Сладкий октябрь

— Эй, ты тут? Питер ненавидит свисать с кровати вниз головой — в виски тут же выстреливает из автомата, а к горлу подступает тошнота. Но это — единственный способ наладить тот самый контакт. А Питер — очень ответственный мальчик. — Тони? Промучившись в бесконечном ожидании с минуту и так и не дождавшись ответа, мальчик хмурится, а следом устало потирает заспанные глаза. Чёрт, он же забыл зажечь свечи. Какой дурак! Тони обожает свечи. Желательно те, что с древесным фитильком — они какие-то особенные. Но и те, что из супермаркета напротив, с обычным торчащим из воска чёрным обрубком, тоже подойдут. К тому же, Питер сейчас располагает исключительно последними, так что… Комнату обнимает мягкий аромат ванили и кофе. Отблески на стене играют в причудливые узоры, и на сердце становится чуточку теплее. Это значит, что Тони уже совсем близко. Питер на носочках добирается до комода, на котором лежит загодя приготовленная приманка. — Прямо сейчас я открываю твой любимый крекер… с морской солью и кунжутом. Он показушно шелестит обёрткой, а спустя пару секунд делает первый торжественный хруст. И аж прикусывает язык, пока делает вид нарочито радостный. Будто какое-то печенье действительно способно сделать его жизнь чуточку лучше. — И без меня? — наконец, слышит он над ухом. В густой темноте, обрамляющей тёплое свечение дешёвых ароматических свечек, которые потеряют свой шарм через минут сорок — от силы час — Тони и впрямь кажется непостижимо мистическим. — Почему ты сразу не пришёл? — хмурится Питер. Он словно мальчик из «пинтереста» — Тони замечает это каждую ночь — в растянутой худи, с искусно вычерченными ресницами и глубокими тенями под глазами. — Малыш, извини. Дела были. — Что за дела? — в который раз интересуется Питер, и в который раз он не получит внятного ответа. — Ты же знаешь, я не могу тебе говорить. — Значит, у тебя от меня есть секреты? Солёный крекер встаёт поперёк горла. — Ты — мой самый большой секрет. Питер расплывается в тревожной улыбке. На самом деле, его тревога всякий раз отступает, когда постель мягко прогибается под весом тела Тони — его светоча в этой гигантской и безутешной штуке под названием «жизнь». Тони, как обычно, ложится позади Питера, обнимая его всеми возможными конечностями, и тогда тревога Питера превращается в крохотное облачко далёкой и влажной от дождя грусти. — С тобой так тепло, — шепчет Питер, поглаживая руки Тони своими. Они сильнее и крепче его собственных раза в два, оттого Питер ощущает себя маленьким зверем в объятиях своего храброго защитника, который уж точно ничего не боится. — Чем ты сегодня занимался? — спрашивает Тони своим томным бархатным голосом. У Питера от этого пальчики на ногах поджимаются. Он постоянно думает о Тони в этом смысле. Ох, как бы он хотел… — Я всё слышу, малыш, — улыбается Тони над его ухом. — Ты же знаешь, я пока не могу… Питер в ответ уныло мурчит. — Ничем особенным, — вспоминает мальчишка адресованный ему вопрос. — У меня вообще ничего особенного не происходит. Каждый день — одно и то же. — Может, тебе завести друга? — как-то слишком уж энергично интересуется Тони, а тот отмахивается. — Не нужны мне друзья. У меня есть ты. Треск свечи заполняет все пустоты в этом странном диалоге. — Знаешь, — продолжает Тони, — я сегодня видел Майка. — Майка? — сердце от этих слов заходится безудержной дробью. — Ага. Он скучает по тебе. Питер вздыхает так, будто это невыносимое бремя всё же перевесило зыбкую лёгкость его едва бьющегося сердечка. — Почему тогда он не может прийти ко мне в гости так же, как ты? — грустно потягивает Питер. — Он пробыл там слишком мало времени. Я — другое дело. Плюс мои особые контакты. Чтобы иметь возможность ходить к тебе в гости. — Особые контакты? — словно ребёнка, Питера завораживает каждое его слово, и на каждое такое слово он задаёт ещё дюжину своих жизненно важных вопросов. — Конечно, малыш, — улыбается Тони, легонько целуя Питера в шею. — Благодаря этим контактам я могу… тебя… вот так целовать. Это щекотно и до одури приятно одновременно, и Питер что есть мочи сводит коленки, чтобы не преподнести Тони нежданный сюрприз. — Вот… чёрт, — слышит мальчик, и на мгновение трусливый проблеск надежды мигает в его зрачках. — Тони, пожалуйста… коснись меня. — Ох, Питер, — тот легонько покусывает его плечо, — пока никто не видит, может, и впрямь можно… — Пожалуйста! — почти визжит Питер, и Тони ласково опускает свою ладонь ему на промежность. Питер извивается на кровати даже через одежду, а ладонь Тони такая мокрая, мокрая, мокрая, что он и сам на удивление быстро теряет остатки рассудка. Уж слишком Питер сейчас лёгкая и податливая… И такая желанная добыча. Питер