрит на меня с не меньшим гневом, говоря: «Наверняка ты хочешь моей смерти, чтобы забавляться со своими безделушками целые дни?». И на этом месте я всегда просыпаюсь в поту и слезах. Да, мы ссорились, но я не хотел его смерти, клянусь тебе… — Мне это известно, — кивнул Ванцзи, — но ты наверняка хотел сообщить мне не только об этом? Не Хуайсан посмотрел на друга и спящего Сычжуя долгим взглядом, полным глубочайшей нежности, и ответил: — Я хотел лишь повидать вас обоих. Ты поверишь, если я скажу, что хотел просто повидать тебя и А-Юаня? Клянусь, я никогда не желал зла Вэй-сюну или тебе. Если нужно будет защитить А-Юаня, обещаю, я это сделаю. — Я знаю, — кивнул Ванцзи. — Нам нужно быть вместе сейчас, — проникновенно добавил Хуайсан. — Я буду навещать вас обоих в Облачных Глубинах, непременно. — И всё же, — мягко, но настойчиво спросил Ванцзи, — скажи, о чём еще ты хотел поговорить со мною?       Не Хуайсан взглянул другу в лицо, словно размышляя, ответить ли одному из самых близких друзей или нет, и произнес не менее мягко: — В своё время, Ванцзи-сюн, в своё время. Береги А-Юаня, прошу тебя. Он не должен страдать…       На следующий день все трое гуляли в саду среди орхидей и лилий, а вскоре Сычжуй, которого Ванцзи почти всё время носил на руках, стал льнуть к Ванцзи ещё сильнее и запросился домой, к Сичэню, Цижэню и Цзинъи. Подарив на прощание Сычжую роскошные кисти и разноцветную тушь, Не Хуайсан сказал Ванцзи как-то особенно нежно и печально: — Когда вернешься в Облачные Глубины, скажи нашему Сичэню, что я его очень люблю. Жаль, что его не было с тобой и А-Юанем. — Мгм, — кивнул Ванцзи. * — Ты словно бы стал задумчивее, вернувшись из Цинхэ Не, Ванцзи, — заметил Сичэнь, встретив младшего брата. Легонько погладив по голове Сычжуя, задремавшего по дороге из Цинхэ в Гусу, он спросил: — Не Хуайсан сказал тебе нечто, что могло огорчить тебя или А-Юаня? — Не знаю, брат, — признался Ванцзи. — Но А-Юань был счастлив, а это важнее всего. Глава Не лишь сказал, что сожалеет, что ты не сопровождал нас и просил передать, что любит тебя. — Вот как? — спросил Сичэнь с некоторым удивлением, словно до сих пор глава ордена Не никогда не подчёркивал, что испытывает теплые чувства к названому брату. — Что ж, я бы отправился с вами, но — обязанности главы ордена, да и о Цзинъи следовало позаботиться. Ванцзи кивнул. — Хочешь, чтобы я отнёс А-Юаня к дяде? — спросил Сичэнь, готовый взять племянника на руки. — Тот бы с удовольствием побыл с А-Юанем. Ванцзи едва заметно покачал головой. — Не сейчас, брат. Пусть А-Юань побудет со мной. — Конечно, — согласился Сичэнь.       Покачивая сына на руках, Ванцзи гулял в саду, потом, вернувшись в свои покои, уложил Сычжуя на постель, и всё это время не переставал думать, о чём Не Хуайсан хотел сказать ему, почему упомянул Вэй Усяня, почему так и не поделился тем, что хотел сказать. Во всяком случае, Ванцзи ощутил подобие успокоения — теперь он был не один. Пусть Ванцзи и не до конца понял, о чём хотел сказать ему Не Хуайсан, но их обоих объединяла связь с Вэй Ином, а это весьма немало.