тянется к Тони за поцелуем. Тони знает, что лучше этого не делать, но его мнимое тело само отзывается на Питеровские вибрации. — Ещёещёещёещёещё, — рефреном выдаёт Питер, танцуя на простынях, словно мотылёк в ореоле света одинокого фонаря. — Ещё… Всё заканчивается слишком быстро, или не заканчивается вовсе. Питер ощущает себя выпотрошенной рыбой, выброшенной на побережье. Ему должно быть хорошо, а стало только хуже. Он сонно тянется за пачкой сигарет на краю прикроватной тумбочки. Перманентная сонливость и тошнота. Господи, как же его это достало. Курение натощак — все его завтраки и ужины за последнюю вечность. — Вечность… она тебе нравится? — оборачивается Питер к Тони. Тот смотрит в него упрямо, пристально, будто читает всю его подноготную. Видит всё. Видит больше, чем всё. — Как по мне, это немного утомительно, — деланно небрежно отзывается Тони. — Там, наверное, спокойней, чем здесь… — рассуждает Питер, глядя куда-то сквозь. Тони косится на разбросанные тут и там опустошённые пачки крохотных белых таблеток. — Почему ты спрашиваешь? — шепчет он. — Я не прочь провести с тобой вечность, — слышит он в ответ. Этой ночью грань между двумя мирами особенно тонка и уязвима, потому Тони чувствует каждое слово Питера буквально физически — неслышными шагами мягких кошачьих лап по спине. — К тому же, если там я снова встречу Майка… и бабушку. Будет здорово. — Питер, это так не работает, — колкий упрёк заставляет Питера вновь осознать чудовищную реальность. А ведь он так надеялся. — Там не будет здорово. Там просто — никак. Никого и ничего. Ты думаешь, что ты есть, а тебя — нет. — Торжественно подтверждаю, что ты — есть, — пытается отшутиться Питер, хватаясь за Тони, как за спасательный круг. — Ты — здесь, рядом со мной, я тебя чувствую… — Ты давно перестал что-либо чувствовать, малыш. Питер сглатывает. — Пожалуйста, не говори так. — Пожалуйста, не ври себе. Питер наконец-то затягивается. Этот разговор просто невыносим. — Я думал, мы будем счастливы вместе, — цедит Питер голосом, полным глубокого, мрачного разочарования. — А вышло всё, как всегда. Через одно место. — Питер, я — твоя фантазия. О, нет. Он не намерен слушать это сейчас. Вообще никогда. — Не смей, — шепчет мальчик, закусывая губу. Тони смотрит на него с укоризной. — Я тебе больше не нужен? Поэтому ты так говоришь? — глаза мгновенно становятся влажными. Он так жалок. — Питер, ты нужен здесь. Как бы я не хотел забрать тебя к себе. — Ты врёшь, — Питер глушит свой голос очередной затяжкой. — Ты просто недостаточно хочешь. Внизу слышно, как мать Питера открывает дверь наряженным в праздничные костюмы детям, требующим от неё сладостей. Причудливый детский смех, звонкий голос мамы. Питер уже и не помнит, когда искренне смеялся в последний раз. — Ты не заставишь меня остаться здесь. И не проси, — он вскакивает с кровати, тушит окурок о край тумбочки, резко задувает свечи. Запах погасшей надежды — единственное, что он сейчас способен почувствовать. Тони исчезает. — Тони! Питер кричит, забирается под кровать, неистово зовёт Тони. Клянётся по возвращении размазать его сопливое личико кулаками, грозится заобнимать его до удушья. Тони не отвечает. И не приходит. Очень не вовремя мать стучится в дверь его комнаты. — Питер, сынок… к тебе пришли. Ну, кто ещё? Кому он, блять, нужен? Питер швыряет через всю комнату наполовину пустую пачку сигарет. В глазах щиплет так, словно их залили кислотой. Он ненавидит себя, ненавидит всё, что есть вокруг. Тони обещал всегда быть рядом — или это Питер за него обещал? Так или иначе, сейчас ему особенно паршиво. На пороге дома Питера никого нет. Кроме этого угольно-чёрного кошака. Он странно моргает на Питера — и даже не подаёт голоса. Просто молча пялится на мальчика своим чудовищно очеловеченным взглядом. Тело Питера уныло стекает на пол. Руками он обхватывает колени и бережно опускает на них голову. Закрывает глаза, а с ресниц срываются огромные градины слёз. Незаметно, беззвучно, часто. Кажется, они затопят всё вокруг. Кошак приводит его в реальность звучным мявканьем. — Ты ведь не бросишь меня, да? — жалобно спрашивает Питер. — Не бросишь… Шерсть у кошака плотная и жестковатая, но тёплая и приятная. Питер улыбается. — Я знаю, что ты здесь, Тони, — кошак довольно устраивается возле его ног, направляя философский взгляд в никуда. — И завтра я снова буду ждать тебя. На том же месте. — Питер вытирает пальцами брызги слёз со впалых щёк. — Я только куплю твои любимые свечки, дай мне немного времени. Кошак пристально наблюдает за Питером. Мысль о том, что Тони он больше не увидит, гонится прочь всеми правдами и неправдами. Питер берёт кошака на руки и уносит в дом, а тот и не сопротивляется.